– Эти полотна, на которых изображены обнаженные женщины… – Да уж, так оно и есть! – сказали все. – Принадлежат кисти Ренуара, – закончил старик. – Значит, их нарисовал французский джентльмен? – спросил Руней. – Если мне будет позволено так выразиться? – Да уж, так мог нарисовать только француз! – воскликнули все. – Они стоят несколько тысяч фунтов, – сообщил старик. – Я не стану с вами спорить, – заявил Нолан, поднимая палец, по которому сердито стукнул Кейси. – Я… – начал Блинки Уаттс, чьи рыбьи глаза под толстыми стеклами очков были всегда наполнены слезами. – Я готов забрать домой этих французских леди. Думаю, я смогу взять под мышки оба эти произведения искусства и отнести к себе. – Договорились, – с благодарностью кивнул лорд. Они подошли к большому пейзажу, на котором были изображены многочисленные люди-чудовища, скачущие и топчущие фрукты и обнимающие роскошных, как дыни, женщин. Все подошли поближе, чтобы прочитать надпись на медной табличке: «Сумерки богов». – Сумерки, проклятье, – проворчал Руней, – это больше похоже на полдень! – Я полагаю, – пояснил благородный старик, – здесь скрывается некая ирония – в названии и в самом предмете. Обратите внимание на сверкающее небо и на страшные фигуры, скрывающиеся за облаками. Увлекшись своей вакханалией, боги не замечают, что им грозит гибель. – Я не вижу, – заявил Блинки Уаттс, – ни церкви, ни священников среди облаков. – В те времена все было иначе, – заверил его Нолан. – Я и Тиоухи, – сказал Флэннери, – отнесем этих демонических богов ко мне. Так, Тиоухи? – Так! И они пошли дальше по коридору, останавливаясь у каждой следующей картины, словно на экскурсии в музее, и по очереди предлагали свои услуги, чтобы отнести к себе домой сквозь снежную ночь рисунки Дега и Рембрандта или большие картины голландских мастеров, пока не оказались перед скверным портретом, написанным маслом и висевшим в алькове. – Это мой портрет, – пробормотал старик, – сделанный ее светлостью. Оставьте его здесь, пожалуйста. – Иными словами, вы хотите, чтобы он сгорел в Большом Пожаре? – удивился Нолан. – Ну а вот следующая картина… – сказал старик, сделав несколько шагов вперед. Наконец долгое путешествие завершилось. – Конечно, – вздохнул лорд Килготтен, – если вы действительно хотите все спасти, то в доме еще есть дюжина уникальных ваз эпохи Мин… – Их стоит коллекционировать, – заметил Нолан. – Персидский ковер на полу… – Мы свернем его и доставим в дублинский музей. – И изысканная люстра в главной обеденной зале. – Ее следует спрятать, пока не закончатся Неприятности, – сказал Кейси, который уже изрядно устал. – Ну что ж, – сказал на прощание старик, пожимая каждому руку. – Может быть, вы начнете прямо сейчас? Хочу заметить, что вам предстоит тяжелая работа – спасти эти сокровища для нации. А мне нужно несколько минут вздремнуть перед тем, как придет время переодеваться. И старик удалился на второй этаж. А четырнадцать поджигателей озадаченно наблюдали за тем, как он уходит. – Кейси, – сказал Блинки Уаттс, – в твою маленькую головку не приходила мысль, что только из-за того, что ты забыл спички, нам придется работать всю ночь? – Господи, где твое чувство эсс-тетики? – воскликнул Риордан. – Заткнись, – угрюмо бросил Кейси. – Ладно, Флэннери, ты возьмешься за этот конец «Сумерек богов», а ты, Тиоухи, – за дальний, где девушка получает то, что ей нужно. Ха! Поднимайте! И боги, безумно озираясь, оказались в воздухе. К семи часам большая часть картин была вынесена из усадьбы и поставлена на снегу; вскоре им предстояло отправиться в разные дома. В семь пятнадцать лорд и леди Килготтен спустились вниз и направились к машине, а Кейси быстро выстроил свою команду так, чтобы леди не увидела, что здесь происходит. Парни приветственно покричали вслед уезжающему автомобилю. Леди Килготтен слабо помахала в ответ рукой. С семи