– Фу, гадость какая. Почему меня все время кормят гадостью? В этом мире закончились нормальные продукты? – Да что вы, тетя Шура, вкуснейший пирожок! Даже на мой вкус, а мне тоже не так-то просто угодить, вы же знаете. Меня терзают два чувства – безумно хочется отобрать у нее мои ножницы, но, с другой стороны, я до слез рада видеть, как она становится похожей на саму себя. – Это наказание, – бормочет она себе под нос. – Я все испортила. Я положила отраву. Они неделю с горшка не слезали. И это сразу после свадьбы! Я не хотела! Или хотела? Постойте-ка, а я хотела или не хотела… – Тетя Шура, о чем вы? – Да так… – Она машет рукой. – Какая теперь разница! – Вы помните, что случилось в парке двадцать пятого мая? Куда делись ваши ножницы? Она мрачнеет и кладет пирожок на стол. – Пончик пропал. Кажется, больше, чем сейчас, мои глаза стать уже никогда не смогут. – Это мой хранитель, – поясняет она, хотя и так знаю. – Осталась только открытка – толстая, как из дрожжевого теста. Мой миленький Пончик… Я держала его в руках, представляешь? Как пряничного человечка. Могла бы даже съесть. Вот только не помню, куда его задевала. Я ошибалась – мои глаза еще увеличились. Тетя Шура яростно чешет в затылке, хмурится, кусает губу. – Они превратили моего хранителя в открытку и дали мне вот это. – Она протягивает мне раскрытую ладонь. Я вижу странный круглый предмет, похожий на старинные часы-брегет, по которым проехал трамвай. Медный корпус смят и покрыт царапинами, вместо циферблата какие-то шестеренки и бронзовая спираль. Смотрю на эту штуку, и мне приходит в голову ответ на вопрос, что такое «Амаркорд». Это означает «я вспоминаю», по крайней мере, так мне говорила Инга. Я протягиваю руку, но тетя Шура поспешно сжимает штуковину в кулаке, прячет руку за спиной и жалобным тоном добавляет: – А одна, тощая и длинная, что твоя жердь, утащила мои ножницы. – Кто они, тетя Шура? – Я не помню. Какие-то девицы… в серых халатах. – Как у советских грузчиков? – осеняет меня. – Много ты помнишь советских грузчиков, деточка! Да ни один грузчик это рубище бы не надел даже после третьей бутылки водки. – Но как они это сделали? Как можно превратить хранителя в открытку? Тетя Шура снова берет пирожок, жует, плюется, потом говорит: – Они мне показали свою открытку – и все скривилось. Все стало как мрачный пирог – непропеченный и начинкой наружу. И Пончик… Ох, Пончик, я сразу поняла, что больше не увижу его в альбоме. – Она всхлипывает и утирает слезу. – А что было на той открытке, вы не помните? Тетя Шура хмурится и крошит на пол кусок пирога. – Мрак. Девочка моя, там был такой мрак, какой не снился тебе в самых кошмарных снах. Лучше бы тебе никогда такого не видеть. – Клетка, голубь и черная шкура? Похоже, как будто человек сидит? – Клетка и голубь? – Она вскидывает брови вверх. – Нет, деточка. Хуже. Намного хуже. Там было тесто. Пресное тесто без вкуса и без запаха, и оно затягивало внутрь, как зыбучие пески. – Тесто на открытке? – Внутри открытки, ты же понимаешь. А снаружи был пирог, вывернутый наизнанку: тесто внутри, начинка снаружи. Ах, я, кажется, уже говорила про это. И начинка, знаешь, такая, ядовито красная! Сразу видно, что не просто невкусный… – Она снова всхлипывает и лезет в карман за платком. – Мрак! Мрачный пирог! Тетя Шура достает из кармана мои ножницы и смотрит с удивлением то на меня, то на них: – Милая… это ведь твои, да? Я киваю. – Мне придется их отдать, – вздыхает она. – И тогда вы снова все забудете? – Я не могу оставить их себе. – Она гладит лезвия кончиками пальцев, я вижу, как поток играет в ее руках тоненькой, едва заметной струйкой. – Мы найдем ваши ножницы. Я обещаю, – говорю я. И кто меня только за язык тянул?! Не могу же я теперь обмануть тетю Шуру. Нашлась обещальщица! С таким же успехом заяц мог бы пообещать ежику разобраться с медведем. Я хихикаю про себя. Или это опять истерическое? Но мне больше