Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 23 из 24 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Да, Лера весит в два раза меньше нее, к тому же, только поправляется от сильной кишечной инфекции – организм очень ослаблен. Но я не могу назначить лечение от отравления таллием, не подтвердив отравление анализами. Нестор повернулся в сторону палаты – медсестра как раз закатывала туда стойку с кислородом. – Сергей Сергеевич, можете считать это чутьем, но я уверен, что это оно. Нужно дать девочке антидот. В конце концов, ферроцин не принесет ей вреда, если я ошибся, но спасет ее от серьезных повреждений внутренних органов, если я прав. Сергей Сергеевич еще некоторое время смотрел в окно, обдумывая ситуацию, потом коротко кивнул Нестору и направился в палату, на ходу подзывая медсестру. Спустя сорок минут оба врача сидели в ординаторской и вполголоса обсуждали ситуацию. Нестор подробно рассказал все, что знал о случае Ники – о поездках в детокс-центр, о консультациях платного врача, которыми хвасталась на приемах ее мама, о постоянных просьбах направить на обследования и назначить анализы, о пропусках школы по нескольку недель. Сергей Сергеевич внимательно слушал, на лбу его залегла глубокая складка. Когда Нестор закончил, Сергей Сергеевич рассказал ему, что у обеих девочек взяли кровь и мочу на анализ для определения наличия таллия, и он договорился с лабораторией федеральной больницы, что их сделают по cito – обещали, что через 2–3 часа будут готовы. Кроме того, врач забрал один оставшийся у Ники последний блинчик, сейчас прозрачный контейнер, закрытый крышкой, стоял на столе между двумя врачами. Лере сделали промывание желудка и кишечника и дали первую дозу ферроцина. Кажется, ей стало лучше – ушли судороги, и она стала снова нормально дышать, можно было убрать дополнительный кислород. Ника по-прежнему была слаба, жаловалась на боли в животе и кончиках пальцев рук и ног. – Можно мне с ней поговорить? – спросил Нестор. – Да, пожалуй. Я пойду с вами, если вы не против, – ответил Сергей Сергеевич. Оба врача встали и направились в девятую палату. Ника лежала на кровати на приподнятых подушках, рядом с ней сидели другие девочки и о чем-то тихо разговаривали. Лера лежала на своей кровати, рядом сидела мама. Девочка выглядела лучше, лицо снова обрело нормальный цвет, и она спокойно дышала, хотя руки и ноги то и дело вздрагивали от непроизвольных сокращений. – Здравствуй, Ника, – поздоровался Нестор. Ника подняла на него глаза и сразу узнала. – Здравствуйте, – тихо ответила она. – Ника, мы с Сергеем Сергеевичем хотим немного поговорить с тобой, ты не против? Ника молча кивнула. В глазах мелькнуло беспокойство, что не ускользнуло от обоих врачей. – Ника, мама позавчера принесла тебе блинчики, так? Девочка снова кивнула. Остальные девочки незаметно отошли и сели на свои кровати. Все молча слушали разговор, делая вид, что занимаются своими делами. – Ника, а еще что-нибудь мама тебе приносила? Какую-то другую еду? Ника помолчала, потом ответила: – Ну, ее мармелад диетический… и банановые чипсы… и воду. Я все это ем обычно дома, мне это можно, – словно оправдываясь, сказала она. – А можно нам взглянуть на эти продукты? Ника пожала плечами и наклонилась к тумбочке, чтобы достать пакет с мамиными гостинцами. В этот момент подушка ее съехала на бок, и из-под нее с громким стуком посыпались на пол разноцветные таблетки. Все в палате замерли и не могли оторвать глаз от этого взрыва все цветов радуги – желтые, зеленые, розовые, красные, но больше всего – синих, ярких, небесно-синих таблеток. Сергей Сергеевич медленно встал с кровати, присел на корточки и подобрал несколько таблеток. Положив их на ладонь, он принялся их рассматривать, а потом, подняв глаза на Нику, у которой покраснела от ужаса вся голова, спросил: – Ника, что это за таблетки? Откуда они у тебя? Это тоже тебе мама принесла? Ника отчаянно замотала головой. Она не знала, что ей делать и говорить, поэтому просто зажмурилась, чтобы не заплакать, и продолжала отрицательно мотать головой. И тут раздался звонкий голосок: – Ника, ну это же мама тебе принесла, помнишь? Ты еще не хотела их пить, а она тебе говорила, что надо! Разве ты забыла? Теперь все, как по команде, повернули головы к маленькой