«Дистилляция для продвинутых» «Семь сублимаций» «Обжиговые печи души» «Сера, селитра, салмиак – три большие «С» искусства алхимии» «Глиняный пирог и пудинг из мандрагоры – лучшие рецепты для алхимической печи» «Антимон – самый страшный яд и лучшее лекарство» «Цолтепп Цаан – жизнь и труд» Мифы «Прима Цатериа» «Чувствительные к боли металлы и их деликатная обработка» «Замомин – проклятие или благословение?» Неожиданно Эхо остановился. Он прочитал следующее: «Табу на сожжение ужасок – Суккубиус Айспин». Книга, написанная самим Айспином? И еще одна: «Мешок признаний и раскаленный Густав. Лучшие средства для допроса строптивых ужасок – Суккубиус Айспин». Эхо даже в голову не приходило то, что у мастера ужасок было имя, так как все всегда называли его только Айспин. В действительности он очень мало знал о своем зловещем хозяине. Но еще меньше ему было известно о ужасках. Мастер и ужаски В каждом более или менее крупном городе Цамонии есть мастер, который управляет делами ужасок. Он выдает ужаскам, оказывающимся в городе проездом, разрешение на предсказание (или не выдает), регулярно проверяет конторские книги ужасок – постоянных жителей города, делает им прививки от ужасковой лихорадки (болезнь, которая поражает только ужасок, и при которой они неделями пребывают в предсказательном экстазе, предсказывая исключительно самые страшные вещи, о которых действительно никто не хочет знать), он проводит их ежегодную дезинсекцию и собирает налог за предсказания. Айспин занимался всем этим в Следвайе, проявляя самое большое усердие. Кроме того, он регулярно из чистого произвола запирал несколько ужасок в городской башне, где целыми днями издевался над ними, включая музыку, исполняемую на воющей флейте и мешке с гравием. Айспин был также фанатичным сторонником сжигания ужасок – одного из тех, к счастью, давно забытых средневековых варварских обычаев, благодаря которому лишились жизни столь многие невинные ужаски. Цамонийские законы, к его величайшему разочарованию, не позволяли производить сжигание ужасок, но он снова и снова подавал ходатайство в Министерство юстиции в Атлантисе по поводу возвращения данной меры, собирал подписи противников ужасок и даже создал партию, единственным членом которой был он сам. Одной из его первоочередных задач было сооружение в каждом городе кострища из чугунного литья, предназначенного исключительно для сожжения ужасок, которое он с гордостью называл айспинским грилем для ужасок. Суккубиус Айспин написал руководство по сооружению подобного гриля и по технике сожжения (особенно он гордился вибрационной решеткой, через которую образовавшийся после сожжения ужаски пепел попадал непосредственно на поддон), а также книгу о методах допроса ужасок, которые своей жестокостью и изощренностью значительно превосходили средневековые пытки Темной Эпохи. В ней он досконально объяснял функции своих многочисленных пыточных инструментов, таких как отжимное устройство для ужасок, раскаленный Густав и электрическая плеть из медной проволоки с подсоединенной алхимической батарейкой. Или воздухонепроницаемый айспинский мешок признаний из кожи гадюки, заполненный чертополохом и крапивой, в котором зашивалась ужаска вместе с беременной гадюкой, бешеной лисой и бойцовым петухом. Ужаску держали там до тех пор, пока она не признавала свою вину. Многие осведомленные граждане Цамонии были возмущены тем, что именно открытый противник ужасок занимал пост городского уполномоченного по делам ужасок, но было достаточно и таких, кто считал, что таким бродячим предсказательницам требуется жесткая рука. А именно это Айспин мог гарантировать. Ни в одном другом городе Цамонии жизнь ужасок и выполнение их профессиональных обязанностей не были так тяжелы, как в Следвайе. Только здесь существовал Регламент для ужасок – свод правил, состоящий из восьмисот пунктов, изобилующий бюрократическими и юридическими подлостями, составленный самим мастером. Наряду с прочим в нем было указано, в какое время и с какими, часто абсурдными, ограничениями ужаски могут выполнять свою работу и какие штрафы их ждут в случае нарушения установленных правил. Так, ужаски не имели права заниматься своей практикой ночью, в обед и вечером, в туман или полнолуние, в праздничные дни, при определенном атмосферном давлении или температуре воздуха ниже нуля. Для их проживания были предусмотрены дома только в так называемом Ужасковом переулке, в которых не было подвалов. Четыре раза в год ужаски были обязаны подавать налоговую декларацию, которая