– Вот и хорошо. Доктор встал, чтобы уходить. – У меня волосы выпадают, – неожиданно для самой себя выпалила Ника. – Волосы выпадают? – переспросил врач. – Сильно? Ника поднесла руку к голове и стянула бандану. Все семь находящихся в палате людей повернулись и уставились на ее совершенно лысую голову. Сергей Сергеевич снова сел на кровать Ники, придвинулся поближе и осмотрел ее голову. – И брови тоже выпадают, как я посмотрю? – Ага. – И давно? – Да тоже с детства. – Что педиатр ваш говорит? – Ничего. Мама говорит, он ничего не понимает. – А кто же тогда понимает? – Ну, я хожу к Веронике Сергеевне, она приезжает из Москвы, прописывает мне всякие лекарства, я их пью. Иногда волосы отрастают. Но потом все равно выпадают, – Ника вздохнула. – И что она тебе прописывает? – Не знаю… целую гору разноцветных таблеток, этим мама занимается, я не знаю, как они называются. – А у трихолога были? Ника помотала головой. – Понятно, – Сергей Сергеевич нахмурился, что-то записал в карте и вновь направился к выходу. У дверей он обернулся: – Не забудь, через полчаса будь готова идти на обследования. Ника кивнула. Все утро Лина провела на телефоне. Она обзвонила все инстанции, до которых смогла додуматься: министерство здравоохранения, страховая компания, соцзащита, даже в полицию позвонила. Никто не хотел ее слушать. Карантин по коронавирусу был во всех учреждениях здравоохранения, даже речи идти не могло о том, чтобы госпитализировать подростков с родителями. Лина кусала губы и нервно расхаживала по квартире. Кто позаботится о Нике в больнице? Кто проконтролирует ее лечение? Как ей, Лине, быть в курсе того, чем ее там лечат? Вдруг тамошний врач полный бездарь и ничего не понимает? Даже свидания запрещены! Как ей проследить, чтобы Ника продолжала выполнять назначения Вероники Сергеевны и принимать нужные лекарства? Она не могла найти себе места. Надо позвонить Нике. Она взяла телефон и набрала номер дочери. Длинные гудки. Не берет трубку. Лина понимала, что дочь, скорее всего, на каком-нибудь обследовании, но успокоиться не могла. До сих пор она всегда лежала в больницах с ней. Сначала Ника была маленькой, потом подросла, но никакого коронавируса не было, и стоило настоять на своем, и врачи разрешали им ложиться вместе. Еще они ездили в платный детокс-центр, там тоже лежали вместе. Плати денежки, и хоть собаку с собой привози, рыбок, родственников и соседей. А теперь впервые в жизни Ника лежит в больнице одна, и она, Лина, никак не может контролировать ситуацию. Лина еще несколько раз набрала номер дочери, безрезультатно. Села за стол, закрыла лицо руками, постаралась глубоко дышать, чтобы успокоиться. Немного помогло. Она встала, взяла свою сумку, прошла в спальню и стала выкладывать вещи, которые приготовила себе в больницу, на кровать. Халат, тапочки, зубная паста, щетка, крем. Зарядное для телефона. Пачка крекеров. Бутылка воды. Смена нижнего белья, полотенце, туалетная бумага. Пакет с лекарствами для Ники. Лина села на кровать и высыпала содержимое пакета прямо на покрывало. В маленьких прозрачных пакетах без этикеток россыпью лежали таблетки – розовые, синие, белые, красные, желтые. Круглые, квадратные, овальные, продолговатые. Лине не нужны были подписи. Каждую таблетку она знала на память. Ее название, назначение, дозировку, побочные эффекты. Что будет теперь, когда Ника не сможет их принимать? Прошла неделя. Ника лежала в больнице. Лина каждый день звонила ее врачу, допытываясь о ее состоянии. Когда врач говорил, что диагноз не ясен, она кричала, что они обязаны пустить ее к ребенку. Что ей нужно лечение, назначенное «московским врачом». Врач объяснял, что на данный момент никакого лечения не требуется, девочке становится лучше, все анализы в норме. Лина задыхалась от гнева и снова пыталась доказать ему, что он не осознает всей серьезности ситуации. Так продолжалось всю неделю. Ника тем временем освоилась в больнице. Мама звонила ей по нескольку раз в день, но сама Ника, к своему удивлению, не слишком скучала по дому и по родителям. Соседки по палате