Лере, которая, приподнявшись на локте, завороженно разглядывала валяющиеся на полу разноцветные таблеточки, которые казались ей конфетками. Заметив, что все смотрят на нее, она обернулась к своей маме: – Мам, я как раз играла в планшет тогда, ты мне разрешила, помнишь? Перед обедом? А тут мама Ники пришла, и я увидела, какие красивые у нее таблеточки в пакетике, а Ника еще их есть не хотела, я бы вот все съела, если бы мне дали, они вкусные, наверное. Нестор придвинулся поближе к Нике. Та открыла глаза и смотрела на него очень испуганно. Руки ее заметно дрожали, она заламывала пальцы – то ли от боли, то ли от волнения. – Ника, скажи мне, пожалуйста, ты принимала эти таблетки? – медленно и очень внятно произнес Нестор, не сводя глаз с девочки. Ника покачала головой, потом не удержалась и всхлипнула. – Сначала нет, – пробормотала она. – Но вчера утром, когда мне стало плохо, я все же выпила одну дозу, но меня почти сразу вырвало ими же. Они даже раствориться не успели. А вторая доза вот, – Ника махнула рукой в сторону рассыпанных на полу таблеток. Кристина и Маша уже помогали Сергею Сергеевичу собрать остальные таблетки.
Медсестра, которая недавно зашла в палату, взяла в руки одну из синих таблеток. – Это же Ферроцин, – сказала она. – Мы только что такие же таблетки Лере разводили. Сергей Сергеевич и Нестор переглянулись. Старший врач быстро забрал у девочек все таблетки, поблагодарил их за помощь и кивнул молодому коллеге. Нестор встал, кивнул Нике, попрощался с остальными в палате, и пошел на выход за Сергеем Сергеевичем. Следующие два часа они провели, сидя за столом в ординаторской и вполголоса обсуждая случившееся, строя догадки и высказывая предположения. Получалось, что мама Ники добавляла дочери в еду таллий, вызывая весь этот набор необъяснимых симптомов – от зеленой мочи до облысения, но при этом давала ей и антидот – Ферроцин, или берлинскую лазурь, благодаря чему симптомы магическим образом купировались словно сами собой, ставя в тупик врачей. Когда Ника впервые попала в больницу без мамы, то ей стало лучше, ведь таллий перестал поступать в организм с едой, но мама все же сумела передать ей отравленные блины, что вызывало новые приступы. К несчастью, отравилась и маленькая Лера. При этом Лина попыталась дать Нике и антидот в таблетках ферроцина, но у девочки не получилось их принять. Объяснить такое поведение мамы можно было только одним – психическим расстройством под названием делегированный синдром Мюнхгаузена. Ни Сергей Сергеевич, ни Нестор ранее не сталкивались с подобным, хотя оба признались, что им случалось подозревать что-то такое в поведении некоторых матерей, но у них никогда не было доказательств, поэтому они не решались на открытую конфронтацию. Сегодня же у них был шанс доказать, что девочку травила собственная мать. Нужно было только дождаться результатов анализов. На протяжение всего разговора Сергей Сергеевич то и дело обновлял окно почтовой программы. Наконец, спустя два часа, он подпрыгнул в кресле – пришло письмо из лаборатории. Он тут же открыл его и быстро пробежал глазами по таблицам и цифрам. Потом поднял глаза на Нестора. – У обеих девочек в крови и моче очень высокое содержание таллия, – сказал он. Нестор сглотнул. – Что мы будем делать? – спросил он. Сергей Сергеевич развел руками. – Ну, а что нам остается делать? Назначим Нике то же лечение, что и Лере. Нестор кивнул. – И вызовем полицию, – закончил Сергей Сергеевич. * * * Лина не находила себе места. Ходила из комнаты в комнату, не выпуская из рук телефон. Ника с самого утра не отвечала на ее сообщения и звонки, а время уже близилось к четырем пополудни. Лина пыталась звонить ее врачу, но кто-нибудь все время отвечал, что Сергей Сергеевич занят – то на обходе, то на совещании, то его срочно вызвали в палату. Лину постепенно охватывала паника. Она решила, что нужно ехать в больницу и требовать пустить ее к дочери. Или хотя бы покричать ей в окно, чтобы она услышала и выглянула. Лина пошла в спальню и начала одеваться. Пока она застегивала пуговицы кардигана, ее взгляд остановился на ее последних работах, которые она совсем недавно развесила на стене – это были выполненные все в той же технике цианотипии изображения еловых и сосновых веток. Честно говоря, у