была такой сложной и написана таким мелким шрифтом, что она могла свести с ума любого дипломированного консультанта по налоговым вопросам. Ужаски имели право совершать покупки только в определенное время, которое совпадало с их строго установленным рабочим графиком, но им было запрещено ходить в магазин в рабочее время. Штрафы за нарушения колебались от ощутимых денежных сумм до многомесячного заточения в темницу, ссылки в Кладбищенские болота или принудительной работы на серных рудниках Демонического ущелья. Ужаски постоянно передвигались по Следвайе по тонкому льду нелегальности, так как свод правил Айспина был таким хитроумным, что каждую ужаску в любое время дня и ночи можно было обвинить в совершении преступления, даже если она спала в своей постели. Это привело к тому, что Следвайя сначала превратилась в цамонийский город с самым небольшим числом проживающих в нем ужасок, а потом в нем не осталось их вовсе, так как большинство предсказательниц перебралось в другие города или даже опасные дикие районы. Из этого неизбежно следовало, что у Айспина практически не осталось его профессиональных обязанностей, и он мог еще более интенсивно заниматься своими жуткими исследованиями, что всегда входило в его планы. Брёмен из книльша и невидимый купольный осетр – Искусство кулинарии – это алхимия, а алхимия – это искусство кулинарии, – сказал Айспин, подавая Эхо еду. – Чтобы смешать хорошо знакомые компоненты и создать из них нечто совершенно новое – это суть поварского искусства, как и алхимии. В обоих случаях кастрюля и огонь играют важную роль. Речь идет о сочетании точно отмеренных ингредиентов, о редуцирующих веществах и комбинировании давно известного с абсолютно новым. Крошечные количества компонентов и секунды времени для доведения продукта до состояния готовности могут стать решающим фактором для приготовления удачного или неудачного блюда. Приготовление вкусной еды я считаю столь же важным, что и изобретение нового лекарственного препарата. Каждая трапеза – это мера предупреждения смерти, не так ли? А правильно приготовленный куриный суп разве не является лучшим лекарством от многих болезней? Оставшуюся часть вечера Айспин провел в своей кухне. Она находилась внизу и показалась Эхо полной противоположностью хаотичной и жуткой лаборатории. Весь интерьер кухни был оформлен в светлых и приветливых тонах, кругом царил идеальный порядок, и все сверкало чистотой. Здесь не было жутких препарированных животных, странного оборудования, заплесневевших книг и болевых свечей. В центре располагалась большая черная чугунная плита, уставленная начищенными медными котлами, сковородками и кастрюлями. Здесь же возвышался гигантский обеденный стол с множеством стульев вокруг него, покрытый безукоризненно чистой льняной скатертью, на которой стояли тарелки, серебряные приборы и бокалы для вина и воды. Создавалось впечатление, будто вскоре за столом соберется большое общество. Прочие сковороды и кастрюли, а также кухонные приборы всех видов, венчики для взбивания, половники, кухонные ножи, шумовки, сито, скалки и многие другие предметы кухонной утвари висели на крючках на стенах или свешивались с потолка. На красивых темного дерева полках стопками стояла посуда всех возможных форм и цветов. Белоснежная мойка была заполнена чистыми тарелками. В большом открытом кухонном шкафу стояли многочисленные емкости с сушеными травами, а между ними – винные бутылки и поваренные книги. В другом шкафу было множество маленьких ящичков с наклеенными на них этикетками со сделанными от руки надписями: «мука», «какао», «ваниль», «цимпинель» и прочими аппетитными названиями продуктов. В этом помещении ни мебель, ни другие предметы не имели никакого злобного или опасного назначения, а служили исключительно для приготовления пищи. Пища! Что за пустое, до обидного пресное слово для обозначения того, чем Айспин потчевал Эхо на протяжении всего вечера. Разумеется, у старой женщины царапке жилось неплохо, но он всегда получал одну и ту же еду: большое количество молока и иногда рыбу или кусок курицы. Поэтому до сего времени Эхо считал, что миска жареных мышиных пузырей, которые она ему однажды приготовила, была верхом всех кулинарных наслаждений. Он и представления не имел, что и кулинарное дело может стать предметом высокого искусства, что ему и пытался доказать Айспин. На первое мастер ужасок подал маленькую, прямо-таки крошечную фрикадельку, плавающую в прозрачном красно-золотистом бульоне. Эхо, который непринужденно