– Что? Ах, конечно! – сказала Реннеке и сжала его руку, всем своим видом изображая смущение. Затем она подняла голову. – Так много народу, Орамен! Все они теперь – ваши друзья. – Раньше я не испытывал недостатка в друзьях. Но, видимо, я должен признать, что ошибался. – Вы пойдете с армией, Орамен, – туда, вниз, в Девятый, – чтобы сражаться с этими подлыми делдейнами? – Не знаю. На самом деле решаю не я. Реннеке опустила глаза на подол своего изящного красного платья, вскидывавшийся перед ней с каждым шагом. – Возможно, решать все же должны вы. – Возможно. – Я надеюсь, победа не за горами! Я хочу увидеть Великий водопад Хьенг-жар и Безымянный Город. – Как мне говорили, и там и там – потрясающие виды. – Моей подружке Ксайдии – она, конечно, старше меня, но все же – как-то раз удалось посмотреть на них. В не столь суровые времена. Ее отец был послом у делдейнов и взял ее с собой. Она говорит, что ничего подобного в жизни не встречала. Целый город. Представьте только! Как хочется их увидеть! – Не сомневаюсь, что это произойдет. Они подошли к тому месту, где сидела Харн, дама Аэлш, в окружении собственных фрейлин, многие из которых сжимали в руках платки и промокали глаза. У самой Харн глаза были сухи, хотя и полны горечи. Покойный отец Орамена ни одну из своих женщин не сделал королевой, держа это место вакантным на тот случай, если вдруг потребуется закрепить мятежную или крайне необходимую территорию. Говорили, что Хауск несколько раз был близок к тому, чтобы жениться. Такие разговоры часто шли среди послов и королевских дипломатов; если верить слухам, король был женат почти на всех мыслимых принцессах Восьмого и минимум на одной из Девятого. Однако благодаря его военным успехам для закрепления завоеваний так и не потребовался стратегический брак. Король предпочитал поэтому тактические союзы с аристократией собственного королевства, тщательно подбирая себе наложниц. Мать Орамена, Аклин, дама Блиск, – которая родила и его старшего брата, горько оплакиваемого Элима, – была сослана вскоре после рождения Орамена. Как говорили, это случилось по настоянию Харн – будучи старше, та чувствовала, что ее положение уязвимо. А может, две женщины просто поссорились – разные придворные выдвигали разные версии. Орамен не помнил свою мать – только нянек, слуг и отца, который бывал наездами и умудрялся казаться еще более далеким, чем начисто отсутствующая мать. Ее выслали в Херетесур – островную провинцию в океане Виламиан, вдали от Пурла. Теперь, когда Орамен стоял ближе к подлинному источнику власти, одной из его целей было вернуть мать ко двору. Он никому не открывал своего намерения, но почему-то чувствовал, что Харн знает о нем. Последним представителем этой большой и несчастливой семьи стала Вейм, дама Анаплиа. Она всегда была хрупкой, а тяжелая беременность доконала ее. Доктора сказали королю, что спасти можно либо ребенка, либо мать. Хауск предпочел спасти ребенка, ожидая мальчика, но вместо этого был осчастливлен недоношенной крошечной девочкой. Несчастье так потрясло короля, что ребенок целый месяц оставался без имени. Наконец девочку нарекли Джан. Шли годы. Король не делал тайны, в первую очередь от Джан, что если бы знал обо всем заранее, то в жертву принесли бы ее. Он утешался только тем, что девочку можно будет выдать замуж и получить дипломатическую выгоду. Под конец жизни король взял еще двух молодых наложниц, хотя их и содержали в малом дворце на другом конце города – опять же по настоянию Харн, если верить дворцовым слухам. Но именно Харн признали полноправной вдовой, отказав ей только в титуле. Две юные наложницы даже не присутствовали на похоронах, – впрочем, никто их и не звал. – Моя добрая дама, – сказал Орамен, низко кланяясь Харн, – только в вас я чувствую глубокую скорбь, равную моей и даже превосходящую ее. Я прошу вас принять мои искренние соболезнования. Если среди этого темного времени пробьется луч света, пусть им станет наше сближение. Пусть смерть моего отца и вашего сына установит более теплые отношения между нами. Король всегда стремился к гармонии, пусть даже через изначальный конфликт, а Фербин был настоящим гением общения. Мы можем воздать должное им обоим, установив между собой согласие. Эту речь – тщательно составленный набор слов – Орамен подготовил несколько дней назад. Он хотел сказать «смерть короля», но получилось по-другому, а почему – непонятно. Принц был недоволен собой. Дама Аэлш сохранила строгое