* * * – Дядька Арсентий. – Гриня подергал задумчивого послушника за рукав, когда впереди показались городские ворота. Все утро они молча шагали с дорожными баулами за спиной наставника, набираясь храбрости задать вопрос. – Что тебе? – А как ты ночью вот так сразу понял, что это мавка? Она же вот вылитая берегиня была. – Очень жаль, что вы этого не поняли. Хотя и должны были. Берегиня – дочь водяного хозяина. А мавка кто? – Колдунья утопленная, – не очень уверенно то ли спросил, то ли ответил Федька. – Именно. И ведут они себя совершенно по-разному, и выглядят. Самое простое, конечно, это по глазам определить. У берегини завсегда глаза либо зеленые, либо ярко-голубые… – Как у нас голубые, да? – перебил Гриня. – Ну да, похожие, – согласился Арсентий. – А у этой зенки рыжие были, как у лисицы, да еще и в темноте светились. Дальше – никогда, ни в коем случае берегини сами не приплывут к берегу, где люди есть. Их поуговаривать надо, гордые они. Это понятно? – Да, – подтвердили оба. – Еще – озеро-то было без притоков, вода стоячая. Берегини в такой воде нипочем жить не станут, им надо, чтобы течение было, свежесть речная. Ну и последнее – а посмотреть на отражение вы не подумали? Она же в воде не отражалась. – Это потому что нечисть, да? – Да. Берегиня – она хоть и безбожная тварь, но не от зла сотворена. А мавка – это самое что ни есть черное колдовство. Души не имеет, а значит, и отражаться не может. Тело без души – пустое. Это и не жизнь уже, а так, подобие жизни. Стражники возле ворот не обратили на троих путников особого внимания. Тем более что выглядели они вполне безобидно – послушник и два отрока-ученика. Даже сулицы, которые несли близнецы на плечах, не особенно удивили воев, потому как в беспокойные времена редко кто отваживался бродить по дорогам Руси-матушки безоружным. – И вообще, запомните, – продолжил Арсентий уже внутри стен, оглядываясь, – никогда не лезьте сами к незнакомым тварям, как бы приятно глазу они не выглядели. Это только в сказках чудовища страшные до жути. А в жизни они чаще всего самый привлекательный и безобидный вид принимают. Я и то порой покупаюсь, – он погладил пальцами один из шрамов на щеке. – А уж вас перехитрят как нечего делать. – Ничего не перехитрят, – набычился Федька. – Ага, а то я ночью не видел. – Арсентий показал рукой влево от ворот. – Туда нам, похоже. Там умельцы обитают. Как и в любом торговом городе, мастеровая слобода раскинулась в стороне от жилых концов и от княжьего детинца. Здесь вплотную друг к другу встали мастерские шорников, стеклодувов, бондарей, кожемяк, кузнецов, столяров, шкурников и гончаров. В торговый день все они выйдут на рыночную площадь и разложат товары, будут зазывать к своим столам покупателей, долго и смачно торговаться, настаивая на том, что лучшей цены за такое отменное качество не найти на много верст вокруг. Но сегодня день был простой, работный, поэтому со всех сторон доносились яркие звуки – звонко стучали молоты и молотки, сердито шипело горячее стекло, пронзительно визжали гончарные круги. Из одних мастерских слышались слаженные песни, из других – забористая брань. В воздухе висели смачные запахи дубящейся кожи, свежеоструганного дерева и печного угля. Слободского старшину со смешным именем Замятя они нашли быстро, здесь его знал каждый. Увидев старшину, Арсентий удивленно присвистнул, а близнецы с уважением покачали головами. Он оказался богатырем лет под сорок, ростом почти в три аршина, с могучими руками и широченной грудью. За его спиной, казалось, может спрятаться небольшой отряд, а щелчком пальца он отправит в забытье обладателя самого крепкого лба. Когда послушник с учениками приблизились, Замятя во дворе своей кожевни отчитывал за какие-то промашки молодого кузнеца, и