Они поднялись на кручу по дорожке, по которой, очевидно, раньше хаживало немало народу. Но в последнее время ею явно почти не пользовались, и густая трава успела вырасти почти до колена. Подошли к потемневшим от времени воротам с небольшой калиткой в центре и маленьким смотровым окошком, закрытым ставенком. Пока никаких признаков жизни не было видно или слышно, только стая крупных ворон с громким карканьем кружила над стеной. – А крестов-то и правда нет. – Федька показал на купол церкви, поднимавшейся к небу внутри стен. – Только сейчас заметил? Внимательнее надо быть, туесы, – ухмыльнулся Арсентий. – Вон било, постучи-ка. Федька взялся за небольшой молоточек на веревке, несколько раз сильно ударил в медный диск, висящий рядом, и гулкий звон разорвал тишину. Они молча ждали шагов внутри, но минута шла за минутой, а за воротами не слышалось ни звука. – Перемерли они там, что ли? – нетерпеливо повел плечами Гриня. – И что делать будем? – Подождем чутка, – прищурил левый глаз Арсентий. – Ну, а если не откроют… Окошко отворилось с громким скрежетом. Послушник мог бы поклясться, что перед этим шагов с той стороны он так и не услышал, хотя слухом обладал отменным. Тем не менее сейчас на них смотрела пара больших темных глаз. – Что вам, люди добрые? – раздался мелодичный голос, явно принадлежащий женщине, причем достаточно молодой. – Сестра, пусти богомольцев на ночлег, – скромно склонил голову Арсентий. – Притомились в дороге. – Вас трое? – Она внимательно осмотрела гостей. – Трое, – ответил наставник. – Монастырский послушник Арсентий, да отроки Федор и Григорий. Девушка оглядела их с явным сомнением, потом подняла глаза к небу – там, несмотря на то что солнце еще не окончательно скрылось, уже проявлялись очертания большой луны. Потом все-таки кивнула и захлопнула окошко. Скрипнул засов, калитка гостеприимно распахнулась. – В монастырь я вас не пущу, не положено, – монахиня рукой показала, что им следует идти за ней, – в гостевом доме разместитесь. Там ночь проведете, а утром отправляйтесь своей дорогой. – Благодарствуем, сестра, о большем и не просим. Разве что… Можно ли нам мать-настоятельницу увидеть? – Это еще зачем? – Девушка посмотрела на послушника, нахмурив брови. – Благословения в дорогу попросить. – Нездорова настоятельница, не принимает никого. Так что переночуете, да ступайте. – Как скажешь, сестра… эээ. – Сестра София. – Монахиня грациозно склонила голову. Они шагали по гостевому двору в полной тишине, и все больше складывалось впечатление, что монастырь полностью вымер. И только легкий ветерок трепал высокое разнотравье – слишком высокое для подворья. – А с сестрой Анной увидеться можно? – аккуратно поинтересовался Арсентий и пояснил: – Мы с ее братом встречались, он гостинец просил передать. – У сестры Анны нет больше семьи, с тех пор как она постриг приняла. Но я передам, что ее спрашивали, – строго ответила провожатая. А потом указала на небольшую избу возле стены: – Вот тут располагайтесь. Из дома выходить не нужно, вечернюю трапезу вам принесут. Гостевая изба внутри оказалась сырой и холодной, в воздухе ощутимо пахло плесенью и пылью. Арсентий взял дорожный мешок у Федьки, покопался внутри, вытащил связку заранее наколотых березовых лучин и огниво. Подпалил длинные щепы с одного конца, воткнул в щели между бревнами – стало немного уютнее, но именно что немного. В избе явно давно не убирались, углы успели зарасти густой паутиной. Послушник покачал головой – для монастыря такая неряшливость совершенно несвойственна. – Федька, дверь не закрывай, за двором присмотри. Если кто пойдет, кликни. Гринь, давай второй мешок. Арсентий разложил на столе, сколоченном из грубых досок, рабочие инструменты мастера по нечисти. Пара серебряных цепей, несколько выструганных из осины кольев, боевой топор на ясеневом древке. Аккуратно развязал чехол, в котором со снятыми тетивами хранились три небольших, но очень тугих наборных лука – для боя в поле не подходят, дальность мала, но вблизи лупят вполне достойно. Проверил стрелы с серебряными наконечниками, осмотрел несколько глиняных бутылей со святой водой и горючими смесями, остался вполне доволен. А потом очень аккуратно развернул длинный сверток, в котором оказался меч в обшитых кожей ножнах. Вынул, осмотрел лезвие, по которому плыли изогнутые узоры из светлого металла. Погладил клинок с любовью, провел пальцами по серебряной проволоке на рукояти и с неохотой спрятал обратно в ножны. – Я вот тут подумал, – почесал затылок наблюдавший за действиями наставника Гриня, – а что если меч сковать целиком из серебра, а? Это же какое оружие против нежити-то получится! Руби – не хочу! – Глупость подумал! – отмахнулся Арсентий. – Во-первых, это же сколько серебра на него