Тогда мастер вытер глаза, поднял с колен Маргариту, встал и сам и сказал твердо: — Довольно! Ты меня пристыдила. Я никогда больше не допущу малодушия и не вернусь к этому вопросу, будь покойна. Я знаю, что мы оба жертвы своей душевной болезни, которую, быть может, я передал тебе… Ну что же, вместе и понесем ее. Маргарита приблизила губы к уху мастера и прошептала: — Клянусь тебе твоею жизнью, клянусь угаданным тобою сыном звездочета, все будет хорошо. — Ну, и ладно, ладно,— отозвался мастер и, засмеявшись, добавил: — Конечно, когда люди совершенно ограблены, как мы с тобой, они ищут спасения у потусторонней силы! Ну что ж, согласен искать там. — Ну вот, ну вот, теперь ты прежний, ты смеешься,— отвечала Маргарита,— и ну тебя к черту с твоими учеными словами. Потусторонняя или не потусторонняя — не все ли это равно? Я хочу есть. И она потащила за руку мастера к столу. — Я не уверен, что эта еда не провалится сейчас сквозь землю или не улетит в окно,— говорил тот, совершенно успокоившись. — Она не улетит! И в этот самый момент в оконце послышался носовой голос: — Мир вам. Мастер вздрогнул, а привыкшая уже к необыкновенному Маргарита вскричала: — Да это Азазелло! Ах, как это мило, как это хорошо! — И, шепнув мастеру: — Вот видишь, видишь, нас не оставляют! — бросилась открывать. — Ты хоть запахнись,— крикнул ей вслед мастер. — Плевала я на это,— ответила Маргарита уже из коридорчика. И вот уж Азазелло раскланивался, здоровался с мастером, сверкал ему своим кривым глазом, а Маргарита восклицала: — Ах, как я рада! Я никогда не была так рада в жизни! Но простите, Азазелло, что я голая! Азазелло просил не беспокоиться, уверял, что он видел не только голых женщин, но даже женщин с начисто содранной кожей, охотно подсел к столу, предварительно поставив в угол у печки какой-то сверток в темной парче. Маргарита налила Азазелло коньяку, и он охотно выпил его. Мастер, не спуская с него глаз, изредка под столом тихонько щипал себе кисть левой руки. Но щипки эти не помогали. Азазелло не растворялся в воздухе, да, сказать по правде, в этом не было никакой надобности. Ничего страшного в рыжеватом, маленького роста человеке не было, разве что вот глаз с бельмом, но ведь это бывает и без всякого колдовства, разве что одежда не совсем обыкновенная — какая-то ряса или плащ,— опять-таки, если строго вдуматься, и это попадается. Коньяк он тоже ловко пил, как и все добрые люди, целыми стопками и не закусывая. От этого самого коньяку у мастера зашумело в голове, и он стал думать: «Нет, Маргарита права! Конечно, передо мною сидит посланник дьявола. Ведь я же сам не далее как ночью позавчера доказывал Ивану, что тот встретил на Патриарших именно сатану, а теперь почему-то испугался этой мысли и начал что-то болтать о гипнотизерах и галлюцинациях. Какие тут к черту гипнотизеры!» Он стал присматриваться к Азазелло и убедился в том, что в глазах у того виднеется что-то принужденное, какая-то мысль, которую тот до поры до времени не выкладывает. «Он не просто с визитом, а появился он с каким-то поручением»,— думал мастер. Наблюдательность ему не изменила. Выпив третью стопку коньяку, который на Азазелло не производил никакого действия, визитер заговорил так: — А уютный подвальчик, черт меня возьми! Один только вопрос возникает, чего в нем делать, в этом подвальчике? — Про то же самое я и говорю,— засмеявшись, ответил мастер. — Зачем вы меня тревожите, Азазелло? — спросила Маргарита.— Как-нибудь! — Что вы, что вы! — вскричал Азазелло.