— А что ещё говорить? Киара уже сделала выбор, правильный или нет, судить не нам, и не думаю, что Кеннет что-то вернёт. Он хотя бы дал тебе расписку? — Дал. И сказал, что на днях мы подпишем договор и заверим его. Я не дура. Я знаю, что нужно думать о гарантиях. — Ну а что ты будешь говорить Картеру, ты уже тоже знаешь? — тыкает в меня пальцем Келли. — Допускаю, что съехал он спешно, но вещи рано или поздно перебирают все. Под выпивку или без выпивки, под музыку или в тишине, не имеет значения. — Я готова к тому, что будет. — Ты его разлюбила? Келли явно ждёт ответа. Я не хотела пить, но сейчас бы охотно выпила и сказала ей сделать то же. Некоторые встречаются с кем-то годами, и любовь, как чувство, необязательна. В современном мире её считают пережитком прошлого, институт семьи изжившим себя, и статистика браков и разводов неумолимо подчёркивает, что у людей действительно проблемы с сохранением союза. Не уверена насчёт любви с первого взгляда, с первой произнесённой фразы, но я любила Картера. Определённо любила. Одинаково любила и общаться об обычных вещах, обсуждая новый музыкальный альбом или киноновинку, и трахаться не только в постели. Но мы не делали ничего из этого уже больше трёх месяцев. У меня был долгий тур. Он частично захватил и Европу. Картер вроде хотел поехать со мной. А потом счёл, что по большей части ему придётся быть одному и протирать штаны где-то за кулисами. Я согласилась с этим, но я была бы счастлива тому, что он сидит так близко, даже если для него это не что-то увлекательное. И ночи принадлежали бы нам. Найти, куда пристроить Джека, в целом не великая проблема. Всё звучит так эгоистично. — Дело больше не в этом. Я выбрала карьеру. — Ради тебя надеюсь, что это будет стоить того. Эти красиво упакованные коробки для нас? — Подарки. Да. Времени у меня было мало, но я… Эмма и Келли разворачивают упаковку. Келли я купила берет яркого красного цвета, она предпочитает их шапкам, а Эмме подобрала шарф. Шарфов много не бывает. Так она однажды сказала, когда мы только познакомились в средней школе. Уже тогда у Эммы существовала небольшая коллекция, и Эм никогда не появлялась два дня подряд в одном и том же шарфике. Меня благодарят за подарки, но разговор у нас не особо и клеится. Я задумываюсь, выдержит ли наша дружба вообще. Я совершила что-то, что можно посчитать за измену без той самой измены. Будь всё дело в сексе… Объятий и фразу «молодец, подруга, ты крута» и через сто лет мне никто бы не даровал. Всё тождественно между собой. И первая реакция самая настоящая, самая подлинная. Уже к трём часам дня я остаюсь одна, Джек в то время полуспит, но впоследствии просится на прогулку, а в ночи неспешно проходит в приоткрытую дверь спальни, телом открывая её больше. Ох, нет. Я знаю всё о таких визитах, которые Картер воспринимал благосклоннее моего. После недолгого торга мы пускали Джека в постель, только чтобы потом пылесосить её от шерсти. Картеру это вроде даже нравилось. Управляться с компактным пылесосом и наводить чистоту и под подушками. Я притворяюсь спящей, но без успеха. Джек лижет мою руку, находящуюся вне одеяла, и я невольно двигаю ею подальше от шершавого языка. Джек издаёт скулящий звук. Приглядевшись, я вижу его морду на простыни. Картеру стоило махнуть рукой, и Джек сразу убирал морду и отказывался от намерений пускать слюни. Так мы с Картером договорились. Что я могу ослабить воображаемый поводок, но хоть одно скопление слюны в моих волосах или видимое пятно на одежде или постельном белье, и Джек вернётся на своё место в гостиной. За четыре года при Картере я так и не увидела ни одной слюнявой