тот понуро смотрел под ноги, не смея и пикнуть в ответ. При виде гостей старшина взмахом руки отпустил кузнеца и с любопытством посмотрел на пришедших. – Брат Арсентий, из Богоявленского монастыря, – представился старший из троицы и добавил: – Мастер по нечисти. Настоятель к тебе прислал, сказал, дело есть по нашей части. – А! – Замятя посмотрел на Арсентия с неприкрытым сомнением. – Да, я ждал мастера. Правда, я думал, опять этот приедет. Как его? Большой такой… Константин, вот. Он мне в прошлый раз очень помог. – Увы, не приедет Константин больше. – Лицо Арсентия помрачнело. – Погиб. – Упокой господи душу его! – Старшина перекрестился. – Кто же его так? – Упырь загрыз. – Вот же зараза нечестивая, а! И что, жив до сих пор? – Нет. – Послушник повел плечами, как будто озябнув. – Я его убил. Старшина подумал пару мгновений, а потом мотнул большой головой в сторону мастерской. – Давай-ка по кваску опрокинем, – и добавил, указав на близнецов: – Эти с тобой? – Ученики, – подтвердил Арсентий. – Пускай послушают, мы вместе с ними пойдем. В прохладном полумраке мастерской Замятя указал на грубо сколоченный стол с двумя лавками рядом. Сам же залез в большой лабаз, достал глиняный кувшин, разлил по чашкам пахнувший травами напиток. Уселся на чурбан во главе стола и задумчиво потеребил бороду. Арсентий его не торопил, ждал, пока хозяин соберется с мыслями. – Значит, говоришь, Константин не справился с упырем, а ты смог? – Старшина посмотрел на послушника иначе, чем до того. – Как так? Он же вон какой здоровый был? – В нашем деле размер не главное, – пожал плечами Арсентий и напомнил: – Ты про свою неприятность хотел рассказать. – В общем, сестра у меня есть младшая, – решился Замятя. – Семь лет назад постриг приняла, в монастырь ушла. Недалеко отсюда, если по реке вверх плыть. Воскресенский называется. – Постриг – доброе дело, – склонил голову послушник. – Да где же доброе! – махнул огромной ладонью старшина. – Здоровая баба была, ей бы еще детей рожать. У нее муж с сыном погибли, она и решила, что бог ее наказал за грехи, да и ушла из мира. Ну да ладно, не о том разговор. В общем, я хоть и не принял ее решение, но все-таки поддерживал ее и порой навещал. Последний раз две седмицы назад был. – И, я так понимаю, в последний раз что-то случилось? – заинтересованно заблестели серые глаза Арсентия. – Да, я приехал, а она выходить отказалась. Я еще подумал тогда, что вроде ничем не обидел. До самого вечера ждал, не уплывал. Она потом все-таки пришла, но уже когда солнце садилось. Или даже село уже? Не помню. Да не суть. Бледная была, как мука. Подошла, обняла меня и говорит так грустно: «Уезжай сейчас же, Замятя. И никогда больше не возвращайся. Если жизнь тебе мила». Развернулась и ушла – я даже гостинцы отдать не успел. – А больше ничего там странного не заметил? – Вот! – щелкнул пальцами Замятя. – В том-то и дело. Я сперва решил, что до утра подожду, а там еще раз попробую с ней поговорить. А как взглянул на купол храма – а там креста-то и нет. Всегда был, я помню, не раз же приезжал. А сейчас нет. И тут я еще одно сообразил… – Что? – Я же там почитай полдня провел. И за это время ни разу колокола не звонили. Не бывает же такого, да? В монастыре обязательно колокола звонить должны. – Старшина посмотрел в глаза послушнику и добавил: – И вот тут такой страх меня взял, что не помню, как до пристани добежал и как парус на лодке поднял. А там и стемнело окончательно. Я в другой раз ни за что не решился бы ночью по воде идти – река у нас капризная, мелей да камней хватает. Но тут несся домой, не оглядываясь. Казалось, обернусь, и всё, нечистый догонит и заберет. – Понятно, – еще сильнее нахмурился Арсентий. – А дальше что? – А что дальше… Вернулся домой да настоятелю