— Я и в мыслях не имел вас тревожить. Я и сам говорю — как-нибудь. Да! Чуть было не забыл… Мессир передавал вам привет, а также велел сказать, что приглашает вас сделать с ним небольшую прогулку, если, конечно, вы пожелаете. Так что ж вы на это скажете? Маргарита под столом толкнула ногою мастера. — С большим удовольствием,— ответил мастер, изучая Азазелло, а тот продолжал: — Мы надеемся, что и Маргарита Николаевна не откажется от этого? — Я-то уж наверное не откажусь,— сказала Маргарита, и опять ее нога проехалась по ноге мастера. — Чудеснейшая вещь! — воскликнул Азазелло.— Вот это я люблю! Раз-два и готово! Не то, что тогда в Александровском саду. — Ах, не напоминайте мне, Азазелло! Я была глупа тогда. Да, впрочем, меня и нельзя строго винить за это — ведь не каждый же день встречаешься с нечистой силой! — Еще бы,— подтверждал Азазелло,— если б каждый день, это было бы приятно! — Мне и самой нравится быстрота,— говорила Маргарита возбужденно,— нравится быстрота и нагота… Как из маузера — раз! Ах, как он стреляет! — вскричала Маргарита, обращаясь к мастеру.— Семерка под подушкой, и любое очко! — Маргарита начинала пьянеть, отчего глаза у нее разгорелись. — И опять-таки забыл,— прокричал Азазелло, хлопнув себя по лбу,— совсем замотался! Ведь мессир прислал вам подарок,— тут он отнесся именно к мастеру,— бутылку вина. Прошу заметить, это то самое вино, которое пил прокуратор Иудеи. Фалернское вино. Вполне естественно, что такая редкость вызвала большое внимание и Маргариты и мастера. Азазелло извлек из куска темной гробовой парчи совершенно заплесневевший кувшин. Вино нюхали, налили в стаканы, глядели сквозь него на исчезающий перед грозою свет в окне. Видели, как все окрашивается в цвет крови. — Здоровье Воланда! — воскликнула Маргарита, поднимая свой стакан. Все трое приложились к стаканам и сделали по большому глотку. Тотчас предгрозовой свет начал гаснуть в глазах у мастера, дыхание его перехватило, он почувствовал, что настает конец. Он еще видел, как смертельно побледневшая Маргарита, беспомощно простирая к нему руки, роняет голову на стол, а потом сползает на пол. — Отравитель…— успел еще крикнуть мастер. Он хотел схватить нож со стола, чтобы ударить Азазелло им, но рука его беспомощно соскользнула со скатерти, все окружавшее мастера в подвале окрасилось в черный цвет, а потом и вовсе пропало. Он упал навзничь и, падая, рассек себе кожу на виске об угол доски бюро. Когда отравленные затихли, Азазелло начал действовать. Первым долгом он бросился в окно и через несколько мгновений был в особняке, в котором жила Маргарита Николаевна. Всегда точный и аккуратный, Азазелло хотел проверить, все ли исполнено, как нужно. И все оказалось в полном порядке. Азазелло видел, как мрачная, дожидающаяся возвращения мужа женщина вышла из своей спальни, внезапно побледнела, схватилась за сердце и, крикнув беспомощно: — Наташа! Кто-нибудь… ко мне! — упала на пол в гостиной, не дойдя до кабинета. — Всё в порядке,— сказал Азазелло. Через мгновение он был возле поверженных любовников. Маргарита лежала, уткнувшись лицом в коврик. Своими железными руками Азазелло повернул ее, как куклу, лицом к себе и вгляделся в нее. На его глазах лицо отравленной менялось. Даже в наступавших грозовых сумерках видно было, как исчезало ее временное ведьмино косоглазие и жестокость и буйность черт. Лицо покойной посветлело и, наконец, смягчилось, и оскал ее стал не хищным, а просто женственным страдальческим оскалом. Тогда Азазелло разжал ее белые зубы и влил в рот несколько капель того самого вина, которым ее и отравил. Маргарита