сидел на столе, с любопытством склонился над поставленной перед ним тарелкой. – Шафранизированная томатная эссенция, – шепнул Айспин. – Для ее приготовления берут самые спелые, вызревшие на солнце томаты, счищают с них кожицу и помещают в полотенце, которое подвешивают над кастрюлей. Исключительно земное притяжение способствует тому, что в последующие три дня плодовая мякоть каплю за каплей отдает свою влагу, тщательно фильтрующуюся через чистое льняное полотенце и попадающую в кастрюлю. Так получается их чистый вкус – их томатная душа! Потом надо добавить немного соли, несколько кристаллов сахара и двенадцать – непременно двенадцать – тычинок шафрана и в течение суток при максимально низкой температуре держать на самом маленьком огне. Смесь ни в коем случае нельзя доводить до кипения, иначе душа томатов покинет жидкость, и та полностью потеряет вкус! Иначе нельзя добиться этого красно-золотистого цвета. Эхо удивился, какое терпение и сколько усилий приложил Айспин только для того, чтобы приготовить всего лишь один бульон. Но у него был чудесный запах. – А фрикаделька! Она была приготовлена из мяса тех лососевых рыб, которые обитают только в самых чистых ручьях многоводья Цамонии. Их вода – самая опасная на континенте. Она настолько прозрачна, что ее часто не замечают, пока кто-нибудь не упадет в нее и не утонет. Лососей, обитающих здесь, считают настолько счастливыми, что, говорят, в полнолуние можно услышать их смех, когда они с порогов реки пытаются достать до луны. Они питаются исключительно маленькими речными раками, которые сами являются деликатесом и в разгар сезона ценятся на вес золота. Раки имеют фруктовый, сладковатый вкус и аромат абрикосов. Айспин тихонько причмокнул и закрыл глаза, представляя себе мысленно вкус раков. – Из мяса лосося я готовлю фарш, – продолжал он, – в который добавляю немного соли, несколько видов трав для улучшения вкуса и крохотные кубики лука, покрытые глазурью, в рисовом листе – тонком, как дыхание на оконном стекле – и формирую из него фрикадельку. Эту фрикадельку я вешаю на нитке над кастрюлей с изысканным голубым чаем, от которого идет мягкий пар. В этом нежно-голубом пару фрикаделька из лососевого фарша висит в течение ровно семи тысяч ударов сердца – тогда она доведена до состояния готовности. Я вынимаю ее из рисового листа, кладу в томатную эссенцию – и готово! Попробуй-ка! Когда Эхо осторожно откусил кусочек ароматной фрикадельки, произошло нечто совершенно неожиданное. Весь мир вокруг него исчез, вся лаборатория вместе с Айспином превратилась – нет, не в воздух, а в воду! Он почувствовал это всем своим существом, увидел перед глазами поднимающиеся вверх пузырьки воздуха, внизу – плотный слой серой гальки, а рядом с ним плыли большие жирные лососи. Но вода была не только вокруг него, но и в нем самом, у него во рту, в горле – он вдыхал ее без всяких помех. И неожиданно он понял, что он тоже превратился в лосося. Это открытие было столь реальным и неожиданным, что у него вырвался звук удивления, который вытолкнул из его рта большие пузыри воздуха, которые закрыли ему обзор. И потом, так же неожиданно, как момент, когда исчезло то, что его окружало, все вдруг вернулось: хорошо знакомый мир, кухня и мастер ужасок. Эхо был настолько ошарашен, что отпрянул от тарелки и попытался стряхнуть с шерсти воду. Но на нем не было воды. Он был сухим, как дрова в камине. – Ты на несколько минут превратился в рыбу, не так ли? – спросил Айспин и, не дожидаясь ответа, продолжал: – И не в какую-нибудь рыбу, а в лосося! Ты ощутил воду в твоих жабрах, хотя у тебя нет никаких жабр, правда? – Правда, – ответил Эхо, все еще потрясенный случившимся. – Я был настоящей рыбой, насколько это вообще возможно. Я дышал водой. – Он хотел вытереть лапой капли воды в своем правом ухе, но оно было таким же сухим, как и вся его шерсть. – Значит, я все сделал точно по рецепту. Мне его дал самый знаменитый повар – специалист по приготовлению лосося из полноводья. За всю свою жизнь он не готовил ничего, кроме лосося, и это его любимый рецепт. Угощайся! Эхо чуть замешкался и затем принялся доедать оставшуюся фрикадельку и тут же вновь оказался под водой! Для царапки это не самое приятное состояние, но поскольку на сей раз он знал, что это всего лишь иллюзия, он мог наслаждаться кулинарным волшебством. Он попал в быстрое течение, и бурный поток пресной воды и пузырьков воздуха понес его вниз по течению. Потом он на мгновенье высунул голову из воды и увидел голубое, залитое