вашему письмо и отписал тут же. Вы же, богоявленские, по этим делам умельцы, сможете разобраться, что за напасть там стряслась. Я и сам хотел к вам в монастырь поехать, да у нас тут… Не вышло, в общем. Очень прошу тебя, – он посмотрел на близнецов, – прошу вас туда сходить, выяснить. Я же сестренку с детства воспитывал, как родители померли. Это сейчас она сестра Анна, а для меня навсегда Веской-егозой останется. – Добро. – Послушник поднялся с лавки. – До монастыря по земле добраться можно? – Можно, да крюк большой сделать придется, река загибается. По воде лучше. Лодку я дам. – Ага. Накормишь нас на дорожку? А то мы уже несколько дней на походной пище, от домашнего не отказались бы. – Про то мог и не спрашивать. И с собой дам все, что попросишь. Только выясни, что там, очень прошу. И это… что с меня взамен попросишь? – Ничего не попрошу, знамо дело! – покачал головой Арсентий. – Лучше церкви денег пожертвуй. Хотя, знаешь… – Что? – Я, конечно, пока ни в чем не уверен. Но есть подозрение, что нам в монастыре серебро пригодится. Две гривны на время сможешь одолжить? – Хммм. Серебряные гривны – вещь недешевая, – задумался старшина. – Знаю, что недешевая. А нам, как ты понимаешь, и вовсе недоступная. – Ладно, найдем. – Замятя так хлопнул по столу ладонями, что тот аж чуть подскочил. – Сестра мне дороже любых денег. * * * – Значит так, туесы. – Сидевший на корме Арсентий очень серьезно посмотрел на близнецов, ворочавших веслами на средней скамье лодки. – Мы пока не знаем, что нас там ждет, но вряд ли что-то милое и доброе. Поэтому очень прошу – без баловства и глупостей. И не забывайте, что монастырь этот женский. – А мы и не забывали, – хохотнул Гриня и толкнул локтем брата. – Вот про это я и говорю, – строго посмотрел на него Арсентий. – Ох и устал я от вас. Все, вернемся домой, пойду к настоятелю, скажу, что больше не буду у вас наставником. Пускай кто-нибудь другой мучается. – Ну, дядька Арсентий, ну ты чего? – протянул Федька, но не очень настойчиво. С той поры, когда настоятель поручил братьев послушнику, тот повторил обещание отказаться от них уже не один десяток раз. Это давно стало привычкой для всех троих – близнецы куролесили, Арсентий выручал их из очередной беды, говорил, что больше с ними не свяжется, но потом опять брал с собой в очередное путешествие. И они опять куролесили, а он опять сердился… Но было то, чего не знали ни Гриня, ни Федька. Да и сам Арсентий вряд ли признался бы себе, что сердится на близнецов в первую очередь от того, что очень боится за них. Боится, что его жизнь в любой миг могут оборвать клыки или когти – у обитателей Богоявленского монастыря не принято что-либо загадывать на следующий день, потому как этого дня уже может и не быть. А они отправятся без него бороться с нечистью и не справятся… – Подплываем. – Послушник указал на берег чуть впереди, на котором виднелись бревенчатые стены монастыря. – Влево забирайте потихоньку. Когда они пристали к небольшому деревянному причалу, солнце уже начало скатываться к горизонту. Арсентий первым перепрыгнул на доски пристани, перехватил носовую веревку и примотал к невысокому столбику. Потом указал на мешки со снаряжением. – Вещи берите, а сулицы оставьте. Если спросят, мы простые богомольцы. Да, – он порылся в сумке на поясе, достал оттуда две одинаковые гривны, скрученные из серебряной проволоки. Их перед отъездом вручил послушнику Замятя, настоявший, что возвращать не надо, это подарок от чистого сердца. Протянул гривны ученикам: – Не снимать ни при каком раскладе. Если все, как мне думается… – А как тебе думается? – загорелись глаза у Грини. – Там разберемся, – отмахнулся послушник, проверяя, на месте ли его гривна. – Ладно, пойдем, помолясь. И храни нас Матерь Божья.