капли. — Хорошо. Но это не на каждую ночь. И мамочке рано вставать. Нужно на студию. С шуршанием одеяла Джек забирается в кровать, закапываясь под него верхней частью тела. На то, чтобы уложиться с комфортом, он затрачивает несколько минут, шуршит и возится, пока наконец не затихает у моего бедра. Я отодвигаюсь достаточно на свою половину кровати. Джеку должно быть мягко там, где спал Картер. Он спал слева, а я справа. Теперь я могу спать, как хочу. Я и собиралась уснуть на его стороне. Попробую в другой раз. Впереди сотни ночей без него. Да что там сотни, тысячи. Целая жизнь? Я глажу Джека, чувствую его ритмичное дыхание и то, как подёргиваются его лапы. Собакам вроде бы тоже снятся сны. Он бежит за кем-то во сне, или наоборот его стремятся догнать? Какая-нибудь красивая собака? Хотя Джек кастрирован. Я не хотела вдруг влипнуть из-за него в случае его побега на улице. Ну если бы он заимел щеночков с какой-либо шерстяной подругой. Это как быть бабушкой. Почти. Глупые мысли, как ни странно, помогают успокоиться и заснуть, или же своим присутствием под боком помогает Джек. Мой личный антидепрессант. Но в студию с собаками не пускают. Поэтому на следующее утро я выгуливаю его долго и тщательно и иногда, зевая, бросаю ему его гантель. Джек не особо приносит её обратно, ещё полусонный, всего пару раз за всё время. Но позже он терпеливо ожидает у кофейни в утренний час пик, чтобы и я приобрела кофе, стоя в очереди с другими посетителями. После мы возвращаемся домой. Я пью кофе прямо по пути, а Джек идёт рядом без поводка, который я несу в руке. В студии я просто репетирую, делаю упражнения для голоса час за часом с небольшими перерывами на чай или решение деловых вопросов. Когда после бокала кофе я собираюсь записать пробную версию новой песни, и музыка уже включена, я чувствую вибрирование в кармане джинсовых шорт. Мой жест рукой истолковывают правильно. За стеклом выключают звук. Я извлекаю сотовый и отвечаю сразу. Один лишний гудок или повторный вызов ничего не изменят. Картер задаёт вопрос, сразу как я произношу слово из четырёх букв. «Алло» вместо «да». Чаще всего я использовала «да», а не «привет» или что-то подобное. Я не слышала голос Картера четыре дня. То, что теперь я слышу его, неопровержимо злой и пугающий, вселяет не страх. Нет, только лишь ломку. Ломоту в суставах и мышцах, как будто я слезаю с дозы, но пока получается хреново и травматично. — Алло. — Где они, Киара? Давай по существу. Мне похуй, если меня слышит до фига народу. Это твои проблемы. Где мои наброски? Клянусь Богом, если ты собираешься записать хоть что-то для себя, то это будет… — Они у Кеннета. — Объясни, какого хуя. — Это то, что случилось в туре. Кеннету нужно было что-то, достаточная причина, чтобы отпустить меня от себя и в другой лейбл. Картер молчит. Я даже не слышу звуков его дыхания. Но Картер всё ещё здесь. Всё ещё на линии. Просто есть лишь гробовая тишина. Хотя в гробу и то наверняка громче. Со временем там появляются черви. Много червей. Я прямо как червь. Как змея, что проползла куда-то и всё там разрушила. Почему он не орёт на меня? Потому что никогда не повышал голос в отношениях со мной? Сейчас есть весомый повод. Другого такого и не будет. — То, что у нас было… Ты обменяла нас на успех и избавление от мерзавца-продюсера? — Картер… — Лучше бы ты сделала что угодно другое, используя своё тело. Не думала ему отсосать? Часть вторая Картер бросает трубку. Не могу поверить, что он так сказал. Не могу понять, зла ли я или впечатлена. Он не повысил голос. Не. Повысил. Но всё равно что повысил. Слова на разрыв. Так он только поёт. Как впервые в