– Я не на всех охочусь. Только на тех, кто сам злобу таит. – Не, я ничего такого не таю! – быстро замотал головой лешак. – Так как, помочь с дедом? * * * Костер вдвоем они сложили быстро. Пока Арсентий носил и колол дрова, лешак натащил из леса множество сухих веток, поэтому куча в итоге получилась даже больше, чем необходимо. Но они не стали спешить, дождались сумерек («Потому что не все, кто хотел бы с ним попрощаться, могут днем прийти», – важно поднял палец вверх лешак). И только когда солнце скрылось за верхушками деревьев, послушник положил невесомого волхва на получившуюся поленницу, запалил в костре факел и сунул в кучу дерева под телом. – А кто прийти-то должен? – спросил Арсентий у лешего, не отрывая глаз от пламени, охватывающего Рычана. – Пока не знаю. Деда тут вообще-то все очень уважали, – ответил леший и озабоченно уточнил: – Ты правда никого не обидишь? – Забавное дело. Обычно люди боятся нечисти, а тут вдруг нечисть боится человека настолько, что даже на похороны опасается приходить. – Мир вообще-то порой не такой, как нам кажется. Вот, бывает, думаешь, что вроде как понял его устройство, а потом вдруг что-то произойдет, и ты осознаешь, что ничего не понимаешь. – Что, и у тебя такое бывает? – Вообще-то бывает, да! – ответил леший. – А вон и они. Арсентий поднял глаза – с другой стороны от кострища стояло несколько фигур, которых, в другой ситуации, вполне можно было бы принять за обычных крестьян и крестьянок. – Это местный водяной с дочками и зятьями, – пояснил леший, а потом указал на четырех женщин чуть в стороне, возраст которых определить не смог бы никто – только что они были молодыми красавицами, а через секунду становились горбатыми старухами: – А это вот кикиморы, Рычан с ними когда-то очень дружил, когда молодой был. Поговаривают даже, что пара из кикиморовых дочек на самом деле от… Хотя нет, глупости болтают, я думаю. На глазах послушника из лесу вышел высокий мужчина с дорожным посохом в руках, оглянулся и прижал к груди одну из кикимор. – Путевик, хозяин шляху. Он дорогу через лес оберегает, на обочине живет. Гости из лесу выходили еще долго, Арсентий потом даже не пытался запомнить, кто здесь кто, несмотря на то что леший упорно продолжал называть всех – были тут зазовки и хухи, шептуны и туросики, даже дед. Манила[21] пришел, грустно сложил руки на груди в стороне от всех. Они молча стояли вокруг, вытирая слезы, пока тело волхва не догорело до конца, а послушник, выполняя обещание, разметал его прах. Потом, один за другим, так же безмолвно растворились в ночи. Последним уходил леший. – Бывай, мастер по нечисти, легких тебе дорог! – махнул он ладошкой на прощание. – И помни – мир совсем не так прост, как нам порой кажется. – Маленький человек подмигнул и скрылся среди деревьев, как будто его тут и не было. Арсений устало присел на лавку возле стены дедовой хибары, огляделся вокруг. Внезапно он понял, насколько одинок. И когда ворон, громко хлопая крыльями, опустился на землю возле ног, послушник улыбнулся ему как родному. * * * – Занятная история, – задумчиво произнес отец Варсонофий вскоре после того, как Арсентий замолчал. – Угу, занятная. – Лицо послушника скривилось. – Только получается, что я аж два раза принял участие в языческих ритуалах. Ты как думаешь, эти образы, что я у костра видел, – от Лукавого мне пришли? – Не знаю. А сам что мыслишь? Арсентий ответил не сразу. – Много я про это думал с тех пор. Может, от Лукавого, а может, и совсем наоборот. А может и вообще это у меня просто видение от дедовых трав было. Вон с пьяных глаз порой чего только не