уйдет? С десяток цепей изготовить можно, а то и больше. А во-вторых, серебро металл мягкий, как его закалишь, чтобы рубил? Да и весить будет ого-го сколько! Вот вечно у тебя голова не тем забита… Нет, не будет из вас толку, не будет! – Идет кто-то, – громко прошептал Федька от дверей. Арсентий сдвинул разложенное снаряжение в сторону, набросил сверху свой дорожный плащ. Все трое уселись на лавки вдоль стола, будто все время так сидели. Вскоре тихонько скрипнула дверь, и в дом вошли три монахини – две совсем молодые, с небольшими мешками и кувшинами в руках. Третья, постарше, встала в дверях, сложив руки на груди. Послушник не мог не заметить, что младшие монашки были очень даже хороши собой – мешковатые рясы не могли скрыть стройности тел и плавности движений. А взгляды, которыми они постреливали в сторону близнецов, были слишком игривы для богобоязненных затворниц, что уже очень не понравилось наставнику. И когда отроки при виде девушек гордо расправили плечи, Арсентий тихонько, но красноречиво шикнул, и братья сразу же заинтересовались формой и размерами щелей между досками пола. Впрочем, сам Арсентий забыл обо всем, когда перевел взгляд на старшую из пришедших сестер. Она отличалась той красотой, которая проявляется у некоторых женщин, когда они переходят тридцатилетний рубеж. Это уже не нежная юношеская свежесть, а краса зрелая, смелая и гордая. Арсентий подумал, что скорее мог бы представить эту женщину не в рясе, а в нарядном платье на троне рядом с князем. Или старшей в большом роду – когда муж считается старшим только по традиции, а все решения принимает жена. Когда сестры расставили на столе нехитрую снедь – пару тарелок с хлебом, большой горшок с пареной репой и кувшин с водой – старшая знаком показала, что младшие могут уходить. А сама повернулась к Арсентию и посмотрела прямо в глаза – так, что послушник почувствовал, что сердце забилось немного быстрее. – Мне сказали, что ты мне от Замяти что-то передать хотел? – произнесла она глубоким голосом. – Сестра Анна? – на всякий случай переспросил послушник. – Да. Так что прислал Замятя? – Сейчас. – Арсентий залез в сумку и достал предмет, обернутый в белый платок. Протянул монахине, которая быстро развернула ткань – внутри оказался большой крест, вырезанный из тяжелого темного дерева, которое привозят с далекого юга. Взгляд ее похолодел, она резким движением замотала подарок обратно, повернулась и молча вышла. Арсентий, знаком показав близнецам оставаться на месте, шагнул за монахиней во двор. – Сестра Анна, подожди! – Что тебе еще? – Замятя очень волнуется о тебе. И, судя по тому, что мы увидели, – он показал рукой на запустение вокруг, – не зря волнуется. Что тут происходит? Она опять скрестила руки на груди, густые брови сошлись на переносице. Внимательно осмотрела Арсентия с ног до головы, открыла было рот, чтобы что-то сказать, но потом покачала головой. – Мне почему-то кажется, что ты хороший человек. И поэтому очень советую – когда окончательно стемнеет, запритесь в доме и не выходите до рассвета. А утром забирай своих мальчишек и уезжайте подальше. – И, не дав ему сказать и слова в ответ, развернулась и ушла. * * * – Значит, так! Слушаем меня внимательно. – Арсентий, сменивший рясу на стеганую куртку из нескольких слоев грубой ткани, набитую конским волосом, закинул за спину свой мешок, повесил через плечо саадак с луком. – Я пойду оглядеться. А вы сидите в доме тихо. И до моего возвращения никуда – я повторяю, никуда – не выходите. Понятно? – Понятно, – ответили близнецы одновременно. – Хорошо. – Он взял меч, но после недолгого раздумья положил назад – не стоит, во время разведки будет только мешать. А в бой вступать послушник пока не собирался. – Ну ладно, будем уповать на Божью помощь. Арсентий перекрестился и шагнул в темноту двора. Пригнувшись, внимательно осматриваясь по сторонам, он быстро и бесшумно пересек гостевой двор. Подкрался к стене, за которой уже начинались монастырские постройки, на всякий случай подергал ворота – разумеется, заперто. Тогда послушник достал из сумки длинную веревку, на конце которой был закреплен стальной крюк. Раскрутил веревку в руке так, что она загудела, резко выбросил руку, и крюк с легким свистом взмыл вверх, а потом с глухим стуком вцепился в кромку стены. Послушник поплевал на ладони, растер и быстро, как кошка, вскарабкался наверх, упираясь ногами в стену. Присел, замер, сливаясь с поверхностью, вслушиваясь и вглядываясь. Арсентия все время не покидало ощущение, что за ним следят чьи-то глаза, но сколько бы он ни старался, не заметил вокруг ни единого движения. Кроме деревьев, листья которых трепетали на ветру, и ворон, перелетавших с одного места на другое с отрывистым карканьем. На дворе стояло