ИЗ РАННИХ РАССКАЗОВ ГОЛОС ПРОПАЩЕЙ ЖЕНЫ Семь горьких лет тому назад Петра Степаныча все звали еще Петей. Хотя и шел ему тогда уже двадцать шестой год. Он был добр и расплывчат, сероглазый механик, склонный к сладким фантазиям и ночным грезам. Работал на старой электростанции, жил в общежитии и никак не мог выхлопотать себе отдельную комнату. Всё пугал председателя месткома: – Я жаловаться буду! Мне жениться надо! – Ну и женись, – лениво отвечали ему. – А жить-то где? В общежитии? Мне двадцать шесть лет, а я – холостой. Потому что жить негде. Да. – Ты женись, женись, – говорили ему. – Ты женись, а потом уж кричи насчет жилплощади. – Странная логика, – удивлялся Петя и в грустной, глубокой задумчивости удалялся прочь. Но жениться пока не спешил. Мечтал, искал, планировал. Прогуливаясь после работы, проходя мимо парка, благоухающего черемухой и сиренью, Петя грезил наяву, сочиняя себе соответствующую невесту. Но, как говорится, на практике все обстояло иначе – попадались на его жизненном пути сплошь аморальные стервы, или – что еще хуже – занудные старые девы. И вдруг – повезло. Однажды летом, в томительный знойный вечер, Петя сел в автобус, следующий по мосту на правый берег, мимо острова Отдыха. Хотел искупаться после работы. Сидел у окна и разглядывал прохожих девушек, наспех прикидывая – подходят ли они для него. Внезапно над головой, из вмонтированного в потолок репродуктора, раздался певучий женский голос: – Това-aрищи, не забыва-айте приобрета-ать биле-етики! Не толпитесь на задней площа-адке, проходите в сало-он! Билеты – в автома-атах! «Очень приятный голос», – подумал Петя. Шофер автобуса что-то еще произнес, то есть произнесла певучим своим голоском, а потом… А потом вдруг запела, используя микрофон: – Тополя-а, тополя-а-а! – пела она. Пела она хорошо. Автобус себе катил по бетонному мосту, приближаясь к острову Отдыха, а шофер, шоферша – пела и пела. Голос ее чуть дрожал от сотрясения автобуса, но когда она песню заканчивала, голос был чистым и звонким, без дрожи, протяжным и бесконечным. Петя был очень взволнован. Выходя из автобуса на своей остановке, он задержался возле передней двери и успел рассмотреть лицо певуньи. Шоферша была круглолицей и юной, с карими глазами и курносым носом, и с легким пушком над верхней губой. Она увидела в зеркальце заинтересованное петино лицо и, глядя же в зеркальце, подмигнула ему. – Спасибо, – сказал Петя, словно случайно касаясь ее плеча. Плечо ее было горячим. Петя запомнил номер автобуса. Направился было к берегу, собираясь по инерции все же купаться, но потом передумал и вернулся к остановке. И долго ждал, когда же возникнет-появится тот маленький синий автобус с поющей шофершей. Он появился, автобус. Петя зашел, но не стал проходить в салон и садиться. Стоял рядом с открытой кабиной, рядом с ней. – Это снова я, – сказал Петя. – Приобретайте биле-еты! – пропела она в микрофон. О, голос чудесный ее… движения нежных губ… блеск карих глаз. – Спойте, спойте! Пожалуйста, спойте… – взмолился Петя. Она рассмеялась, глядя на него в свое зеркальце, – и запела. Она пела прекрасно, успевая закончить песню от остановки до остановки. Петя так и стоял возле нее, все слушал и слушал. Она не ругала его, не прогоняла, не спрашивала – зачем он тратит время в такую жару, и чего он ждет-дожидается. Она пела и все понимала. Когда на конечной остановке она вышла из кабины и отстранила его горячим плечом, он торопливо произнес: – Постой, не спеши. Как тебя зовут? – Елена, – сразу сказала она. – Погоди же. Когда ты свободна? – Всегда! – И она рассмеялась. – Нет, без шуток… Кстати – ты не замужем? – Нет. Я свободна, свободна, свободна. Чего мнешься, чудак? Говори. Хочешь – приходи ко мне сегодня вечером. – Хочу! Приду! Меня Петей зовут… Петром! – воскликнул он, а потом вдруг зачем-то добавил: – Не обмани, пожалуйста… – Что? Я же сказала – приходи. Правда, своей квартиры