оказались вполне приятными, она быстро со всеми перезнакомилась и подружилась. Кровать справа от нее принадлежала пятилетней Лере и ее маме Людмиле, слева уютно расположилась, обложившись принесенными из дома подушками и пледами Злата – ровесница Ники, ей тоже было 12. Чудь дальше была кровать 16-летней Кристины, напротив – 14-летней Лизы и ближе всего к двери – 10-летней Василисы. Людмила пыталась быть мамой для всех девочек в палате, но, откровенно говоря, мама им не особо была нужна. Когда в 9 вечера у маленькой Леры отбирали планшет и укладывали спать, старшие девочки сдвигали кровати Кристины и Лизы, усаживались на это лежбище впятером и до позднего вечера играли в карты, в игры на телефоне, болтали, показывали друг другу смешные видео и рассказывали страшные истории. Прямо как в летнем лагере, куда Нику, конечно же, никогда не отпускали. Ника, в общем-то, была практически в восторге от такого времяпрепровождения. Теперь, когда мама не забирала у нее телефон, она, наконец, могла снова спокойно переписываться с Антоном. Когда она это делала, с ее лица не сходила блаженная улыбка, и девочки постоянно подкалывали ее. Вдобавок к приятной компании, к исходу недели Ника стала совершенно нормально себя чувствовать, от недомогания не осталось и следа, все обследования, по словам врачам, не показывали никаких серьезных отклонений, поэтому диагноза у нее так и не было. Все шло к тому, что на следующей неделе ее просто выпишут. Нике было даже немного грустно. С другой стороны, она сможет вернуться в школу и увидеться с Антоном. Тот пару раз приезжал в больницу, точнее, подходил к окнам ее палаты – в первый раз со смешными воздушными шарами, во второй – с огромными бумажными самолетиками, которыми он пытался попасть в окно, которое, несмотря на мороз, девочки открыли. С пятой попытки он попал. Внутри самолета было письмо и рисунок. Ника сразу узнала рисунок – она сама нарисовала его лет в 8 или 9. На нем были изображены они с Антоном, скачущие на лошадях по радуге. Соседки просто пищали от восторга, когда это увидели. Впереди было два выходных дня. На вечернем обходе врач сказал, что в понедельник нужно будет еще раз сдать анализы и, если все будет нормально, ее выпишут. На выходных в больнице было тихо и пустынно. Оставался только дежурный врач, пара медсестер и несколько санитаров. Не было обследований и обходов, только те, у кого были назначены ежедневные уколы, ходили в процедурный кабинет, остальные были предоставлены сами себе. После обеда в субботу Нике позвонила мама и сказала, что попробует сегодня навестить ее. Может быть, когда большинства врачей нет, она сумеет договориться с кем-нибудь, чтобы ее пустили. Ника пыталась отговорить ее, ей казалось, что это плохая идея – нарушать установленный в больнице карантин, но Лина не хотела и слушать. Ближе к вечеру она действительно появилась в палате, радостная и нагруженная пакетами. Все соседки по палате в это время ушли в столовую на ужин, кроме Ники там оставалась только маленькая Лера – она увлеченно играла в какую-то игру на планшете, пока мама ушла за ее ужином. Лина обняла Нику и стала доставать гостинцы из дома – блинчики на безглютеновой муке, диетический мармелад на фруктозе, фиточай в пакетиках, банановые чипсы. Ника хотела сказать, что в больнице, в принципе, неплохо кормят, но решила не расстраивать маму. На самом же деле, она по-настоящему наслаждалась молочной овсянкой и бутербродами с маслом на завтрак, картофельным пюре с котлетой на обед и пловом на ужин. Лина же причитала, что вся еда в больнице ей противопоказана, удивительно, как ей не стало тут еще хуже. В последнюю очередь Лина достала пакет с лекарствами. – Вот, принесла! Ты столько дней приема пропустила, кошмар. Эти врачи тут ничего не понимают. Давай, надо принять, двойную или даже тройную дозу, чтобы наверстать. Лина стала отсчитывать таблетки. Ника с сомнением смотрела на быстро растущую у мамы в руках горсть. – Может, не надо, мам? Врач же сказал, что не надо? – Много этот врач понимает. Я с ним каждый день