«А пирог твой понравился?» «Еще как понравился! Я теперь так наловчилась со скалкой управляться, что из рук ее больше не выпущу». – Девушки, спать давно пора, – заявила Варту, появляясь в дверях комнаты. – А кто меня ночью потревожит, тому не поздоровится. Чийя, огонь в очаге погаси. Как только толстуха заперла дверь на замок, Оккула обняла Майю за плечи: – Ох, банзи, койка узкая, как сточная канава, но мы с тобой поместимся, правда? – Как, при всех? – смутилась Майя. – А что такого? – удивилась подруга. – Не мы одни друг друга утешаем, сама видишь. Вдобавок, кто знает, где завтра ночевать придется. 17 Лаллок Майя улеглась на свою койку и крепко уснула. Проснулась она часа через два после восхода солнца. В очаге уже горел огонь, девушки завтрак готовили. Оккула еще спала. Майя принесла еду и разбудила подругу, но та вставать не торопилась. – Нам с тобой спешить некуда, банзи, – сказала Оккула, лениво жуя ломоть свежего хлеба с медом. – За нами пришлют, только рано еще. – Откуда ты знаешь? – спросила Майя. – Да знаю уж. Сходи-ка ты в купальню, посмотри, что там делается. Майя недоуменно пожала плечами, но сделала, как велено. Во дворе ее остановила Варту и приказала возвращаться в комнату, убрать со стола и подмести пол. Час спустя Майю с Оккулой позвали в купальню. Громадную каменную лохань в полу наполнили чистой водой с ароматными травами. Майя ногой потрогала воду – теплая, приятная! Вкусная обильная еда, мягкая постель и сладкий сон заставили Майю забыть о недавних бедах. К ней вернулось счастливое расположение духа. Она торопливо сняла повязку со щиколотки, разделась и с наслаждением бросилась в воду. Отмокнув и наплескавшись, девушки принялись увлеченно пробовать друг на друге всевозможные щетки, гребни, ароматные масла и притирания. Наконец в купальню пришла Варту и велела им вылезать из воды и одеваться. – Вас Лаллок все утро дожидается! – проворчала толстуха. – Похоже, вы не торопитесь хозяина ублажать. – Так мы его и ублажали, – с лукавой улыбкой заметила Оккула. – Язычок-то попридержи, – оборвала ее Варту. – Делай что велено, а то как бы жалеть не пришлось. Майя, неторопливо расчесывая золотые кудри, совсем забыла о том, что должна предстать перед Лаллоком. Руки ее задрожали, к глазам подступили слезы. Оккула подошла к подруге, опустилась на колени и обхватила ладонями Майин подбородок: – Успокойся, банзи, тебя никто не обидит. И вообще, лучше уж к Лаллоку, чем зубная боль, правда? – Но он же нас раздеваться заставит… – всхлипнула Майя. – Вот глупышка! – воскликнула Оккула. – Да он уж насмотрелся, не сомневайся. – Когда это? – Да в купальне же! Угол кисейной занавеской выгородили, помнишь? Ах, ты же в домах утех не бывала, не знаешь, что там такое всегда устраивают. Некоторым нравится за другими подглядывать. Я, как кисейную занавеску приметила, сразу все поняла. – А ты его видела? – Нет, конечно. Для этого кисею и повесили. Но я уж постаралась, чтобы он меня хорошенько разглядел. Хорошо, что я тебя не предупредила, а то б ты от смущения не знала, куда себя девать. Воду ароматную и притирания не для уртайских коров косоглазых приготовили, а для нас, красавиц. Так что не бойся, раздеваться тебя никто не заставит – до поры до времени. Вдобавок мы же вместе к Лаллоку пойдем. В комнате толстухи Майя встретилась с еще одной неожиданностью. Лаллок представлялся ей дородным старцем с темной бородой и в просторном одеянии, однако у стола сидел крепкий тридцатилетний мужчина – чисто выбритый и светловолосый. По простодушному убеждению Майи, одет он был с невероятной роскошью, на дильгайский манер – ярко, как цыган или как ярмарочный зазывала. В ушах блестели золотые серьги, шею обвивал алый шарф в синюю полоску, на желтой безрукавке переливалась огромная брошь с тельтеарнскими аквамаринами, а ноги обтягивали лосины из тончайшей багряной кожи. На столе перед Лаллоком лежала гора бумаг, включая послание госпожи Домриды. Когда девушки вошли, он отложил очередной лист и велел им присесть