несколько построек. В центре – темный силуэт церкви. За ней, судя по всему, трапезная, слева пристроен большой жилой дом, в котором обитают монахини. Строения справа больше похожи на хозяйственные – склады, кухня и тому подобное. Поразмыслив, Арсентий спустился со стены по деревянным ступеням и направился в сторону жилой постройки. Он уже не мог увидеть, как к гостевому дому, где остались Гриня и Федька, бесшумно и плавно скользнули две фигуры. * * * Арсентий осторожно потянул на себя дверь, которая отворилась с легким скрипом. Он шагнул внутрь. Присел на корточки возле стены, сжимая лук со снаряженной стрелой. Напряг глаза, вглядываясь в густую темноту, – огонь он зажигать, естественно, не стал. Умение биться без света было одним из тех навыков, который мастера по нечисти нарабатывали постоянно. Безбожные твари не любят солнце, а значит, охотникам приходится быть готовыми к встречам с ними именно в ночи. Длинный коридор, по левую сторону которого одна за другой расположились кельи, уходил вперед и заканчивался дверями в покои настоятельницы. Арсентия такое расположение помещений не удивило – все монастыри, даже его родной Богоявленский, строились похоже, отличались деталями. Здесь тоже царило запустение, как будто бы монашки давно отсюда съехали. На полу валялась поломанная мебель и рваные книги, большинство дверей распахнуты. И бревна, из которых сложены стены, на ощупь ледяные, что бывает только в домах, где давно не топили печи. А лето было не настолько жарким… Послушник сторожко двигался вперед, заглядывая по очереди в каждую келью. Первые три были пустыми, и в них царил уже привычный беспорядок. А в четвертой Арсентий обнаружил на кровати мертвую женщину в рясе. Потрогал ее холодную руку и опять удивился – судя по всему, мертвая монашка пролежала здесь не меньше месяца, а то и двух, но тело не разложилось, а как будто высохло. Словно после смерти из нее слили всю кровь для какого-то бесовского ритуала. Послушник опустился на колени, склонил голову и почти бесшумно зашептал поминальную молитву. В этот момент позади, возле входа, что-то громко упало на пол. Арсентий выскочил в коридор, вскинул лук и натянул тетиву, повел вокруг серебряным наконечником стрелы, выискивая врага. Но в доме опять царила тишина. Пожав плечами, послушник пошел дальше. Еще трижды он натыкался на иссохшие женские тела – две покойницы были одеты в рясы, одна – в длинную белую сорочку. У этой на шее послушник обнаружил глубокую рваную рану, осмотрел ее и, цокая языком, помотал головой из стороны в сторону. Дверь в покои настоятельницы оказалась запертой на врезной замок, сработанный, судя по всему, хорошим мастером. Арсентий потрогал замок пальцами, осмотрел – нет, открыть не получится. Заранее поморщившись от того, что придется пошуметь, он со всей силы ударил ногой, рассчитывая выбить дверь. Но она не подалась ни на волосок, как будто… – Она внутри мебель к двери сдвинула, – раздался за спиной негромкий голос. – Не хотела, чтобы ее живой взяли. Так и умерла там от голода. А может, не от голода, а от переживаний, не знаю. Арсентий, пораженный тем, что не услышал приближения постороннего, опять вскинул лук и резко развернулся. Сестра Анна, не шевелясь, сидела на лавке у стены и смотрела на него с легкой улыбкой на устах. – Значит, вот как нездоровится настоятельнице? – Послушник чуть опустил лук, но убирать стрелу не спешил. – Может, все-таки расскажешь, что тут происходит? – Я же говорила тебе – не выходи из дома до утра. – Она встала, и Арсентий увидел, что вместо рясы на ней надета полотняная рубаха длиной почти до пола – только тонкие пальцы ног видны. И, разумеется, обратил внимание, что рубаха очень плотно обтекает тело монахини, подчеркивая все изгибы тела. – Ты, я так понимаю, относишься к тем мужчинам, которые никогда не слушают, когда им советуют поберечься? Арсентий не стал отвечать. Анна подошла к нему почти вплотную, мягким движением руки отвела в сторону лук. Он собрался было отстраниться, но помешала закрытая дверь за спиной. А также то, что ему совершенно не хотелось отстраняться от этой женщины. Не совсем понимая, что он делает, послушник склонил голову и с удовольствием втянул носом пьянящий запах ее волос. А она провела холодными пальцами по его левой щеке, погладила его огромный ожог. – Где же ты был в те года, когда я себя еще в монастырь не упрятала? – Ее мелодичный голос был наполнен грустью. – Ну да это ничего. Не все еще потеряно. Пойдем. – Куда? – насторожился Арсентий. – За ответами на твои вопросы. – Она опять слегка улыбнулась, развернулась и уверенной походкой направилась к выходу. Послушник, поколебавшись пару мгновений, двинулся за ней, удивляясь между делом, что ее босые ноги не мерзнут на стылом полу.