по телефону воюю, он ничего не смыслит и не хочет разбираться. На, вот водичку принесла, запей, – и Лина протянула Нике горсть таблеток и открытую бутылку воды. Ника продолжала колебаться. – Я не хочу, мам, – наконец сказала она. – Ну, что значит – не хочу? – удивилась Лина. Раньше дочь всегда послушно принимала лекарства. – Ну то и значит, не хочу. Мне стало лучше, мам. Меня не тошнит, поноса нет, не кружится голова, я нормально ем и сплю. Мне кажется, мне больше не нужно их пить. – Не выдумывай! – воскликнула Лина. – Тебе лучше, потому что ты принимала лечение все это время, но, если перерыв затянется, тебе опять станет плохо, еще хуже, чем раньше! Ну, пей скорее, пока никто не пришел. Лина опять настойчиво протянула Нике лекарства. Та еще немного поколебалась, но потом все же протянула руку за таблетками. Но в этот момент дверь распахнулась, и шумною толпой в палату вошли девочки, а за ними и Людмила с подносом еды для Леры. Ника быстро сунула таблетки под подушку. Лина поздоровалась со всеми, с ревностью посмотрела на Людмилу и засобиралась уходить. Перед уходом она сунула Нике под подушку еще один пакет с таблетками и шепнула: «Выпей вечером и вторую порцию с утра». Ника едва заметно кивнула. После этого Лина попрощалась со всеми и ушла. – Это твоя мама была? – Кристина уселась с ней рядом. – Ну давай, показывай, что она там тебе вкусного принесла. Ты на ужин, кстати, не пойдешь что ли? Там рыбные котлеты с рисом. Ну, такое. Можешь и не ходить. Наверняка, маман тебе что-нибудь повкуснее принесла, – Кристина рассмеялась. Ника тоже улыбнулась и стала распаковывать мамины пакеты и контейнеры. Она угостила соседок диетическим мармеладом и банановыми чипсами, а сама решила перекусить блинчиками – пожалуй, эта мамина стряпня была единственной домашней едой, по которой она скучала. Поскольку она пропустила ужин, то съела за раз почти половину контейнера, решив остальное оставить на завтрак. Спустя пару часов, когда все в палате начали готовиться ко сну, Ника незаметно сунула руку под подушку и нащупала там россыпь таблеток и еще один пакетик с ними. Она раздумывала. Когда она уже решилась принять их, перед ней, как черт из табакерки, выросла Кристина. – Ну что, пошли в дурака играть уже или до утра тут будешь торчать с траурным лицом? Ника незаметно вынула руку из-под подушки. «Завтра приму», – решила она. * * * Лиза продолжала рассматривать рисунок. Он был на удивление детальным, учитывая, что его рисовала девятилетняя девочка. На нем была изображена почти полностью пустая комната, только кровать у стены. На кровати лежит девочка, у нее очень худое изможденное лицо и полуприкрытые глаза. Она укрыта одеялом, из-под которого свисает рука. Рядом с кроватью стоит, точнее, висит в воздухе, потому что пол никак не обозначен, женщина в халате. Его можно принять за медицинский, потому что он не раскрашен и поэтому белый, но на самом деле это мог бы быть самый обыкновенный домашний халат. Женщина склоняется над кроватью, в руках у нее шприц. Она собирается поставить укол лежащей в кровати девочке. Лица женщины не видно, у нее длинные темные волосы, они свисают ей на спину, плечи и лицо. Со конца иглы свисает капля. Рукав халата не доходит до запястья, и поэтому можно видеть руку женщины. На ней татуировка. Всю татуировку не видно – лишь первые две буквы – Fe, остальное скрыто под рукавом. Лиза еще немного посмотрела на эту руку, потом осторожно положила рисунок в стопку к другим и вышла из комнаты. Сын продолжал увлеченно перебирать свои детские сокровища. В дверях она задержалась и оглянулась. В очередной раз поразилась тому, как летит время. Казалось, еще недавно Антон был совсем крохой. Играл в песочнице и возился с машинками. Теперь он почти с нее ростом, и у него своя жизнь. Лиза вышла, тихо прикрыв за собой дверь, чтобы не отвлекать сына от его воспоминаний. Она прошла на кухню и налила себе кофе. Села за стол и уставилась в окно. В голове крутились плохие, совсем нехорошие мысли. Перед глазами стоял этот злосчастный рисунок. Лиза зажмурилась, чтобы