– Что? – вопросил Джильюс. Голова его моталась туда-сюда, словно на сломанной шее, зрачки вращались: доктор пытался разглядеть, кто поддерживает его. – Мои могильщики? Уже? Чтобы я предстал перед судом коллег? Обвинение перед тенями умерших врачей прошлого? Бросьте меня в зеркало. Дайте мне отразить… – Доктор закинул назад голову и завыл: – О, мой король, мой король! Рыдая, он обмяк в руках ассистентов. Те уволокли его. – Дорогой Орамен, – сказал тил Лоэсп, неожиданно возникнув рядом с принцем, и посмотрел вслед Джильюсу и его помощникам, – видимо, доктор слишком сильно утешался вином. – Больше его ничто не утешит, – проговорил принц. – Я чувствую, что его горе превосходит мое. – Есть уместная скорбь, а есть неуместная, вы так не думаете? – сказал тил Лоэсп, встав рядом с Ораменом. Он возвышался над принцем, а его волосы в мерцании свечей отливали сединой. В темно-красных штанах и длинном фраке он казался не менее массивным, чем полностью облаченный в доспехи – тем вечером, когда привез тело короля с поля боя. Орамен уже устал быть вежливым. – Так как же умер мой отец, тил Лоэсп? С достоинством? – спросил он. – Прошу вас, расскажите мне. Тил Лоэсп стоял, слегка наклонившись над Ораменом, но теперь выпрямился и чуть отошел в сторону. – Он умер, как подобает королю. Я никогда не гордился им сильнее и не преклонялся перед ним больше, чем в тот миг. Орамен прикоснулся к руке воина: – Спасибо, Лоэсп. – Это мой долг, который я исполняю с радостью, принц. Я всего лишь столбик для подпорки молодого деревца. – Ваше слово сейчас стало для меня надежной опорой, и я ваш должник. – Ни в коем случае, ваше высочество. Ни в коем случае. – Несколько мгновений тил Лоэсп улыбался Орамену, потом его взгляд скользнул куда-то за спину принца, и он сказал: – А вот, ваше высочество, более приятное для вас лицо. – Мой принц, – сказал кто-то за спиной Орамена. Он повернулся и увидел своего старого друга Тоува Ломму – тот стоял и улыбался ему. – Тоув! – воскликнул Орамен. – Конюший Тоув, с вашего позволения, принц-регент. – Конюший? – переспросил Орамен. – Чей? Мой? – Надеюсь! Никто другой меня бы не взял. – Способнейший молодой человек, – сказал тил Лоэсп, похлопав Ломму и Орамена по плечу. – Вы только помните, что он должен удерживать вас от озорства, а не склонять к нему. – Тил Лоэсп улыбнулся Орамену. – Оставляю вас наедине, в надежде на ваше хорошее поведение. – Он коротко поклонился и вышел. Тоув скорбно взглянул на Орамена: – Не самый подходящий день для озорства, принц. Не самый. Но будем надеяться, что настанут и другие дни. – Мы будем проводить их вместе, только если ты станешь снова называть меня по имени. – Тил Лоэсп категорически воспретил мне всяческую фамильярность, вы ведь теперь принц-регент, – притворно нахмурился Тоув. – Считай, что этот приказ отменен. Мной. – Ничего не имею против, Орамен. Давай выпьем. 8. Башня – Я тебе говорю: это судьба, если не рука самого МирБога… или что у него там есть. Метафорически это рука МирБога. Возможно. – Думаю, вы недооцениваете роль слепого случая, ваше высочество. – Слепого случая, который привел меня в то ужасное место? – Безусловно, ваше высочество: ваш испуганный скакун бежал по бездорожью, пока не нашел тропинку. Естественно, он предпочел ровный путь ухабам и выбрал более легкий маршрут – под гору. Потом появилась старая фабрика – там, где дорога расширяется и идет дальше горизонтально. Естественно, там он и остановился. Фербин посмотрел на распростертого слугу, который лежал в паре шагов, на покрытой опавшими листьями земле. Большой синий лист замер на его голове. Хубрис Холс невозмутимо встретил взгляд принца. * * * Они летели из схоластерии, пока та не скрылась за грядой невысоких холмов, потом сели