тридцати до десяти почти все картины по одной или по две были унесены. Когда осталась последняя, Келли остановился возле темного алькова и с беспокойством взглянул на портрет старого лорда, написанный леди Килготтен. Он содрогнулся, решил проявить гуманность и забрал картину с собой в ночь. В полночь лорд и леди Килготтен, вернувшись домой с гостями, обнаружили лишь широкие следы, оставленные в снегу, где Флэннери и Тиоухи волокли бесценные «Сумерки богов»; где ворчащий себе под нос Кейси организовал парад Ван Дейка, Рембрандта, Буше и Пиранези; последним деловито протрусил Блинки Уаттс с двумя набросками Ренуара. Обед закончился к двум часам. Леди Килготтен отправилась в постель, удовлетворившись объяснением, что все картины одновременно были отправлены на чистку. В три часа утра лорд Килготтен все еще сидел без сна в библиотеке, среди голых стен, перед потухшим камином, с кашне на худой шее и стаканчиком бренди в слегка дрожащей руке. Примерно в три пятнадцать тихонько заскрипел паркет, задвигались тени, и через некоторое время с шапкой в руках в дверях библиотеки показался Кейси. – Тсс! – тихонько прошипел он. Лорд, который немного задремал, резко выпрямился, стараясь прийти в себя. – Боже мой, – пробормотал он, – неужели нам пора уходить? – Мы договорились на завтрашний вечер, – ответил Кейси. – К тому же это не вы должны уходить, а они возвращаются. – Они? Ваши друзья? – Нет, ваши. И Кейси поманил его светлость рукой. Старик молча пошел за ним по коридору, чтобы выглянуть из-за входной двери в глубокий колодец ночи. Там, как замерзшая и потрепанная наполеоновская армия, нерешительная и деморализованная, стояла в темноте знакомая толпа, в руках у каждого были картины – некоторые несли их на спине или прислонили к ногам; усталые, дрожащие руки с трудом удерживали произведения искусства под медленно падающим снегом. Ужасающая тишина опустилась на растерянных мужчин. Они оказались в затруднительном положении, словно один враг ушел, чтобы вести иные, замечательные войны, а другой, безымянный, бесшумно и незаметно подкрался сзади. Они продолжали озираться на горы и город, будто в любой момент сам Хаос мог спустить на них своих псов. Одиноко стояли, окруженные всепроникающей ночью, и слышали далекий лай разочарования и отчаяния. – Это ты, Риордан? – нервно спросил Кейси. – А кто, черт возьми, это может быть? – раздался голос из темноты. – Что они хотят? – спросил старик. – Тут дело не в том, что они хотят, скорее вопрос заключается в том, что теперь вы можете захотеть от нас, – послышался тот же голос. – Понимаете ли, – заговорил другой, подходя поближе, так что в упавшем на него свете стало видно, что это Хэннеман, – рассмотрев все аспекты данного дела, ваша честь, и решив, что вы такой замечательный джентльмен, мы… – Мы не станем сжигать ваш дом! – выкрикнул Блинки Уаттс. – Заткнись и дай человеку сказать! – раздалось сразу несколько голосов. Хэннеман кивнул: – Так оно и есть. Мы не станем сжигать ваш дом. – Но послушайте, – запротестовал лорд, – я уже приготовился. И могу легко все вынести. – Вы слишком просто ко всему относитесь, прошу прощения, ваша честь, – вмешался Келли. – Легко для вас, но совсем нелегко для нас. – Понимаю, – сказал старик, хотя он ничего не понимал. – Создается впечатление, – заговорил Тиоухи, – что за последние несколько часов у всех нас возникли проблемы. Некоторые связаны с домом, некоторые – с транспортировкой и размещением, если вы понимаете, куда я клоню. Кто объяснит первым? Келли? Кейси? Риордан? Мужчины молчали. Наконец, тяжело вздохнув, вперед выступил Флэннери. – Дело в том… – начал он. – Да? – мягко сказал старик. – Ну, – продолжал Флэннери, – я и Тиоухи прошли половину пути через лес, как два проклятых дурака, и преодолели две трети болота с этой огромной картиной «Сумерки богов»… когда мы начали проваливаться.