увидишь. – Да, может быть и так. – Отец Варсонофий скривил лицо и опять потер спину, а потом указал на близнецов, сидящих на земле неподалеку. – Я тебе вот что скажу – ты бы этих двоих взял к себе в ученики на полную? С собой бери, когда поедешь на нечисть, учи их всему тому, что сам умеешь. – Это ты почему вдруг такое решил? – удивился послушник. – Какая часть моего рассказа тебя подвигла? – Тебе это нужно не меньше, чем им. Лучшего наставника они все равно не найдут. Да и тебе будет не так одиноко в дороге. – Он улыбнулся и добавил: – Опять же, если будешь их оберегать, то лишний раз сам побережешься. Не ради себя, так ради них. – Не, отче, это ты зазря придумал! Я не согласный! – А я тебя и не прошу. Считай это указанием настоятеля. Так сказать, епитимья за грехи. – Ну вот! – поднял Арсентий ладони. – Тогда вот что – я их буду не каждый раз брать, идет? – Идет! – согласился отец Варсонофий. – Кстати, не знаю, чего ты там считаешь, но я с близнецами намедни разговаривал. Они не видят лучшей доли для себя, чем быть твоими учениками, а потом встать рядом с тобой против нечестивых. Ни в какие дружинные ты их теперь калачом не заманишь. Настоятель, опираясь на посох, медленно пошел в сторону храма. Потом остановился, посмотрел на Арсентия и произнес: – И вот что – ворона береги. Не зря тебе его волхв доверил, мне сдается. – Подумал, а потом добавил: – А может, тебя ему. Арсентий какое-то время смотрел вслед настоятелю, потом решительно встал и гаркнул, строго глядя на близнецов: – Так, туесы! Заканчиваем отдыхать! Взяли мечи, продолжаем! – Дождался, пока Гриня с Федькой бегом принесут деревянные снаряды, и продолжил: – Запомните, как «Отче наш» – у мастера по нечисти есть два главных врага. Первый враг – это страх. Он сковывает волю, а тела делает деревянными. Второй враг – это суета. Если хотите победить, должны думать на шаг вперед. А потом бить в нужный момент, как молния. Усекли? – Да, дядька Арсентий, – дружно ответили близнецы. – Тогда рубите. И чтобы в этот раз мне не пришлось стыдиться. Деревянные мечи замелькали в воздухе, сталкиваясь с громким стуком. Обет миннезингера[22] Рыцарь Герхард фон Герлих не мог поверить своему счастью. В двух сотнях шагов впереди него на лугу сидел самый настоящий дракон. До сих пор Герхард считал драконов выдумками сказочников, но вот он, точно такой же, как на картинках в тех книгах, которые трудолюбивые монахи переписывают и раскрашивают вручную. Большой – не менее десяти лошадей в длину, – со змеиным хвостом, покрытый блестящей чешуей, с раскинутыми перепончатыми крыльями. Герхард улыбался. Наконец-то удача повернулась к нему лицом! Если голову этого страшилища положить к ногам Ансельмы Вольцоген, ничего другого уже не понадобится – он получит согласие ее отца отдать дочь в жены Герхарду. Конечно, побить этакую громадину будет непросто – это он понимал очень хорошо, – но тем значимее будет выглядеть его подвиг в глазах неповторимой Ансельмы и ее семьи. Перекрестив щит, чтобы вернее оберегал хозяина в суровой схватке, Герхард натянул на голову толстый подшлемник, поверх которого водрузил ведрообразный шлем – не очень новый и местами подржавевший, но вполне еще крепкий. Выставил перед собой длинное копье, возле острия которого колыхался небольшой треугольный вымпел с родовым гербом фон Герлихов – синим рычащим львом с тремя красными розами на белом фоне. Такое же изображение должно бы красоваться и на сюрко[23], наброшенном поверх доспехов, но рыцарю до сих пор не удавалось скопить достаточно монет, чтобы заказать себе гербовый сюрко. – Святая