жизни. И как в последний раз. И в камерных ресторанах в вечера живой музыки, и на фестивалях, где прямо под открытым небом ждут десятки тысяч людей. Он не делает разницы. Он оставляет себя везде. В воздухе. В заряженном адреналином воздухе, которым дышат все они. В их эмоциях, что они уносят с собой домой и делятся потом со всеми, кого знают. Это впервые коснулось меня подобным образом. Впервые слова на разрыв имеют отношение лишь ко мне. Блять. Нужно собраться. Я сама оплачиваю время в студии. У меня ещё полтора часа. Необходимо продолжить. Периодически голос срывается. Кажется такой хернёй петь о любви, когда из моей жизни она ушла. На словах о том, чтобы смотреть на звёзды и лежать среди травы в поле, и любить, я едва могу вдохнуть, набрать воздух и пропеть. Не думала ему отсосать? Картеру нравилось, как я это делаю. С ним я улучшила навыки. В первый наш раз я прикусила ему и искала лёд в его холодильнике, а потом выкочёрвывала его из формы немалое количество минут. Картер отшучивался, что с кем не бывает, но мне было настолько стыдно, что я избегала его два или три дня, игнорируя звонки и сообщения. Недалеко ушедшие от подросткового возраста, мы были во многом глупыми и странными, и даже наивными. Но почти в двадцать восемь в моей жизни больше нет места наивности. Да, я думала о том, что, может быть, придётся отсосать. Обо всех актрисах, которые, по слухам, так прокладывали себе путь в большое кино и получали главные роли. Спору нет, Кеннет временами и даже чаще вёл себя, именно как мерзавец, но домогаться… Нет, он никогда ко мне не лез. Никаких подкатов, двусмысленных фраз и намёков. Его слова, что он перекроет мне кислород, в случае чего прозвучали бы наихудшей шуткой на свете. Я сделала себя сама. Я уже являлась кем-то и до Кеннета с его лейблом. А потом я встретила Картера, и он часто присутствовал во время моих репетиций, наблюдал за Кеннетом и держался молчаливо, но внушая безопасность мне и предостережение другим. «Сделаешь что-то ей и будешь иметь дело со мной». Но теперь Картер не мой, и никто не заменит его в качестве поддерживающего бойфренда, что защищает, даже когда угрозы нет. На протяжении целого дня я больше ничего не слышу от Картера. Скорее всего, он ненавидит меня. Иногда люди склонны преувеличивать. И то, что касается эмоций и чувств, в том числе. Путать любовь и влюблённость, дружескую симпатию с чем-то более глубоким и грусть со злостью тоже. Чувства бывают схожи. Например, когда и при дружбе, и в любви предполагается, что другой человек проявляет участие. Или когда что грусть, что злость привносят в облик мрачность и словно утежеляют черты лица того, кто не слишком и счастлив. Иногда трудно разобраться. Но я, правда, думаю, что Картер ненавидит меня. Я лишила его собственности. Песни тоже собственность. Интеллектуальная. И ценится она дороже вещей из шкафа. Картер её не покупал. Всё было в его голове, и он вытащил, извлёк это на поверхность. Длинные дни или ночи без сна, мысли и слова, что не вписываются, отправляемые в утиль листы с перечёркнутым текстом. Это я покупаю труд композиторов и тех, кто может сочинять. Если бы я писала сама, то, может быть, никогда бы не совершила такого с Картером. Что уж теперь говорить. Поздно вечером, в то время как я стою у кровати только в пижамных шортах, голая по пояс, от Картера приходит сообщение. Я дотягиваюсь до телефона почти с чувством отчаяния, ощущая стену между нами. Невидимую, но реально существующую. Я был бы рад пойти в суд. Иди. Ты, должно быть, обдумал это. Действуй. Он всегда всё обдумывает. Не действует сгоряча. Не держит что-то в себе, но и не