– Как же это… три жены… разве так можно? – испуганно прошептала она. – Почему нельзя? Я их не обижаю, они меня любят. – Но закон… – Закон есть разный. В паспорте одна жена записана, старшая. А в жизни – три. Думаешь, неправда? – И он строго посмотрел на нее. – Зачем мне тебя обманывать? – Но как же так… – Леля совсем растерялась. – Тем более, вы – председатель колхоза… – Тем более! – насмешливо повторил узбек. – Вот именно, глупая – тем более. – Это же… нехорошо. – Йе! Почему нехорошо? Очень хорошо! Одна жена – плохо, две жены – лучше, три жены – хорошо. Якши. Понимаешь? – Вы смеетесь… вы меня просто дразните, – обиделась Леля. – Почему не веришь? Приезжай в колхоз – познакомлю со всеми женами. Нам очень хорошо, честное слово. Дружные женщины. Подружки, понимаешь? – Н-не понимаю… – Эх, какая ты. Ну, подумай – кому это плохо? А? Мне плохо? Нет. Им плохо? Нет, им хорошо, я их не обижаю. Колхозу плохо? Нет, мы план перевыполняем, переходящее знамя района три года держим, никому не отдаем. Понимаешь? Леля сделала жалобное лицо, промолчала, вздохнула. – Как вас зовут? – запоздало спросила она. – Камиль. Меня зовут Камиль. Уже сорок два года – Камиль. Ты на меня сердишься, да? – Нет, но мне как-то странно… все-таки, это нехорошо. Ведь за многоженство могут наказать? – Ой, напугала! – всплеснул он руками. – Ой, бедный я, несчастный я преступник… Как это по-русски? Ага – сквозь пальцы! Слышишь меня? Все смотрят на это сквозь пальцы. – Все равно – нехорошо. Не по-советски… – Послушай, – сказал Камиль без улыбки, но глаза его смеялись. – Послушай и подумай. Мать любит своих детей, правда? У моей матери нас было одиннадцать – и она всех любила одинаково, ты слышишь? А у меня – всего три жены. Так разве не хватит моего большого сердца и на четвертую? А? – И Камиль захохотал, и от радости даже опрокинул пузатый фарфоровый чайник. – Это унизительно… для женщины… – промямлила Леля. Она боялась постигать такие ужасные порядки. У Лели был детский ум, думать она почти не умела, и все ее редкие мысли возникали в форме картинок. У обычных людей в голове мысли, а у Лели – картинки. Иными словами, она была почти дурочка. Однако, несмотря на свою простоту, Леля долго сомневалась и не верила многоженцу Камилю. А он слишком уж складно расписывал ей преступную свою жизнь, заговаривал зубы, бескорыстно потешаясь и ничего не желая добиться. Хотя насчет трех жен – чистая правда. Не врал. – Э-э, однако, уже поздно, – сказал, наконец, Камиль, взглянув на часы. – Мне пора. Он ловко-упруго вскочил, поиграл плечами, поправил тюбетейку на стриженой голове, подмигнул Леле лукаво и пошел прочь, чуть покачиваясь на кривоватых ногах. Когда Камиль ушел, Леля долго и невнятно о нем думала. И потом, в автобусе, думала, и вечером думала, и ночью просыпалась и думала. То есть не думала, а просто – видела одну и ту же пугающую и заманчивую картинку: худой черный Камиль в тюбетейке, стоит, покачиваясь на кривых ногах, скалит белые зубы и беззвучно и бесконечно хохочет. На другой день, после ужина, Леля вышла к фонтану. Она была в странно-возбужденном состоянии. Желтую кофту зачем-то надела, с каким-то бессознательным наивным расчетом. Присела на скамейку и стала смотреть на подсвеченную воду в бассейне. Подошел Камиль и сказал: – Салям алейкум, Леля. Она вздрогнула, испугалась и не смогла ничего ответить. Камиль был по-городскому принаряжен – в светлых брюках, розовой рубашке. – Совсем не рада? – спросил он, упруго присаживаясь возле нее. – Не пугайся, глупая. Я в Ташкент по делам приезжал… Иду мимо, вижу – ты сидишь, скучаешь. Не сердись, пожалуйста. Леля молчала, приходила в себя. Ей было и страшно, и хорошо. Ничего не могла понять. Камиль что-то говорил, шутил, подшучивал, а она ничего не слышала, не видела, не думала. Он как бы между прочим пригласил зайти в ресторан. Она не хотела, стеснялась, отказывалась, но Камиль уговорил. Сели