ничего не остается. Разве что искать – Ингу, Надежду Петровну, Магрина – кого-то, кто способен разобраться в происходящем. Потому что все остальное выше моих сил. Тетя Шура протягивает мне ножницы. – Бери, девочка моя. Это твое. – Она улыбается мне, и это трогает меня больше, чем любые слезы. В тот миг, когда я уже держу ножницы, а тетя Шура их еще не отпустила, она вдруг морщит лоб, вспоминает что-то и говорит: – Мне нужно тебе что-то сказать. Ты не слышишь, а я слышу. – Что? – Уже пора. Тебя ждут. – Кто меня ждет? Где? Она выпускает бронзовые ручки, идет к подоконнику, отрывает листок у комнатного цветка и растирает его в руках. По комнате распространяется цветочный запах. Тетя Шура протягивает мне ладонь, и я вижу, что кончики ее пальцев приобрели зеленоватый оттенок. – Что это значит? – спрашиваю я. Но ее взгляд снова становится растерянным. Я прячу ножницы и протягиваю ей недоеденный пирожок. Тетя Шура послушно берет его, но жует механически и с завистью смотрит мне в глаза, как будто это я что-то ем, а она голодает. – Невкусно, – жалуется мне она. – Я устала. – Сейчас поедем домой, – успокаиваю я ее. Я благодарю хозяйку, вручаю ей еще несколько купюр и увожу тетю Шуру к такси. Доставив домой, сдаю ее с рук на руки родственникам и говорю, что она потерялась, но потом вспомнила свой адрес. Меня долго уговаривают остаться, расспрашивают, пытаются всучить мне какие-то гостинцы, в конце концов я вырываюсь и спешу домой. Дома вытряхиваю прямо на пол содержимое своего рюкзачка. Последней вываливается визитка ателье «Депрессивный хорек» – карточка, которая оставляет следы зеленой краски на руках. Только теперь в голову мне приходит очевидная мысль: работа профессионала такого уровня не должна пачкаться, если только он не задумал ее именно такой! Случайностей не бывает, особенно если речь идет о Меркабуре. Понятия не имею, что тетя Шура знает об этом ателье и его хозяйке, но она хотела сказать мне только одно: пора воспользоваться визиткой. Вот только как это правильно сделать? Иногда верный способ мне подсказывают собственные руки… Я снова ощупываю карточку, провожу пальцем по каждой детали, но ни одна не откликается. Тогда я подключаю самый антискраперский инструмент – банальную логику. Итак, в ателье ходят, чтобы заказать одежду. Снимают мерки, выбирают подходящую модель и ткань. Открытку на себя не примеришь, но вот ткани… Я осторожно снимаю проволочную вешалку с кусочком изумрудной материи, а потом вешаю ее обратно. Ничегошеньки не происходит, но мое внимание привлекает портрет хорька. Надо же, я не сразу заметила, какая у него забавная и одновременно невыносимо грустная мордочка. Ой, что это? Он мне подмигнул?! Зверек корчит мне рожи, портрет на глазах становится все больше и больше, а у меня нестерпимо кружится голова. Я закрываю глаза и проваливаюсь на ту сторону, в Меркабур. Спустя мгновение мне открывается чудная картина. В жизни не видела ничего подобного! Но еще до того, как успеваю осознать то, что вижу, я чувствую: меня здесь и вправду ждут. Глава четвертая. Кем вы были в прошлой жизни? Инга 2 июня, почти десять утра, время знакомиться Самое безопасное место в мире – Кем вы были в прошлой жизни? – Он задал мне этот вопрос таким тоном, словно спросил, в какой школе я училась. Я вздрогнула. Когда она у меня закончилась, эта прошлая жизнь? Два года назад или прошедшей ночью? Он ждал, всем своим видом выражая бесконечное терпение. – Вспоминаю, – пояснила я. – Я преподавала итальянский. – Потом решилась спросить вслух: – Где я? – Вы у меня дома. Правда, не знаю, как вы сюда попали, но я вас ждал. – Мы в Меркабуре? – открыто спросила я. Он посмотрел на меня с таким любопытством, что я принялась ощупывать лоб – вдруг зеленые рожки выросли? – Вы находитесь на Земле, это третья планета от звезды в нашей Солнечной системе. «Ноль тридцать в тентуре, семь по спирали», как в одном фильме говорили.