выплёскивает эмоции взрывным образом. Прошло много часов. Интересно, он посоветовался со своим адвокатом? Джек было опускает лапу на мою майку от пижамы, но видит, что я заметила, и пятится в сторону от меня, наклоняясь понюхать пол. Наверняка снова пахнет химией от средства для деревянных напольных покрытий. Знаю, клининг халтурит, не моя полы второй раз уже без добавок. Тем не менее, пока Джек только нюхает, а он никогда не лижет, я совершенно спокойна. Обдумал. И это не стоит того. Я напишу охуенный хит, много новых охуенных хитов, и ты будешь жалеть. Я не успеваю ответить или вообще не собираюсь отвечать. Иногда нужно просто выговориться. Иногда нужно дать это сделать. Позволить и выслушать, даже если не хочется выслушивать. Ты будешь охуенно жалеть. Ну ладно. У меня нет слов. Горло сводит от того, что их нет. Буду ли я жалеть? Если и буду, то именно так. Охуенно. До омерзения к себе. До ощущения того, что я грязная и противная. До желания частично стереть себе память. Вот каким бывает чувство сожаления. Оно вращается внутри тела по кругу, вверх и вниз, то туда, то сюда, то в голове, то отдаваясь в колени, заставляя их подгибаться. Ощущение слабости в ногах приятно лишь тогда, когда вызвано мужчиной и тем, что он хочет заняться с тобой сексом. Я думаю о сексе, и часть меня, тёмная сторона, которая, как считается, есть у всех, толкает сознание к чему-то отвратительному. Сделать фото. Сделано. Отправить. Отправлено. И только потом я натягиваю майку. Картеру нравились мои сиськи. Может, лицезреть их поможет ему в написании обещанных охуенных хитов. Ну или он просто сотрёт всю переписку к чёртовой матери. Я чётко вижу, что сообщение уже получено и прочитано. Давай, напиши мне, чтобы я шла к чёрту, Картер. Напиши это. Чего ты добиваешься? Если это замена извинению, то ты выбрала хреновый способ. А чего добиваешься ты? Я с радостью выступила бы ответчиком и прошла бы через стадию, когда в жёлтой прессе мусолят всю грязь, что вылезает наружу, но мы оба знаем, что Кеннет просто всё выкинет или уничтожит через шредер. Я так охуенно тебя любил. На этом всё, Киара. Всё так всё. Всё к лучшему. Представляю, если бы мы поженились и даже обзавелись детьми, после чего всё стало бы разваливаться. Дети всё меняют. С ними всё по-другому. Труднее оставаться влюблёнными друг в друга, заниматься сексом без проволочек и внезапных вторжений в спальню, а потом труднее расходиться, сберечь подрастающему поколению психику и забыть про брак, когда бывший супруг часто рядом ради детей. Любовь требует каждодневных усилий не меньше работы. А я устала их прилагать. И Картер, видимо, тоже. По крайней мере, я утрясаю всё с Кеннетом. Мы подписываем все бумаги, и, официально свободная от Warner, я перехожу под крыло Universal. Меня звали в Sony, но Sony уже несколько лет как сотрудничают с Картером. После охуенной любви охуенный конфликт интересов не то, чего хочется. Сталкиваться с ним в офисном здании или на парковке близ него. Проходить мимо и делать вид, что это вообще не я, и что это не он, и что мы незнакомцы. Или, завидев заранее, парковаться подальше в ожидании, когда Картер зайдёт внутрь и уедет на лифте, чтобы выждать время. И что-то говорить или как-то реагировать, когда всё равно случится столкнуться в одном коридоре. Не верю, что подобного совсем никогда бы не произошло. Я всегда думала, что достойна и заслуживаю счастья. Мне внушили это родители. Что в мире есть человек только для меня, а я свою очередь предназначена ему, и ничто нас не разлучит. Ну, кроме нас самих. Да, такая оговорка проскальзывала в их словах. Что люди иногда сами хороши или плохи