нее заканчивались идеи – она уже использовала все, что только можно в качестве объектов для своих картин. Но продолжать поддерживать легенду было необходимо, так ей казалось. С тех пор, как Алекс чуть было не выяснил правду о том, зачем ей нужен Ферроцин, когда Нике было еще три года, Лина активно демонстрировала свое увлечение цианотипией, чтобы у мужа не возникало больше никаких сомнений. Конечно, с тех пор прошло уже почти десять лет, но Лина не готова была больше рисковать быть разоблаченной. Иногда, вместо того чтобы покупать Ферроцин, а покупать его становилось все сложнее, многие аптеки перешли на его продажу только по рецептам, Лина покупала берлинскую лазурь в порошке и использовала ее, разводя порошок в воде. Это, впрочем, было даже удобнее – маленькая Ника не могла пить таблетки, и их приходилось толочь и разводить водой. Самое смешное было то, что берлинская лазурь, несмотря на свой прекрасный цвет, была бесполезна для цианотипии. Это вещество получалось в процессе соединения гексацианоферрата и лимонноаммиачного железа, но, в отличие от Лины, которая со студенческих времен прочно запомнила формулы этих веществ и результат их реакции, благодаря набитой после экзамена тату, Алекс не разбирался в таких химических тонкостях. Это было на руку Лине, и она очень гордилась своим придуманным объяснением – оно выглядело очень правдоподобным. Поэтому время от времени она заказывала наборы для цианотипии, чтобы семья продолжала быть уверенной, что она увлекается этим занятием, и она могла, не таясь, хранить дома берлинскую лазурь, хоть в таблетках, хоть в порошке. Лина закончила с пуговицами, натянула джинсы, носки. Руки заметно дрожали. Выпила ли Ника таблетки? Съела ли блинчики? Не знать было ужасно. Она привыкла, что все всегда было под контролем. Что она в точности знала, что и когда принимает Ника. Один миллилитр таллия утром, три таблетки Ферроцина в обед. Еще миллилитр вечером. Еще три таблетки утром. Курс четыре недели, потом перерыв. Обычно этих четырех недель хватало, чтобы вызвать стойкие симптомы – сильные боли в животе, понос, рвоту, иногда обмороки. Благодаря этим симптомам можно было получить направления на редкие исследования, вроде маркеров рака или МРТ брюшной полости. Муж каждый раз пугался и давал денег на поездку в детокс-центр. Вероника Сергеевна сокрушенно качала головой во время онлайн-консультации и выписывала все новые назначения, которые Лина потом с готовностью заказывала на I-herb. После каждого курса у Ники стабильно выпадали волосы. Это ставило в тупик всех врачей. Но в этот раз все пошло не так – всю неделю Ника провела в больнице одна, и курс пришлось прервать. А теперь и вовсе Лина не знала, в каком Ника состоянии, принимает ли она то, что она ей передала. Лина прошла на кухню и достала коробку с лекарствами, чтобы на всякий случай собрать новую порцию. Заученным движением открывала баночки, выдавливала таблетки из стандартов, отсчитывала нужное количество, едва заметно шевеля губами. Потом, убрав коробку на место, она достала из глубины верхнего шкафа темную бутылку, на этикетке которой было написано «Оливковое масло первого отжима». Затем достала из холодильника маленькую бутылку минеральной воды и добавила в нее несколько капель светло-коричневой жидкости из первой бутылки. Закрутила крышку, потрясла. Убрала темную бутылку обратно в шкаф. Ручка дверцы шкафа случайно выскользнула из руки, и дверца закрылась со страшным грохотом, от которого Лина непроизвольно вздрогнула. Дрожь, не отпускавшая ее уже пару часов, от этого еще больше усилилась. Обессиленная от невыносимого волнения, Лина уперлась головой в настенный шкаф и закрыла глаза. Она мысленно перенеслась на другую кухню. Более старую и обшарпанную. Шкафчики обклеены дешевой самоклеящейся пленкой в цветочек. Края пленки давно задираются, на них налипла противная черная грязь. Лина трет тряпкой грубую деревянную столешницу, выкрашенную коричневой краской – той же, которой покрашен и пол во всем доме. Другой рукой она теребит мятый, наполовину пустой стандарт с таблетками. Сердце бешено колотится. Она слышит, как за дверью ее комнаты плачет и причитает мать и стонет сестра. Скорая не едет. Она не приедет и потом. Тогда такое было сплошь и рядом. В их