на скамью у стола. Зуно, стоявший за спиной хозяина, холодно кивнул Оккуле и что-то прошептал на ухо Варту. – А, вот и чернокожая девушка от госпожи Домриды, – удовлетворенно произнес Лаллок с сильным дильгайским выговором. – Она тебя очень хвалила! – Он благосклонно улыбнулся Оккуле. – Благодарю вас, мой господин, – учтиво ответила она. – Так, ты у Домриды несколько лет провела, постельным утехам обучена… А за столом прислуживать умеешь? Про это она ничего не пишет. – Он побарабанил пальцами по столешнице. – Да, мой господин, умею. – Значит, в услужение к знатным господам просишься, в верхний город? – Да, мой господин. – Гм, знатным господам прислуживать непросто, – сказал Лаллок, хитро поглядывая на Оккулу. – Ох как непросто. Если тебе такое не по нраву, ты сразу скажи, я тебя к другому пристрою, Домрида внакладе не останется. – Благодарю вас, мой господин. Я совсем не прочь служить знатному господину из верхнего города. Обучена я хорошо, соображаю быстро, вас не ославлю, не сомневайтесь. Лаллок еще раз перечитал письмо. – Что ж, если покупателю ты не подойдешь, он мне тебя вернет. Будем надеяться, что этого не случится. Похоже, Домрида в твоих способностях уверена, иначе бы не продала. Он отложил послание, взял счеты и начал быстро перебирать костяшки. – Прошу прощения, мой господин, – почтительно произнесла Оккула, – мне бы хотелось узнать о деньгах. – О деньгах? – переспросил ее Лаллок. – Да, мой господин. Госпожа Домрида обещала мне пятьсот мельдов от продажной цены. – Ну, это если за тебя назначенную цену заплатят, – напомнил Лаллок. – Мой господин, умоляю, войдите в мое положение, – начала Оккула. – Я упросила госпожу Домриду меня вам продать, чтобы и вам славу принести, и себя не обидеть. Денег мне нужно немного, и я их с умом употреблю, к вашей же выгоде. – Что ж, ради Домриды мы что-нибудь придумаем, – нетерпеливо ответил Лаллок. – А что твоя подруга? – Он повернулся к зардевшейся Майе. – Нам о ней ничего не известно. Случайное приобретение, а, Зуно? Сверх положенного в Тонильде оброка? – Да, мой господин. Мегдон… – начал Зуно. – Прекрасно, прекрасно, – пробормотал Лаллок, разглядывая Майю, и восторженно потер руки. – И где ее Мегдон приобрел? – Как мне объяснили, мой господин, – протянул Зуно, – Мегдон или Парден, в общем, наши люди в Тонильде, проезжая через Мирзат, встретили женщину, которая вознамерилась продать девчонку. Разумеется, они товар осмотрели и незамедлительно заключили сделку. Ничего удивительного, сами видите. – И как дорого она им обошлась? – Счет за нее я вчера Варту отдал, вон он, на столе лежит. – Нет, ты мне сам скажи, что, по-твоему, Мегдон за нее заплатил. Ты ему веришь? – В нашем деле я никому, кроме вас, не верю, мой господин, – ответил Зуно. – Мегдон девчонку приобрел у невежественной крестьянки. В счете сумма указана. Сами понимаете, что такую девушку за пустячные деньги нигде не купишь. Ну, в конце месяца Мегдон свои расходы нам представит, там и посмотрим. Наступило молчание. – Кто тебя продал? – спросил Лаллок у Майи. – Матушка, – еле слышно прошептала бедняжка. – Мачеха? – уточнил Лаллок. – Нет, мой господин. – Тебя родная мать продала? С чего бы это? – Не знаю, мой господин. Лаллок потянулся через стол, ухватил Майю за подбородок и, приподняв ей голову, пристально посмотрел в глаза: – Ты распутничала? Забрюхатела? Или убить ее хотела? Ну-ка, признавайся! Майя отшатнулась и, закрыв лицо ладонями, зарыдала взахлеб. Оккула начала ее успокаивать, Варту досадливо прищелкнула языком, а Лаллок снова забарабанил пальцами по столешнице. – Приструнить ее, мой господин? – спросила толстуха. – Нет, пусть себе плачет. Главное, чтобы была здорова и не в тягости. Мы ее сразу продадим, хорошую цену выручим. – Мой господин, а вы не хотите продать ее вместе со мной? – предложила Оккула. – И не надейся, дурочка. За тебя одну четырнадцать тысяч обещано, а может, и на пятнадцати сторгуемся, – возразил Лаллок. – Вдвоем вы покупателю в целое состояние обойдетесь.