выражение на лице, но при этом едва заметно кивнула: – Благодарю вас за эти слова, принц. Я уверена, мы оба будем счастливы, если при дворе воцарится согласие. Мы должны сделать для этого все возможное. Вот этим, подумал Орамен (Реннеке подошла к Харн сбоку, взяла ее руки в свои, пожала их и заговорила о том, как невыносима ее скорбь), и придется ограничиться. Нет, его не отвергли с порога, но он ожидал вовсе не этого. Он перехватил мимолетный взгляд Харн, пока Реннеке продолжала свою речь, поклонился и отвернулся. – Как идут приготовления, фельдмаршал? – спросил Орамен у недавно назначенного главнокомандующего. Костлявый до отвращения Верребер стоял с бокалом в руке, глядя на хлеставший за окном дождь. Повернувшись, он сверху вниз посмотрел на Орамена. – Удовлетворительно, ваше высочество, – мрачно ответил военачальник. – Судя по слухам, наступление начнется через десять дней. – Я тоже слышал об этом, ваше высочество. Орамен улыбнулся: – Мой отец был бы счастлив возглавлять нашу армию сейчас. – Да, ваше высочество. – Нам сильно будет его не хватать? Я хочу сказать, в исходе кампании нет сомнений? – Это большая потеря, ваше высочество, – сказал Верребер. – Но он оставил армию в превосходном, как никогда, состоянии. И солдаты, конечно, горят желанием отомстить за его смерть. – Гм, – проговорил Орамен, нахмурившись. – Я слышал, что пленные делдейны после его смерти были перерезаны. – Убиты, ваше высочество. Война есть война. – Но это случилось после сражения. По всем правилам, обращение с ними должно быть таким, какого мы бы хотели для наших пленных. – Да, и после сражения тоже были убитые, сэр. Это достойно сожаления. Солдаты, несомненно, ослепли от горя. – А вы были с ним в момент смерти, дорогой Верребер? Вы помните такой приказ? Фельдмаршал подался назад и чуть подтянулся: он явно чувствовал себя не в своей тарелке. – Ваше высочество, – сказал он, глядя на принца поверх своего большого и длинного носа, – это прискорбно, но порой бывает так, что обходить молчанием некоторые вещи – благо для всех. Лучше не бередить свежую рану. Это не принесет ничего, кроме боли. – Ах, Верребер, меня не было у смертного одра моего отца. И мне надо знать, как это произошло, – ведь я же сын. Не поможете ли вы запечатлеть это событие в моей памяти, чтобы я мог наконец оставить его в прошлом? Иначе мне будет казаться, что сцена, слова, поступки постоянно меняются, потому что для меня нет определенности. Это станет застарелой раной, я буду бередить ее снова и снова. Фельдмаршал выглядел очень смущенным – Орамен никогда его таким не видел. – Я не был с вашим отцом, когда он умирал, – сказал Верребер. – Я был с экзальтином и получил известие в дороге, а потом долго стоял снаружи здания – не хотел мешать, пока там пытались спасти короля. Я не слышал, чтобы ваш отец отдавал такой приказ касательно пленных, но это не значит, что приказа не было. Впрочем, уже не важно. Умерщвлен враг по приказу или в приступе горя, его не воскресить. – Нет, я не желаю обсуждать это, – сказал Орамен. – Меня больше волнует репутация отца. – Должно быть, его мучили сильная боль и отчаяние, ваше высочество. В таких случаях люди не могут отвечать за свои поступки. Они становятся сами не свои и говорят такие слова, каких обычно никогда бы не сказали. Даже самые отважные люди. Смерть не всегда бывает назидательной. Повторяю, ваше высочество, лучше в этом не копаться. – Вы хотите сказать, что отец умер совсем не так, как жил? Он счел бы это тяжелым обвинением. – Нет, ваше высочество, я этого не говорю. И в тот момент, когда он умер, меня рядом не было. – Верребер помолчал, словно не зная, как точнее выразиться. – Ваш отец был храбрейшим из всех, кого я знал. Не представляю, чтобы он не проявил стойкости перед лицом смерти, как делал не раз, смотря ей в глаза. Но он был не из тех, кого сильно влекло прошлое. Даже совершив ошибку, он извлекал из нее урок, а потом забывал о ней. Мы должны поступать так, как поступил бы он, и смотреть в будущее. А теперь, ваше высочество, прошу прощения, но меня ждут в штабе. Планирование операции еще далеко не закончено. – Конечно, Верребер, – сказал Орамен, прикладываясь к бокалу. – Я не хотел задерживать вас или без надобности растравлять какие-то раны. – Да, ваше высочество. – Фельдмаршал поклонился и вышел. Орамен счел себя в какой-то мере избранным – ему столько удалось извлечь из Верребера, слывшего молчуном. Этого совсем нельзя было сказать об