и делают друг другу всякое. Так что мои родители, прямо скажем, в бешенстве. Для них Картер чуть ли не святой. Первое время, что мы встречались, папа всё никак не мог перестать говорить, что мало кто согласился бы взять женщину с собакой. Как будто собака это ребёнок от прошлых отношений и требует любить её, даже когда ты не чувствуешь с ней связи. Я смеялась над словами отца, но всё-таки была с ними согласна. Если отставить их юморной подтекст, то Картер действительно многое брал на себя. Он не возражал погулять с Джеком один, если я застревала в студии или где-то ещё на целый день, при том, что и у Картера были свои дела. А когда у меня случился первый тур после начала отношений с ним, и я думала, как пристроить Джека к родителям, которые не особо ладят с собаками, Картер сказал, что не нужно. Что они просто останутся жить вдвоём, и что всё будет хорошо. Он никогда не желал сплавить Джека, даже когда тот был надоедливым и мог скребстись в дверь комнаты, пока мы пытались заняться сексом, несмотря на звук когтей по дереву. Я могу понять, как, должно быть, неприятно осознавать, что развалились не чьи-то чужие отношения, а отношения родной дочери, причём виновата-то она, а святой парень по-прежнему святой. Это так очевидно в тоне отцовского голоса, которым он сетует из-за стола. — Что собираешься делать теперь? — То же, что и всегда. У меня всё ещё есть моя карьера. — На пенсии ты уже не сможешь скакать по сцене, а затухшая карьера не обнимет ночью. Разве что будут деньги на сиделку или дом престарелых. Если только не потратишь. — Как же ты умеешь поддержать. Просто мастерски, — откликаюсь я, перемещая нож по доске. — Я делаю ему салат, а он… — Да я мог бы и сам. И ты делаешь его не только мне, но и своей матери, а если останешься на ужин, то и себе. — Я не увлекаюсь ставками или казино, чтобы всё промотать. — Киара, Джек грызёт ножку стола. Не могла бы ты как-то оказать воздействие? Поворачивая голову, я смотрю на ту самую ножку, но Джек не грызёт, лишь облизывает блестящим языком, который появляется из пасти. Я не говорю, что отцу показалось. Всё равно вряд ли поверит. Просто подзываю Джека и протягиваю ему небольшой кусочек мяса. Отец весь кривится, потому что Джек облизывает мои пальцы. Знаю-знаю, теперь надо снова помыть руки. Я бы оставила Джека и дома, но временами он всё ещё понурый и грустный. Прошло мало времени. Всего неделя с того дня, как я рассказала Картеру правду. Я и не надеялась, что Джек так легко всё забудет. Собаки верные и преданные существа. Я не могу брать его с собой на студию или на деловые встречи, а вот дом родителей другое дело. Как бы им ни было тяжко мириться с его присутствием и обнюхиванием всего, что попадается на глаза. Естественно, я остаюсь на ужин. Потому что не очень-то и хочу домой. Там пусто, тихо, больше не играет проигрыватель Картера, и он не выходит к двери встретить меня своими глупыми танцами. Я не всегда была для них в настроении. Если так случалось, то он чувствовал это, как будто просто исходя из того, как я закрыла дверь, хлопнула я ею или нет, и тогда музыка сразу прерывалась. Я могла включить её вновь, но Картер выключал снова и смотрел говорящим взглядом. Этот взгляд означал, что хватит, и чтобы я рассказывала всё, что не так, или всё, что наоборот так. Вот если мы встретимся вновь, то как это будет? Что первым заметит Картер в зависимости от того, как я буду одета? Изменения на моём лице, свидетельствующие, что без него мне хуже спится? Или же он по-мужски или по привычке скользнёт глазами к моему декольте? Или мы встретимся настолько нескоро, что к тому моменту я уже