избавиться от наваждения, но вместо этого вспомнила жаркий летний день несколько лет назад. Дети были еще маленькие. Они гуляли с Антоном, Линой и Никой в парке неподалеку от дома. Сколько им было? Семь? Восемь? Она не могла точно вспомнить. Дети бегали, а они сидели на лавке в тени. На Лине была надета белая льняная рубашка с длинными рукавами. Она всегда носила одежду с длинными рукавами. Не то чтобы это как-то бросилось Лизе в глаза, как например, вечные шапочки Ники, но все же она отметила этот факт про себя еще в первый год их знакомства. И вот, они сидели на лавке, разговаривали, и тут у Лины упала и покатилась по скамейку бутылка воды. Она наклонилась, чтобы поднять ее, и рукав задрался до самого локтя. И тогда Лиза увидела татуировку на предплечье – какую-то химическую формулу. Химия никогда не была ее сильной стороной, поэтому Лиза ее, конечно, не поняла и не запомнила. Когда Лина выпрямилась, она заметила взгляд Лизы. Стыдливо одернув рукав, она сказала, словно извиняясь: – Ох, дурацкая молодость, совсем мозгов не было, вот и согласилась, – она нервно засмеялась. Даже одернув рукав, она продолжала второй рукой прикрывать то место, где была татуировка. – Да нет, интересно смотрится, – возразила Лиза. – А что это означает? Я не сильна в химии. – Да ничего особенного, просто формула, которая попалась мне однажды на экзамене… а потом приятель на спор предложил мне набить ее в виде татуировки, а я зачем-то согласилась. Вот и хожу теперь с ней столько лет. Надо бы свести, да страшно. Больно, говорят. Лиза понимающе кивнула. И благополучно забыла об этом случае. И вот теперь она сидела на кухне с чашкой остывшего кофе в руках и крайне неприятными мыслями в голове. Почему на рисунке Ники Лина ставит ей уколы? Она же вроде не медсестра. Лизу давно беспокоило то, как много разных лекарств Лина дает Нике. Причем, лекарств, которые ей назначает какой-то весьма сомнительный врач-гастролер из Москвы. Которые она заказывает не пойми где в интернете. И эти их поездки в детокс-центр, от одной мысли о котором у Лизы мурашки по коже. Все это было странно и нездорово, но Лиза не могла найти повода, чтобы каким-то образом вмешаться в ситуацию, хотя бы поговорить с Линой, хорошо ли она понимает, что она делает. Ника, с одной стороны, не выглядела больной, с другой – эти вечно выпадающие волосы, пропуски школы по нескольку недель, слабость и вялость после поездок в детокс-тур… Все это тревожило Лизу, но не настолько, чтобы позволить себе как-то влезть в это. Но если Лина еще и ставит дочери уколы? Что это за уколы? Одно дело – биодобавки с айхерба, совсем другое – колоть что-то в ребенка. По чьему назначению? Насколько это безопасно? Лиза опустила чашку, встала и зашагала по кухне. Вся эта ситуация нравилась ей все меньше и меньше. Вот снова Ника уже несколько недель болеет, причем, последнюю неделю вообще лежит в больнице. Антон несколько раз ходил ее проведать. Хлопнула дверь. Лиза обернулась. В кухню вошел Антон. – Пришел посмотреть, как там моя цианотипия, – объяснил он, походя к подоконнику и беря в руки рамку. – Что за ерунда? – нахмурился он, вглядываясь в стекло. – Что такое? – Лиза подошла поближе. – Ничего, – ответил Антон. – В прямом смысле ничего. Смотри, – и он протянул Лизе картину. Она присмотрелась, но сначала ничего не поняла. – Не посинела, да? – догадалась, наконец, она. – Ни капли. Хотя два часа почти прошло. Должна была! Антон аккуратно убрал рамку со стеклом и выложил лист бумаги на стол. Убрал прикрепленные формы узоров. Ничего. Лист, как и был, оставался бледно-голубым. Никаких узоров на нем не отпечаталось. Никакой реакции на солнечном свету не произошло. Антон выглядел весьма разочарованным. Лизе даже стало его немного жаль. – Может, ты с пропорциями напортачил? – предположила она. – Помнишь, ты на глаз решил делать? Антон помотал головой. – Не думаю. Если бы дело было в этом, хоть какая-нибудь реакция все равно бы была. Ну, было бы слишком светло или слишком темно. Но тут совсем ничего! – Антон закусил губу и думал.