за неудачный столик – рядом с оркестром. Было очень шумно. Камиль заказал бутылку шампанского, двести граммов коньяка, фрукты. – Зачем все это? – сказала бессмысленно Леля, когда оркестр ненадолго умолк. – О чем ты? Не понимаю… – Камиль пожал плечами. – У меня, хотын, сегодня большая радость. Достал для колхоза три новых пресса. Хлопок давить – понимаешь? Он разлил в бокалы шампанское. Лелю никто еще не угощал шампанским – и она решила попробовать. – За вашу удачу, – сказала она и выпила почти полный бокал. – Ой, как вкусно! Я и не знала… – Пить всегда вкусно, – подтвердил Камиль, кивая, и налил себе коньяку. – Понимаешь, хотын… – Нет-нет-нет, вы мне вот что объясните, – перебила Леля, – вы зачем мне голову морочите? Прессы какие-то придумал… Зачем обманываешь? – И она погрозила ему пальцем. Камиль удивился, но тут же понял, что Леля просто опьянела. – Я не обманывал, – сказал он. – Я доставал прессы. Клянусь аллахом и третьим, решающим годом девятой пятилетки. – У, какой противный, – капризно протянула Леля. – Ужасно противный Камиль. Налей мне еще шампанского! – Пожалуйста. Пей, солнышко. Давай выпьем за здоровье твоего мужа… Как его зовут? – У меня нет мужа, – и она хихикнула и опять погрозила пальцем. – У-у, противный. – И не было? – Не было… – Ну, а жених есть? – Нет. У меня никого нет, – тихо сказала Леля, и вдруг всхлипнула: – У меня совсем-совсем никого нет!.. У всех кто-то есть, а у меня – никого! Я одна, понимаешь? Меня никто не любит! Я старая дева! – Что ты, джаным, что ты? – ласково погладил он ее по плечу. – Не надо так… Успокойся, пожалуйста. – Меня никто не любит! Я дурочка! Меня так все и зовут: Леля-дурочка… Я же знаю! – Эй, зачем ты так? Зачем себя обижаешь? Почему – дурочка? Это неправда, ты хорошая, честное слово. Симпатичная… и совсем неглупая… – Спасибо, спасибо, спасибо, – забормотала она. – Слушай, Камиль… женись на мне! – Эй, женщина… что ты говоришь?! – испугался он. – Как я могу на тебе жениться? У меня есть три жены. Леля залпом выпила второй бокал шампанского, отдышалась. – Я буду четвертой, – сказала она. – Слышишь? Я буду твоей четвертой женой. – Ты совсем пьяная, – нахмурился Камиль. – Не пей больше – пожалуйста. Леля заплакала. А он смотрел на нее и удивлялся – таких глупых женщин он никогда еще не встречал. Он уже пожалел, что пригласил ее в ресторан, и подумал о том, как бы теперь отвязаться. – Значит, не хочешь? – спросила она, всхлипывая. – Не хочешь, чтобы я стала твоей четвертой женой? – Это не так просто, – медленно сказал Камиль, – это очень непросто… – И вдруг он придумал: – Слушай! Я согласен! Но к свадьбе ты должна соткать сюзанэ… – Что? Сю… су… – Ну, это такой ковер… называется – сюзанэ. Понимаешь? Вытки по шелку цветной узор – двух красивых павлинов. Это будет твой калым… Ага? И тогда я женюсь на тебе. Согласна? – Согласна! – закричала она так громко, что играющие музыканты на нее покосились. – Конечно, согласна! Когда я была маленькая, мама учила меня вышивать – гладью, мережкой, болгарским крестом… А ты – как хочешь? – Не знаю, – и Камиль слегка раздраженно пожал плечами. – Ты уж сама должна справиться. Сделаешь сюзанэ с павлинами – будешь моей женой. И он с трудом подавил зевок. – Я сделаю, сделаю! – Леля захлопала в ладоши. – Обязательно сделаю… А ты не обманешь? – Обижаешь, Леля. Слово джигита. – Ха-ха-ха! – засмеялась она. – Слово джигита… как смешно! Ну, значит, договорились. Я сотку тебе эту, как ее?.. Сю… су… – Сюзанэ. – Вот-вот. Сделаю. Давай, выпьем еще! – Йок, – отказался Камиль. – Больше не надо. Пошли. Ему хотелось поскорее расстаться с глупой женщиной. Ох, тяжко на нее смотреть, горько слышать ее восторженный голос… А Леля вскоре уехала в Кырск. Камиль, говоря о женитьбе, разумеется, был уверен, что Леля протрезвеет и не вспомнит о его обещании – не поверит же она всерьез в эту сказку про сюзанэ… А ведь она – поверила.