превращусь в старуху с обвисшей грудью, и на неё просто не захочется смотреть? Хуже может быть только его женитьба на молодухе, годящейся в дочки, для которой он слишком хорошо сохранился или сделал несколько пластических операций, чтобы не выглядеть видавшим виды мужиком. Хотя разве это про него? С его-то внешностью и генетикой. В краткосрочном периоде его внешность остаётся всё ещё обжигающе великолепной. На неё не влияет наш разрыв. Можно предположить, что Картер спит так же хорошо, как и раньше. У него крепкий сон. Когда засыпаешь быстро, не валяешься с бессонницей по целому часу и не прокручиваешь в голове весь прошедший день. В этом я всегда завидовала Картеру. Ведь я могла лежать во тьме и анализировать то или иное событие, прежде чем всё-таки провалиться в сон. В тот день я не собиралась сталкиваться с Картером. Мне говорили, что его не будет. Я узнавала. Ну да, говорили, но говорили так только про церемонию награждения музыкальной премии, а не про афтепати. Про афтепати совсем не шла речь. А Картер… Он любит появляться на них неформально одетым, привлечь внимание, выпить два стакана виски и немного пообщаться у бара или в толпе. Настоящая душа компании. Я замечаю его первой. Уже с бокалом в правой руке. И со спутницей по левую руку. Знать её не знаю. Может, нанял эскорт. Или где-то подцепил за просто так и тусуется с ней, пока я заново вникаю в рацион Джека и его привычки. За три недели он успел разбить цветочный горшок, порвать пижамные шорты, которые всё равно мне разонравились и просто валялись в ящике, разделяться с моими тапками, но они хотя бы уже были старые, а вот уничтожение нового пустого фотоальбома я пока ещё перевариваю. Может, собаки переживают изменения именно так. Круша всё, что попадается на пути, хотя раньше их это не беспокоило. Я вновь включаюсь в разговор с Гарри Стайлсом и Билли Айлиш. Но вскоре за Билли подходит её брат, а Стайлс извиняется и машет кому-то за моей спиной перед тем, как уйти. Вот ему точно плевать на моё декольте, даже когда декольте у платья смелое и не скрывает тату меж моих грудей. Я слышу чей-то смех. Нет, не чей-то, а Картера. Смех так ударяется в спину, как будто Картер либо переместился и говорит с кем-то, кто стоит в паре метров от меня, либо его просто очень рассмешили. Замечательно, что он смеётся. В этом и смысл тусовок. Повеселиться и напиться. Он всё делает правильно. Меня передёргивает, и я обдумываю план побега. Или исчезновения за спиной бывшего. Может и прокатить. Я оглядываюсь украдкой, медленно двигая головой, чтобы проверить. Я так чертовски была уверена, что Картер занят. Но его спутница теперь стоит напротив, общается не с ним, а он смотрит на меня. Не просто смотрит, а пожирает глазами. Его взгляд… Может, он злой, а может, просто изучающий, изменилась ли я. В груди от этого взгляда через пространство ноет так глубоко, что это можно сравнить с предвосхищающей сердечный приступ болью. Отец Картера умер именно из-за него. Всё случилось внезапно. И необратимо. Картер не плакал и не хотел быть один. Он лишь сказал, что это лучшая смерть, чем если бы Питер остался полуживым и требовал ухода, хотя все бы знали, что он всё равно обречён. А ещё Картер говорил, что не боится умирать. Что у каждого свой срок, да и вообще в иных случаях расставание тоже как смерть. «Так что же теперь, детка, бояться жить?». Он чувствует себя мёртвым, находясь здесь, видя меня, но помня, что я сделала и как разрушила само понятие нас? Он лучшее, что со мной происходило. С ним и я становилась лучше. Но, может, мне только казалось, что он изменил меня так, как открытое окно преображает тёмную