крошечном городке была одна скорая на тысячу жителей, и если шофер уходил в запой или машина ломалась, то ждать врача можно было несколько дней. Лина стискивает зубы и с еще большим остервенением трет столешницу, пытаясь оттереть с нее засохший жир. Ей страшно и очень одиноко. Эти два чувства были с ней всю ее жизнь в родительском доме. Страх и одиночество. Страх гнева матери. Страх стать такой, как она. Страх всю жизнь прожить вот так. И одиночество. Мать всегда ждала от нее, как от старшей, помощи во всем – в работе по дому, в заботе о сестре. Сестра ждала поддержки и защиты. Саму же Лину поддержать и защитить было некому. Она быстро научилась чувствовать настроения матери и стелить соломку там, где это было необходимо. Брать первый гнев на себя. Выкручиваться и врать, чтобы выгородить сестру и себя. Вот и сейчас она спасала ее. Она все сделала правильно. Как тогда, когда вколола сама себе инсулин, чтобы вызывать приступ. Как же ей было страшно тогда. Но оно того стоило – ведь благодаря этому она вернула себе внимание Алекса и в награду смогла забеременеть. Лина открыла глаза и первые несколько секунд недоуменно моргала, обнаружив себя в своей кухне. Потом утерла неизвестно откуда взявшиеся слезы и сказала себе: – Я все делаю правильно. Я спасаю ее. Я спасаю всех нас. Она действительно в это верила. Ведь если бы не было этих явных симптомов, никто из врачей так и не поверил бы ей, что ее дочери нужна помощь! Что она на самом деле больна! Ведь она так тяжело родилась, она чуть не умерла при родах! Тогда ей сказали, что все в порядке и переживать не из-за чего, но она-то знала, что это не так. Что врачи просто не сумели найти, что пошло не так, чем Ника больна. И все время пытались заставить Лину поверить, что с ее дочерью все в порядке. Говорили ей, чтобы она не накручивала себя, не соглашались давать направления ни на какие дополнительные обследования, отказывали в госпитализации. Поэтому ей пришлось. Ей пришлось привлечь их внимание. Дать им симптомы, которые бы говорили сами за себя. Разве можно отказать в обследовании ребенку, у которого выпали все волосы? У которого необъяснимая тошнота и рвота? У которого зеленая моча, постоянная слабость и головокружение? Лина кивнула головой сама себе, чтобы подтвердить свои слова, решительно сунула бутылку минералки и пакет с таблетками в сумку и вышла в прихожую. Обулась, надела пальто и шапку. Остановилась возле зеркала, взглянула на себя. Лицо было бледным, губы плотно сжаты. Больше некому, кроме нее, было позаботиться о Нике. Муж был слеп. Он отказывался верить, что его дочь больна с рождения. Сначала он проникся участием, но быстро ему надоело, и он свалил все это на Лину. Не вмешивался, лишь давал деньги на лекарства и врачей. Иногда он спрашивал, уверена ли она, что все это Нике необходимо, но дальше этого никогда не шел. Но стоило начаться приступам, он становился очень включенным и внимательным. Не задерживался на работе, звонил днем, чтобы узнать, как дела, мог заехать в аптеку. В такие дни Лина снова чувствовала, что они семья, а не просто соседи по квартире. Это грело ей душу и лишний раз убеждало ее – она все делает правильно. Лина еще взглянула на свое отражение и вздрогнула. На секунду ей показалось, что на нее смотрит мать. «Я все делаю ради вас», – услышала она то ли ее, то ли свой голос. От этого ей стало очень страшно, и она отвернулась от зеркала. Лина сняла с крючка ключи и уже собралась выйти в подъезд, как вдруг раздался стук в дверь. Растерявшись, она не догадалась спросить, кто там, и открыла дверь. За порогом стояли два человека, одни в полицейской форме, другой в гражданской одежде. – Вы Радионова Лина Анатольевна? – спросил полицейский. – Да… – голос Лины прозвучал тихо и хрипло. – Ника Радионова – ваша дочь? – Да… – так же тихо ответила Лина. Потом спросила срывающимся голосом: – Что случилось? С ней все в порядке?! – Ваша дочь в больнице, за ней наблюдают врачи. Боюсь, вам придется проехать со нами. У нас к вам есть несколько вопросов, – полицейский сделал приглашающий жест рукой. Лина несколько секунд переводила взгляд с одного лица на другое, потом молча вышла, закрыла дверь на ключ и пошла вслед за двумя мужчинами к лифту.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!