* * * Ната смотрела в экран компьютера, но не могла сконцентрироваться на работе. Глаза то и время возвращались к сообщению в телефоне: «Ты была права тогда, девять лет назад. Я должен был прислушаться к тебе». Вслед за этим сообщением был получасовой разговор с Алексом. В сотый раз она встала и начала ходить по комнате. В голове шумело от тишины пустой квартиры и собственных мыслей. Она была права тогда. Но это не помогло. Она должна была пойти дальше. Должна была писать и звонить. Рассказывать и искать помощи. Но она испугалась. Испугалась пойти против сестры, которая была ее опорой на протяжении всего ее детства. После той робкой и неуспешной попытки поступить правильно она навсегда отказалась пытаться еще раз. Все девять лет она корила себя – и за то, что обвинила сестру, и за то, что не довела начатое до конца. Она убеждала себя, что ошиблась, но прекрасно знала, что это не так. Девять лет. Алекс сидел дома один в кухне в полной темноте. В зале бубнил телевизор, за окном шумел лес. Светились красные цифры часов на табло плиты. 22.13. Алекс шумно втянул воздух и потер покрасневшие глаза. Он не спал всю предыдущую ночь и большую часть сегодняшнего дня провел в бессмысленных брожениях по дому. Перебирал вещи Лины, Ники, вытряхивал ящики, заглядывал в укромные уголки, искал, сам не зная что. Все, что имело отношение к делу, уже нашла и изъяла полиция. Шприцы, таблетки, бутылку из-под оливкового масла. Выпил десять чашек кофе. После разговора с Натой стало еще хуже, хотя он надеялся на некоторое облегчение. Он хотел услышать, что он не ужасный муж и отец. Что кто угодно мог оказаться в такой ситуации. Что такого невозможно ожидать и нельзя предсказать. Но она этого не сказала. Да и он сам так не думал. В этом была его вина, не меньше, чем вина Лины. Он это допустил. Он не хотел вникать. Он думал, что его задача – заработать деньги. Он не замечал мрака, в котором тонула его семья, в котором пропадала его жена, в котором мучительно погибал его ребенок. И теперь они останутся вдвоем. И он не справится, потому что, по большому счету, за 12 лет он так и не научился быть родителем. Лиза тихо заглянула в комнату Антона. В темноте из-под оделяла струился бледный свет. Осторожно прикрыв дверь, Лиза вернулась на кухню. В который раз перечитала письмо, полученное еще три недели назад. В нем было всего несколько строк: «Вы были правы. Ваши подозрения подтвердились. Вы поступили правильно». Лиза закрыла письмо и, закрыв лицо ладонями, расплакалась, стараясь не всхлипывать слишком громко. Она вовсе не была так уверена, что поступила правильно. Что имела право так поступать. Стало ли Нике лучше от этого ее поступка? Стало ли лучше всей их семье? Кому дано право решать, что лучше для ребенка? Жить с мамой, которая подвергает ее здоровье опасности, или жить без мамы совсем? Жить с папой, который 12 лет не замечал происходящего в собственной семье? Знать, что собственная мама травила тебя с самого детства? Лиза вздрогнула, почувствовав руку на своем плече. Рядом стоял Антон. – Мам, ты чего? Лиза утерла слезы. – Да ничего, так что-то, накатило. – Мам, ты правильно поступила, ты же знаешь. Лиза молчала. – То, что она делала – ужасно и неправильно. Ника могла остаться инвалидом или вообще умереть. Лиза закрыла глаза. Все это она говорила себе много раз, но эти слова не отменяли того факта, что она взяла на себя слишком большую роль в этой истории. Больше, чем она могла вынести. – Как она? Ты с ней переписывался? – перевела она разговор. – Ага. Нормально, совсем поправилась. Волосы отрастают. Они с бабушкой живут у бабушкиной сестры. Вчера ходили на Рождественскую ярмарку в центре Берлина. Фотки прислала – выглядит классно, как в книжке. – Скучаешь по ней? Антон пожал плечами. – Ну да, наверное. Лиза обняла сына и притянула к себе. * * * Ника открыла глаза и посмотрела в окно – был ясный морозный день. Бабушка сидела в кресле в углу комнаты с книжкой. Она была стройная, аккуратная, в стильном домашнем костюме и тщательно уложенными волосами. Ника залюбовалась ей. Бабушка выглядела совсем не как бабушка. – Проснулась? – улыбнулась София Павловна, увидев, что внучка открыла глаза. Ника улыбнулась в ответ и кивнула. – Тогда умывайся, пойдем завтракать. Нина приготовила чудесные панкейки с ежевикой. А потом можем пойти погулять, погода отличная, ясно и солнечно. – Хорошо, – Ника спустила ноги с кровати и потянулась за телефоном. Пришло несколько сообщений от Антона – у него время шло на пять часов вперед, пока она спала, он всегда успевал ей написать. «Я сделал тебе подарок на новый год, но он тебе, пожалуй, не понравится». Далее шло фото цианотипии в рамке, с изображением чего-то невнятного. «Я и сам как-то остыл к цианотипии, знаешь ли. Теперь вот мешок берлинской лазури пропадает». Фото мешка с синим порошком. Ника, несмотря на холод, открыла окно и, высунувшись подальше, сделала фото берлинского неба – оно было сегодня на редкость глубокого синего цвета и без единого облака. Обычно зимой такого в Берлине не бывает. – Ника, ты что творишь! – воскликнула бабушка. – Закрой скорее, простудишься! Ника закрыла окно и отправила фото Антону с подписью: «Теперь у меня только такая берлинская лазурь». Потом он снова села на кровать и задумалась. – Бабушка. – Что, милая? – Что будет дальше? – С чем, Ника? – С нами. Со мной. С мамой. С папой. София Павловна вздохнула. Потянулась к карману за сигаретой. Ей захотелось срочно выйти на воздух и закурить. Но вместо этого она подошла и села рядом с внучкой. – Ну… Мы с тобой поживем тут какое-то время. Проведем здесь новогодние каникулы. – А потом? – Твой папа за это время решит все вопросы с мамой, с судом, с опекой. – Они разведутся? – Я не знаю. Но твоей маме придется какое-то время побыть в больнице. Ей нужна помощь. – Я буду жить с папой? – А ты хочешь жить с папой? Ника пожала плечами. – Ты можешь жить со мной, если хочешь. Мы можем вообще навсегда переехать сюда. Ника не ответила. Она не знала, чего она хотела. Наверное, чтобы все стало как раньше. Но немного получше. Жить с мамой и папой, но не болеть все время. Ходить в школу. И чтобы росли волосы. Дружить с Антоном. И чтобы папа был почаще дома. Чтобы смотреть вместе с родителями фильм вечером и смеяться до коликов, играя в Монополию. Не лежать в больнице. Не ходить по врачам. Гулять с родителями в парке. Водить друзей в гости. Есть сладости и всякую вредную еду. Чтобы мама сидела по вечерам с ней в комнате, а она рассказывала ей, как прошел день в школе. Почему нельзя оставить только хорошее? Почему, избавляясь от плохого, нужно отказаться от всего, что было хорошо? Это как-то несправедливо. Телефон завибрировал. Пришел ответ от Антона: «Да, такая лазурь получше. Но ты возвращайся скорее».