экзальтине Часке – следующем, к кому обратился принц, желая знать все обстоятельства смерти отца. Экзалтин был округл телом и лицом, а в темно-красных одеяниях казался еще толще. Он разразился длинной историей о своем присутствии при последних минутах короля, сводившейся к тому, что его, Часковы, глаза были полны слез, а в ушах стоял единогласный скорбный плач, так что ничего толком он, Часк, не запомнил. – А как продвигаются ваши занятия, юный принц? – спросил экзальтин так, словно возвращался к более важной теме. – Продолжаете черпать из источника знаний? Да? Орамен улыбнулся. Он привык к тому, что взрослые спрашивают о его любимых школьных предметах, когда не могут придумать ничего другого или хотят уйти от неприятного разговора. А потому он отделался общими словами и удалился. – Говорят, что мертвые смотрят на нас из зеркал. Это правда, Джильюс? Королевский врач повернулся с испуганным лицом, потом споткнулся и чуть не упал. – Ваш… да, принц Орамен. Доктор был маленьким человечком и обычно выглядел напряженным и нервным. Но сейчас его словно переполняли бодрость и энергия. Кроме того, он непрерывно покачивался и смотрел стеклянным взглядом, отчего казался выпившим. Перед тем как Орамен подошел к нему, он смотрел на свое отражение в одном из зеркал, которые покрывали половину стен зала. Орамен искал доктора, пробираясь сквозь толпу, принимая выражения сочувствия, не скупясь на подобающие случаю комплименты и стараясь казаться – и быть – исполненным скорби, мужества, спокойствия и достоинства одновременно. – Вы видели моего отца, Джильюс? – спросил Орамен, кивая на зеркало. – Он там был? Смотрел на нас? – Что, что такое? – спросил маленький доктор. От него пахло вином и какой-то едой. Наконец он словно возвратился к реальности, повернулся, снова покачнувшись, и заглянул в высокое зеркало. – Что? Мертвые? Нет, я никого не видел. Честное слово, никого, мой принц. – Видимо, смерть моего отца сильно повлияла на вас, мой добрый доктор. – Разве могло быть иначе? – спросил Джильюс. Его докторская шапочка сползла на ухо и на лоб, чуть ли не закрыв правый глаз. Из-под шапочки торчали клочки седых волос. Доктор заглянул в свой бокал, почти пустой. – Разве могло быть иначе? – Я рад, что нашел вас, Джильюс, – сказал Орамен. – Я хочу поговорить с вами с того самого дня, как был убит отец. Доктор закрыл один глаз и, прищурившись, посмотрел на него. – Да? – произнес он. Орамен с детских лет видел вокруг себя пьяных. Вообще-то, пьянство было ему не по душе (вряд ли стоило упорно добиваться головокружения вместе с тошнотой), но ему нравилось сидеть в одной компании с выпившими – он уже знал, что в этом состоянии люди нередко выдают свою тщательно скрываемую сущность, выбалтывают разные сведения или слухи, чего не стали бы делать так поспешно в трезвом виде. Он подумал, что нашел Джильюса слишком поздно – тот уже успел порядком набраться, – но все равно решил попробовать. – Вы были с моим отцом, когда он умирал, несомненно. – Это была несомненная смерть, вы правы, ваше высочество. – Доктор зачем-то попытался улыбнуться. Но скоро улыбка исчезла, сменилась выражением отчаяния. Потом он уронил голову, так что лица уже не было видно, и принялся бормотать примерно следующее: – Что, почему несомненная? Какая еще несомненная? Джильюс, ты идиот… – Доктор, я хочу знать о последних минутах отца. Для меня это важно. Я чувствую, что не обрету покоя, пока не узнаю. Пожалуйста… вы можете припомнить? – Покой? – сказал Джильюс. – Что за покой? Что за покой тут может быть? Покой… покой – это благо. Обновляет организм, расслабляет нервы, восстанавливает мышцы, позволяет снять механическое напряжение с главных органов. Да, это покой, и мы можем стремиться к нему. Смерть – это не покой, нет, смерть – это конец покоя. Смерть – это гниение и разложение, а не укрепление! Не говорите мне о покое! Какой тут может быть покой? Скажите мне? Где покой, когда наш король в могиле? Для кого? А? Я так не думал! Орамен отступил от разбушевавшегося доктора. Можно было лишь догадываться о силе чувств несчастного. Как он, должно быть, любил короля! Как отчаянно переживал его потерю – тем более что оказался не в силах его спасти! Два главных ассистента доктора подошли к нему и подхватили под руки с обеих сторон. Один взял у Джильюса бокал и сунул в карман. Второй взглянул на Орамена, нервно улыбнулся, пожал плечами и пробормотал некое извинение, в конце которого стояло «ваше высочество».