не имею, снимаю комнату. Но это пустяки, – и она назвала адрес. – Не забудешь? – Никогда! Так состоялось знакомство. Познакомились, подружились, поженились. Спелись. Петя был очень доволен новой жизнью, тем более, что вскоре после женитьбы ему удалось-таки получить однокомнатную квартиру в одном из новых девятиэтажных домов. Жили легко и весело, пели и смеялись, и не уставали целоваться, и все было хорошо. Обзавелись мебелью, купили телевизор, холодильник, то, се. Одно плохо – не было детей. Год прошел, два года – а детей все не было. Петя грустил иногда, задумывался, замолкал среди разговора. И если раньше грезил он о жене, то теперь еще больнее терзали его мечты о ребенке. – Леночка, Лена, – шептал по ночам, – как же так? Нам бы мальчика… или девочку… уж ты постарайся. – Не горюй, не печалься, – поющим голосом отвечала она. – Мы постараемся вместе… И все будет хорошо… все будет. Он верил и засыпал, утыкаясь лицом в ее душистую подмышку. Жили дружно. И друзья-приятели часто их навещали. Дом не пустовал. На все праздники, на дни рождения, и просто так – всегда и все собирались у них. Лена, конечно, крутилась на кухне, готовила борщ или холодный свекольник, или пельмени, или голубцы. Пекла пироги с мясом, с рыбой. Изобретала настойки, наливки. Леночка, Лена… круглолицая, кареглазая… веселая певунья, радостная душа. Даже когда сердилась она, даже когда бранила кого-то, голос ее был протяжно-певучим, и хотелось слушать, словно песню, даже редкую брань ее и беззлобную ругань. – У тебя не жена – золото, – говорили Пете друзья, хмуро оглядываясь на своих, невзрачных и вредных. – Хо-хо! – Петя щурил серые глазки и довольно потирал ладони. – У нас с Еленой все построено на железном принципе!.. – И многозначительно подмигивал. А про себя думал с легкой печалью: все хорошо, жаль, детей нет… И слегка чего-то боялся, побаивался. Что-то предчувствовал недоброе. И вздрагивал, замирал в сладкой истоме, когда слышал голос жены, доносящийся, например, с балкона: – Что бы-ыло, то бы-ыло, Закат догорел. Сама полюби-ила, Никто не веле-е-ел! …И еще, и еще, и весь вечер, без просьб, без ломаний, все пела и пела, заливалась соловьем. Особенно она любила украинские песни, которые пела, закрыв глаза и слегка бледнея, а когда замолкала – словно приходила в себя после долгого обморока, словно просыпалась, и с улыбкой смотрела на Петю. – Лена… – шептал он, томясь и смакуя сладкое имя ее («Ле-е-ена!..») – тающее, соскальзывающее с языка, словно льдинка. Конец был таким же внезапным, как и начало. А может быть, эта внезапность явилась такой лишь для Пети, для слепого влюбленного мужа, а прочие трезвые люди, вероятно, давно уж о чем-то догадывались. Прошло пять лет супружеской жизни, и Лена стала скучать. Особенно, как ни странно, скучала она дома, не на работе. Томилась, слонялась из угла в угол, вздыхала. Однажды, случайно зайдя на кухню, Петя (уже – Петр Степаныч) уловил тихий шепот, не предназначенный для его ушей: «Пусто, пусто… господи, почему так пусто?..» Пела теперь она редко, только когда мылась, запершись в ванной комнате и лениво любуясь на свое тело, матово мерцающее в запотевшем зеркале. С работы стала приходить поздно. Объясняла, что задерживается в клубе, в художественной самодеятельности. Петр Степаныч стал сомневаться. Стал потихоньку ревновать. Однажды он решил встретить Лену после работы. Зашел за ней в ее диспетчерский пункт, что возле речного вокзала. В тесной комнате было душно, толпились шоферы, кондукторы. Курили, сплетничали, травили анекдоты. – Добрый вечер, – сказал, входя, Петр Степаныч, и огляделся. – Извините, а где Лена? – Какая Лена? Ах, Ле-ена… – промямлил диспетчер и отчего-то смутился и опустил глаза. – Лена где-то здесь. А вы подождите… она сейчас. – Она вернулась с рейса? – спросил, чуя беду, Петр Степаныч. – Вернулась, вернулась. – Они же с Пашкой, в автобусе, – вмешался один из шоферов.