комнату. Я отвожу взгляд и подношу фужер ко рту, убирая оливку. Ненавижу оливки. Сам коктейль мне нравится, но вот это дурацкое дополнение… Хуже на вкус только маслины. — Ты разоделась. Или, правильнее будет сказать, разделась. Давно ты так не одевалась. Не то чтобы тебе идёт. Голос Картера не заставляет меня поперхнуться, как можно было бы ожидать. Вот нахуя ему всё это надо? Проводил бы время в своё удовольствие, будто меня здесь и нет. А нахуя застыла тут я? Можно было уйти в самую первую секунду, а не анализировать и впитывать облик, и упиваться им до желания причинить себе физический вред. Смутная мысль об этом мелькает где-то там, на периферии сознания. — А у тебя грязные джинсы. Зелёные внизу. Я осматриваю эти самые джинсы краем правого глаза. Синие, но уже пережившие столько стирок, что точно не позволяет выглядеть им, как новым. При мне Картер никогда их не надевал. Я сравнивала их с теми, что носит рабочий класс. Но сейчас я отношусь к ним ровно. Ну надел и надел. Речь уже не о том, как выглядит мой парень. Он чей-то чужой или ничей. — Это всё гольф и трава. Пересёкся с Джейми Фоксом на поле, ну и после ужина мы перебрались сюда. Он тоже где-то тут. — Ну круто, если тебе нравится тусоваться с актёрами. Давай ты как-то… отойдёшь. — Почему? Он спрашивает уверенным голосом. Он что, помутился рассудком? Почему? Во-первых, мы расстались, или я рассталась с ним, ну и он вынужденно со мной. Во-вторых, бывшие обычно не стремятся к контакту друг с другом. В-третьих, мы в публичном пространстве, а он сам выпустил нечто вроде пресс-релиза с просьбой сохранять его право на личную жизнь. Я качаю головой. — Потому что здесь ходят фотографы, и я не хочу, чтобы вот из этого раздули сенсацию. Думаю, ты и сам не хочешь. — Извиняться ты, очевидно, не собираешься. — Тому, кто в процессе написания множества охуенных хитов, должно сделаться всё равно на то, что он сам считал сырым. Как продвигается? — Неплохо, знаешь. Собираюсь снять клип. Нашёл режиссёра. Или, как сейчас модно говорить, режиссёрку. Собственно, это она. Ну вон там, — Картер указывает себе за спину, мотнув головой. — Здорово, что мы с тобой не играем в затворников. Рад твоему благополучию. Что ты, кстати, пьёшь? Вкусно? — Ни хрена ты не рад. И хватит врать. Я прожила с тобой достаточно, чтобы знать тебя если и не на сто, то на девяносто восемь процентов. Всё это меня уже достало. Притворяться при нём сложнее. Я бы очень играла в затворницу, если бы Келли и Эмма не вытаскивали меня. Они недавно уехали, а я решила остаться. И вот осталась. Я допиваю и поворачиваюсь к нему. — Я так говорю… — он осекается, потому что увидел. Татуировку меж моих грудей, сделанную о нём. Совсем небольшую, но означающую любовь. Сердце на коже. Вполне символично. Я вроде не хотела, чтобы он заметил его новый вид, а потом как будто захотела. Мы такие, мы уже ударили друг друга, и это просто ещё один раз. — Ты изменила тату. — Добавила линию. — Добавила зигзаг. Сердце я тебе не разбивал, Киара. Мы говорили о будущем, о совместном будущем… — А потом ты взял и съехал. Я не отрицаю того, что сделала, но и ты не хотел знать. Мы уже не те, что были в самом начале. Твой отец сказал бы, что просто случилась жизнь. — Даже я ни хуя не знаю, что бы он сказал. Ты и тем более, Киара, — припечатывает меня Картер и ещё больше припечатывает следующей фразой. — Я хочу увидеть Джека. — Я бы этого не хотела. У нас было несколько сложных ночей. Он не болеет, ничего такого, просто… — Джек меня помнит. Это тоже жизнь. Ты же не бесишься из-за этого? — Один раз? Один раз, и всё. — Одного раза будет маловато. Ты на машине?