солнечным светом небо – и вдруг вновь неожиданно оказался на кухонном столе Айспина. – Это было потрясающе, – воскликнул он в восторге и опять встряхнулся. – Здорово, что это можно сделать с помощью простой фрикадельки. – И он опять принялся лакать из миски восхитительную томатную эссенцию. – Это была так называемая метаморфоза еды, – объяснил Айспин, – алхимический раздел кулинарного искусства, который существовал еще во времена развития алхимии. Сейчас это запрещено Наттиффтоффишским ведомством здравоохранения – я надеюсь, что ты не заявишь им на меня. – Мастер ухмыльнулся. – Галлюциногенное действие частично вызывается очень редким сортом голубого чая, растущим только на краю Сладкой пустыни, а также различными травами в лососевом фарше, которые в настоящее время могут выращивать только алхимики – например, сонный корень, фантазилия и гипниан. Если бы я увеличил дозировку чая и трав, то ты смог бы чувствовать себя рыбой в течение нескольких часов. – В самом деле? – Никаких проблем. Но какой смысл в том, чтобы ты часами лежал на столе и думал, что ты лосось? Все дело в дозировке. Это то же самое, что пересолить суп. – Понятно, – кивнул Эхо. – И такое возможно только с лососем? – О нет! С любым сортом рыбы, с любым видом животного. Даже с растениями, курами, кроликами, кабанами. Со всем, что можно употреблять в пищу! Я могу превратить тебя в белый гриб, если ты хочешь. – Я поражен, – сказал Эхо. – Ты многое обещал, но это превосходит все мои ожидания. – Но это еще пустяки, малыш, – махнул рукой Айспин. – Это только начало. Всего лишь закуска. Одна из многих. Он убрал вылизанную тарелку и поставил новую. Эхо удивился тому, что от нее шел превосходный запах, хотя тарелка была пуста. – Невидимая икра, – объявил Айспин, – невидимого купольного осетра. Редчайшая и самая дорогая икра из всей существующей. Попробуй-ка поймать невидимую рыбу рукой, поскольку только так разрешается ловить невидимых купольных осетров. Мне удалось получить из него лишь одну-единственную икринку, и, скажу я тебе, мне для этого пришлось пустить в ход мои темные отношения с преступным миром Следвайи. Эта икринка омыта кровью! Эхо отскочил от тарелки. – Кровь не на самой икринке, – сказал Айспин. – В переносном смысле. Она вообще-то была зарезервирована для Цаана Флоринтского. Мне рассказывали, что пришлось воспользоваться флоринтскими стеклянными кинжалами и утопить в супе нескольких помощников поваров, чтобы наконец убедить шеф-повара Цаана обмануть своего хозяина с икринкой. Он перехитрил его, подав ему обычную икринку, которую тот должен был съесть с завязанными глазами, потому что это якобы делает вкус еще более интенсивным. С Цааном Флоринтским стало можно проделывать нечто подобное с тех пор, как в его дворце ему на голову упала штукатурка. Полученная таким необычайным способом икра вновь разбудила любопытство Эхо, и он стал водить языком по тарелке в поисках невидимой икринки. Вдруг на его нёбе произошел маленький вкусовой взрыв, который вызвал в нем приятный трепет. – Гм-м-м, – промычал Эхо. Вот какой вкус имеет икра невидимого купольного осетра. Восхитительно. – А сейчас посмотри на свой язык, – приказал Айспин и придвинул царапке серебряную ложку, чтобы он мог в нее посмотреться. Эхо наклонился, увидел в ней свою смешную искаженную выпуклостью ложки мордочку, открыл рот – и ужаснулся. У него больше не было языка. – Нет, – ухмыльнулся Айспин, – он не исчез. Он просто на какое-то время стал невидимым. Он появится вновь, как только исчезнет вкус икры. Эхо смотрел на ложку, открыв рот и оцепенев от ужаса. А что будет, если Айспин ошибается? Жизнь царапки без языка была так же немыслима, как и без хвоста. И правда: чем более отдаленно ощущался вкус, тем отчетливее видел Эхо свой язык, пока он не появился полностью. Эхо облегченно вздохнул. – Настоящее наслаждение должно всегда сопровождаться острыми ощущениями, – сказал Айспин, который уже готовил новое блюдо на чугунной сковороде. – Что за удовольствие лакомиться пчелиным хлебом, если при этом не существует опасности быть ужаленным демонической пчелой? В чем была бы прелесть паровой свекловичной рыбы, если бы не было риска умереть от повреждения ее ядовитыми костями? Ты ощущаешь блаженное облегчение от того, что ты вновь обрел свой язык? Это тоже наслаждение. Неоценимое. Айспин поставил перед Эхо следующую тарелку. – Не бойся. От этого у тебя не выпадет шерсть и не вырастут рога на голове. Это жареный брёмен из книльша. Эхо недоверчиво рассматривал новое блюдо.