— Это ж в кого я так втюрилась?!... Я быстрее налила стакан воды, залпом осушила его и уже хотела выпить следующий, как на кухню влетела всегда степенная Валентина с вытаращенными глазами и прокричала что-то невнятное, тыча пальцем за дверь. — Что? Что случилось? — Там...ммм...ммм...ой-ой...ооо...ужас. Там... — Понятно. Я пулей вылетела за дверь, ожидая самого худшего и, ничего не обнаружив в холле и гостиной, поскакала наверх. Пулей влетела в детскую и облегченно выдохнула. Облокотилась о стену и чуть не сползла по ней вниз. Я, честно признаться, ожидала чего угодно, но только не того, что дети будут тихо-мирно играть в настолку, абсолютно живые и здоровые. — Мам? Ты чего? — удивлённо спросил Мишка, задумчиво почесывая макушку. — А? Нет-нет, дети, ничего. Все хорошо. Играйте, играйте... — промямлила и я бочком-бочком по стеночке выползла из детской. Правда успела услышать удивленное Темкино: — Она у вас всегда такая? — Бывает...иногда. Мда уж... Вот не очень-то похоже на гордость за мать-перемать. Зато, когда я им площадку в управляющей компании выбивала, всем ребятам во дворе рассказали, что это их мама виновница торжества. Мол, это из-за меня, точнее благодаря мне к нам к нам во двор даже телевидение местное приезжало. Ну а чего та потная тетенька грубила мне? Я ведь как? Я с душой пришла к ним. Говорю, не могли бы вы нам хоть какую-то площадку детскую организовать? А она что? — Вы вообще кто? — Я? Я жиличка из пятого дома. Из шестнадцатой квартиры. — Что-то я вас не помню, — хмуро заявила женщина, на что я лишь руками развела. — Я вас тоже, но что же теперь поделать...давайте знакомиться. — Однако... — протянула дама, — Так я не пойму. Вы по какому вопросу? — По насущному. Я, собственно, уже озвучила, но мне не сложно повторить. Нам площадку бы какую-никакую. — Никакую. — Не поняла? — А чего тут непонятного? У вас в доме и детей-то давно нет, одни старушки со своими старичками. А детей нет. — То есть как это нет? Да там детсадовцев одних человек пять, а еще малыши есть. И школьники гуляют. А гулять-то и негде. Одни машины и стоят во всем дворе. — Вот с ними и разговаривайте. А дети эти все квартиросъемщиков и без прописки. А нет прописки, нет детей! — С кем разговаривать? Как нет детей? А куда же они все деваются-то по-вашему? — не поняла я. — С автолюбителями разговаривайте, девушка... — прогундосила тетка и даже ручкой мне помахала. Нет, ну вы видели? — А почему я должна решать этот вопрос? — А я почему? Дети чьи? Вы о ком вообще печетесь? Вам, девушка, эта площадка зачем? В шестнадцатой квартире ни одного ребенка не зарегистрировано. — Но они там живут! — Вы квартиросъемщица что ли? Тогда вообще не по адресу. Ну гуляйте вы на соседней площадке, мамочка. Ну или ищите себе жилье со всеми условиями. Здесь-то вам что надо, не пойму никак? Я набрала в грудь побольше воздуха и громко рявкнула: — Что вы не поймете?! В шестнадцатой квартире живу я со своими детьми. Квартира моя, частично. Дети прописаны в столице, здесь у них регистрация. Временная. Пока. — И? — Что и?! — И что вы хотите-то? Дети говорите в столице прописаны? Ну вот и гуляйте в том дворе, где они прописаны. А у нас в планах никаких детских площадок нет. У нас в планах крыша. И та через три года. Так что ничем помочь не могу. Она равнодушно развела руками, давая понять, что разговор окончен и отвернулась к окну, разглядывать пейзаж. — Вы что, вы совсем ничего не боитесь? Да? Я же всего-то и прошу что горку да качели, неужели столько детей в доме должны ходить в чужие дворы гулять? Дама пожала плечами и вновь отмахнулась от меня, словно от назойливой мухи. Ну что ж, я сделала все, что могла. А нет, не все. В тот же день я позвонила Сашке с вопросом, нет ли у него кого знакомого в газете, но вышло еще лучше. Знакомые оказались