Брунгильда! – выкрикнул рыцарь боевой клич, с которым поколения его предков ходили на битвы. И низко склонив голову к шее боевого скакуна – так, что в нос аж бил запах конского пота, – Герхард помчался на чудовище, подгоняя жеребца. Он успел преодолеть треть пути, когда внезапно перед ним возник странный рыжеволосый человек в монашеской рясе, но с боевым топором за поясом и луком в кожаном саадаке. Незнакомец, который, очевидно, не боялся попасть под копыта, размахивал руками и что-то возбужденно кричал. Шлем мешал слышать, поэтому, чтобы понять, что хочет странный чужак, рыцарю пришлось остановить скакуна и обнажить голову. К его удивлению, человек кричал на языке русинов, который Герхард когда-то неплохо успел изучить. Он даже на миг удивился, откуда в земле жемайтов[24] взялся русин, но азарт предстоящего боя уже захватил рыцаря целиком. – Поворачивай, балда! Сгинешь! – услышал Герхард, но из трех произнесенных слов он знал только «поворачивай». – Не волнуйся, чужеземец! – Рыцарь надел шлем, отсалютовал копьем, объехал человека и вновь пришпорил коня. – Я избавлю мир от страшного чудовища. – От какого чудовища, убогий?! – прокричал вслед чужак, в отчаянии взмахнув руками. – Сгинешь же зазря! Герхард уже не мог расслышать, что пытается ему донести незнакомец. Рыцарь горячил скакуна и даже представлял себе, как копье пронзает чешую дракона. Но вдруг верный конь остановился столь резко, что всадник чудом удержался в седле. Опустив голову, рыцарь не поверил глазам, поэтому вновь сорвал с головы шлем, чтобы тот не мешал обзору. Луг, по которому он несся навстречу опасности, исчез, как и дракон, на нем сидевший. Вокруг Герхарда раскинулось зловонное болото, в котором ноги скакуна с ходу завязли по самые каштаны. И болото это продолжало с аппетитом затягивать коня. Недолго думая, рыцарь спрыгнул с седла, чтобы помочь верному другу выбраться, но тут же понял, что решение было неправильным – его ноги враз погрузились в жижу, по плотности больше похожую на творог, перемешанный со сметаной. Герхардом овладела легкая паника, когда он понял, что не в силах бороться с болотом. Конь погрузился уже до груди, испуганно ржал, безуспешно бился и брыкался, пытаясь вырваться из этого плена. И глядя на то, как бравого скакуна все сильнее затягивает, чувствуя, как под одежду затекает маслянистая болотная вода, рыцарь перестал испытывать легкую панику и поддался панике тяжелой. Принялся судорожно размахивать руками, пытаясь повернуться к берегу – получилось, но из-за размашистых движений он еще сильнее погрузился, жижа поднялась уже выше пояса. – Замри, не дергайся! – услышал Герхард спокойный голос. – Хватай и подтягивайся! Рыцарь поднял голову и увидел недавнего странного мужчину, который, скинув рясу, протягивал длинную и толстую палку. Несмотря на происходящее, Герхард мимоходом отметил, что чужак сложением меньше всего походит на рыхлотелого монаха – у этого были крепкие жилистые плечи и руки, вздувшиеся от усилия, и широкая грудь. Повинуясь указанию незнакомца, рыцарь что было сил вцепился в жердь и стал быстро перебирать руками, двигаясь к суше. Вскоре Герхард упал лицом в траву, шумно и часто втягивая носом запах сырой земли. А за спиной услышал последний жалобный стон коня, утянутого трясиной. – Спасибо! – Рыцарь устало поднял голову. – Не за что! – отмахнулся чужак. – Что это было? – Морок. – Что? – не понял Герхард. – Морок. – Мужчина почесал затылок, явно обдумывая, как объяснить, что он имеет в виду. – Ну, то, чего на самом деле нет, но из-за колдовства мы это видим. – А! – догадался рыцарь. – Иллюзия? Мираж?