на поросшем вереском склоне. Внизу простиралась вспаханная земля. – Кажется, я слышал о башне Д’ненг-оал, – сказал Фербин, пока они обследовали сбрую двух храпящих, фыркающих каудов, – но будь я проклят, если знаю, в какой это стороне. – И здесь ничего, – сказал Холс, заглянув в один из седельных мешков. – Хотя, если нам повезет, здесь будет карта. Дайте-ка я посмотрю. Он по локоть запустил руку в мешок. Там оказались карты, немного еды, вода, телескоп, гелиограф, два увесистых карманных хронометра, барометр/высотомер, несколько патронов для пистолетов и винтовок (но никакого стрелкового оружия), четыре небольшие ручные гранаты, маленькое одеяло и всякая каудовая всячина, в том числе множество крисковых орешков – любимого лакомства животных. Холс сунул по одному орешку в пасть каждому. Кауды благодарно тявкнули и заржали. – Пробовали их, ваше высочество? – спросил Холс, встряхнув мешок с орехами. – Нет, – ответил Фербин. – Конечно же нет. – Дрянь ужасная. Горькие, как ведьмина моча. – Холс засунул орехи назад в мешок и поправил его. – А эти сукины рыцари, что притащились в схоластерию, видать, аскеты или что-то похожее. В мешках – никаких радостей для простого человека: ни вина, ни унджа, ни крайла. Летуны гребаные. И Холс покачал головой, осуждая такую непредусмотрительность. – И никаких защитных очков или масок, – добавил Фербин. – Наверное, взяли с собой. Холс стал сравнивать один из патронов с патронами от собственного пистолета. – Давайте быстренько посмотрим – и дальше, ваше высочество. А? – предложил он, потом тряхнул головой и вывалил патроны на мох. Они посмотрели на карты. Одна, выполненная в достаточно крупном масштабе, изображала местность в пределах десяти дней лета от Пурла. На ней были обозначены многие сотни громадных башен, а также границы тени и периоды разных гелиодинамиков. – Вот она, – сказал Фербин, ткнув в карту пальцем. – Что скажете, ваше высочество? Четыре коротких дня полета? – Скорее, три, – уточнил Фербин, довольный тем, что наконец-то нашлась область практических знаний, в которой он разбирался лучше слуги. – Пять башен по прямой, потом одна вниз – расстояние в четыре раза больше, а после еще три и одна. И в сторону от Пурла, что только к лучшему. – Он поднял взгляд на Обор. Подернутые красноватой аурой очертания светила только-только поднимались над горизонтом: оно начинало свой медленный, предустановленный путь. – Сегодня долгий день. Животным придется дать отдохнуть, но у башни нужно быть до сумерек. – Я и сам не прочь всхрапнуть. – Холс зевнул и неодобрительно посмотрел на своего летуна: вытянув длинную шею, тот вылизывал гениталии. – Эх, признаться, ваше высочество, я уж надеялся, что больше не увижу этих тварей вблизи. Кауд Холса поднял голову, но лишь для того, чтобы громко и протяжно пукнуть, словно подтверждая невысокое мнение о нем нового наездника. – Тебе не по душе крылатые животные, Холс? – Совсем не по душе, ваше высочество. Если бы боги хотели, чтобы мы летали, то они осчастливили бы нас крыльями, а на каудов наслали проклятие. – Если бы они не хотели, чтобы мы летали, гравитация была бы сильнее, – ответил Фербин. – Я не знал, что она регулируется, ваше высочество. Фербин снисходительно улыбнулся. Он понимал, что его слуга не искушен в иноземной мудрости и не знает, что гравитация, которую они считают нормальной, равняется примерно половине стандартной – что бы это ни означало. – Ну что? – сказал Холс. – Тронулись? Оба пошли к своим летунам. – Лучше одеться потеплее, – заметил Фербин. – Там будет холодно. Тучи рассеиваются, и мы сможем подняться повыше. Холс вздохнул: – Если уж без этого никак, ваше высочество… – А я заведу часы. А? – Фербин поднял хронометр. – Это необходимо, ваше высочество?