на местном телеканале и уже на следующий день наш двор показали по телевизору. В общем площадку нам все же пообещали. Через три года. Правда крышу хотели перенести на двадцать девятый год. Пришлось вновь обещать позвать журналистов, после чего тут же приехали какие-то деятели и что-то активно там измеряли и фотографировали. Наверное, все-таки построят к следующему лету, иначе я пообещала написать письмо губернатору. Так вот, мои мелкие тогда очень даже гордые ходили, а теперь «бывает» у них... ну-ну... Вернулась я значит на кухню, где Валентина с невинным видом рассматривала мои котлетки, что-то там явно пытаясь найти. Интересно только что именно? — Вы чего испугались-то? И меня напугали, — пожурила я женщину. — Да видать показалось что-то. Чего сослепу не привидится... — Ну вы в следующий раз прежде, чем меня пугать, точно разузнайте причину панической атаки и только потом кричите. Хорошо? Экономка смущенно улыбнулась и кивнула. — Хорошо. А замечательные у вас оладушки вышли. Только что за цвет такой, не пойму? Не то зеленый, не то коричневый? — Да, это ммм...высокая кухня. Ноу хау в Европе. Называются «Мужская сила». Придают мужчинам бодрости и силы в этом деле...ну вы поняли. — подмигнула я и она тут же смущенно разрумянилась. — Ох... я и не слыхала о таком. Ну если так, то тогда конечно. Сила-то мужчине она завсегда нужна. Причитая и охая, она наконец вышла, а я вздохнула и чуть не плача вывалила биточки в мусорку. Придется лепить заново. *** — Мария, напомните мне, пожалуйста, как это называется? — шеф с сомнением косился на мои замечательные котлетки в окружении риса и как-то не слишком уверенно тыкал в них вилкой. — Мужская сила, Вадим Сергеевич. Высокая кухня, практически Мишленовское блюдо. Вся просвещенная Европа сейчас только его и готовит, — ничуть не краснея, бойко ответила я, и подложила начальнику еще пару котлеток. Пусть кушает, сил набирается, а то какой-то он больно уж худосочный. — Вам ведь нравится? — спросила я и в глаза ему заглянула. — О...очень. Прекрасное блюдо, кхе-кхе... Ох, что такое? Неужто подавился? Я тут же подлетела и принялась долбить шефа по спине несмотря на его безуспешные попытки мне помешать. А не надо мне мешать! Не надо. Я, если вижу, что человеку плохо, я ему помогу несмотря ни на что. Позади раздался подозрительный смешок. Я резко оглянулась и показала ухмыляющемуся Герману язык. Правда тут же об этом пожалела, все же я не малолетка какая-нибудь, чтобы вести себя подобным образом, реагируя на мелкие провокации и пакости. Но было уже поздно. Он закатил глаза и покрутил у виска пальцем, и мне до ужаса захотелось треснуть ему половником по лбу. Ухмыляется Гер так, будто больше никаких выражений не придумали! Жрет ведь за милую душу, вкусно ему, а все туда же. Небось поверить не может, что это я сама готовила. А вот на-ка, выкуси, подлец! Вот этими самыми ручками месила-перемешивала. Даже два раза! Да какое мне вообще дело, верит он или не верит?! Кто он такой есть-то? Ишь, и правда зачастил, будто мёдом ему тут намазано. Назло мне приходит, наверняка назло. Иди-ка ты лесом, Герман! Бросил меня тем летом сотню лет тому назад? Вот и радуйся, баб гуляй. А меня не трогай! Эх, жаль, что весь этот чудесный монолог я смогла проговорить лишь мысленно, не буду же я в самом деле на рабочем месте, да при начальнике отношения с бывшим выяснять. — Как вам высокая кухня? — мило улыбаясь, я подложила Герману на тарелку еще пару котлет, а то вон он какой худой. Небось та краля из ресторана не кормит совсем. Какая уж из нее хозяйка... То ли дело я! Эх, был бы у меня сейчас пурген, ух я бы разошлась. За все мои страдания и слезы насыпала бы Герычу с горочкой. — Эм...Мария, вы не могли бы оставить нас тет-а-тет? — А? — Вдвоем. — Кого? — Нас. Наедине. Только он и я.