вздохнула, стала подниматься без помощи Азазелло, села и слабо спросила: — За что, Азазелло, за что? Что вы сделали со мною? Она увидела лежащего мастера, содрогнулась и прошептала: — Этого я не ожидала… убийца! — Да нет же, нет,— ответил Азазелло,— сейчас он встанет. Ах, зачем вы так нервны! Маргарита поверила ему сразу, настолько убедителен был голос рыжего демона. Она вскочила, сильная и живая, и помогла напоить лежащего вином. Открыв глаза, тот глянул мрачно и с ненавистью повторил свое последнее слово: — Отравитель… — Ах! Оскорбление является обычной наградой за хорошую работу,— ответил Азазелло.— Неужели вы слепы? Но прозрейте же скорей! Тут мастер поднялся, огляделся взором живым и светлым и спросил: — Что же означает это новое? — Оно означает,— ответил Азазелло,— что нам пора. Уже гремит гроза, вы слышите? Темнеет. Кони роют землю, содрогается маленький сад. Прощайтесь с подвалом, прощайтесь скорее. — А, понимаю,— сказал мастер, озираясь,— вы нас убили, мы мертвы. Ах, как это умно! Как это вовремя! Теперь я понял все. — Ах, помилуйте,— ответил Азазелло,— вас ли я слышу? Ведь ваша подруга называет вас мастером, ведь вы мыслите {246}, как же вы можете быть мертвы? Разве для того, чтобы считать себя живым, нужно непременно сидеть в подвале, имея на себе рубашку и больничные кальсоны? Это смешно! — Я понял все, что вы говорили,— вскричал мастер,— не продолжайте! Вы тысячу раз правы! — Великий Воланд,— стала вторить ему Маргарита,— великий Воланд! Он выдумал гораздо лучше, чем я. Но только роман, роман,— кричала она мастеру,— роман возьми с собою, куда бы ты ни летел! — Не надо,— ответил мастер,— я помню его наизусть. — Но ты ни слова… ни слова из него не забудешь? — спрашивала Маргарита, прижимаясь к любовнику и вытирая кровь на его рассеченном виске. — Не беспокойся! Я теперь ничего и никогда не забуду,— ответил тот. — Тогда огонь! — вскричал Азазелло.— Огонь, с которого все началось и которым мы все заканчиваем {247}. — Огонь! — страшно прокричала Маргарита. Оконце в подвале хлопнуло, ветром сбило штору на сторону. В небе прогремело весело и коротко. Азазелло сунул руку с когтями в печку, вытащил дымящуюся головню и поджег скатерть на столе. Потом поджег пачку старых газет на диване, а за нею рукопись и занавеску на окне. Мастер, уже опьяненный будущей скачкой, выбросил с полки какую-то книгу на стол, вспушил ее листы в горящей скатерти, и книга вспыхнула веселым огнем. — Гори, гори, прежняя жизнь! — Гори, страдание! — кричала Маргарита. Комната уже колыхалась в багровых столбах, и вместе с дымом выбежали через двери трое, поднялись по каменной лестнице вверх и оказались во дворике. Первое, что они увидели там, это сидящую на земле кухарку застройщика; возле нее валялся рассыпавшийся картофель и несколько пучков луку. Состояние кухарки было понятно. Трое черных коней храпели у сарая, вздрагивали, взрывали фонтанами землю. Маргарита вскочила первая, за нею Азазелло, последним мастер. Кухарка, простонав, хотела поднять руку для крестного знамения, но Азазелло грозно закричал с седла: — Отрежу руку! {248} — Он свистнул, и кони, ломая ветви лип, взвились и вонзились в низкую черную тучу. Тотчас из окошечка подвала повалил дым. Снизу донесся слабый, жалкий крик кухарки: — Горим!.. Кони уже неслись над крышами Москвы. — Я хочу попрощаться с городом,— прокричал мастер Азазелло, который скакал впереди. Гром съел окончание фразы мастера. Азазелло кивнул головою и пустил своего коня галопом. Навстречу летящим стремительно летела туча, но еще не брызгала дождем.