Майя ахнула, вцепилась в Оккулу и заплакала еще горше. Варту подбежала к девушкам, встряхнула Майю и закрыла ей рот рукой. – Уведи ее отсюда и успокой, – велел Лаллок толстухе. – Только чтоб следов не осталось. Смотри мне, товар не попорть! Зубы не выбей, как в прошлый раз. Лучше узнай, здорова она или нет. Как только Варту вывела Майю из комнаты, Оккула заговорила: – Мой господин, я вам сейчас расскажу все, что мне доподлинно известно. Майя мне все сама выложила, как на духу: ее отчим соблазнил, больше у нее никого не было. Семья бедная, живут впроголодь, мать на сносях, а дочь продала из ревности, когда отчим по делам уехал. Так что девушка вполне здорова и не беременна. – А почему ты хочешь, чтобы я вас вдвоем продал? – уточнил Лаллок. – Видите ли, мой господин, мы друг с дружкой поладили, – призналась Оккула. – Кроме того, я о вашей выгоде пекусь. Майя – девчонка молодая и неопытная. Я ее лучше всех нужной науке обучу, потому что она мне доверяет и меня не боится. Вдобавок мы друг дружку оттеняем – я чернокожая, она беленькая. Это многим по нраву придется, а вам славы прибавит. Вот я за ней и пригляжу, она свое смущение переборет, пугаться будет меньше. – Оккула мельком взглянула на Зуно. – Помните, мой господин, как она в Хесике испугалась? Ну, на постоялом дворе. – Гм, не время сейчас об этом вспоминать… – Зуно помолчал и добавил: – Впрочем, ты дело говоришь. По здравом размышлении, мой господин, девушек и впрямь выгоднее продавать вдвоем. Если, конечно, разумную цену назначить. Лаллок задумался. Домрида предупреждала его, что чернокожая невольница не только обладает необычной внешностью, но и отличается острым умом, а потому наверняка далеко пойдет, особенно в Бекле. Может, станет наложницей какого-нибудь важного барона или шерной, умело удовлетворяющей прихоти пресыщенных богатеев-сластолюбцев. Кто знает? Доходы от торговли наложницами выражались не только в звонкой монете, хотя за хорошо обученных молоденьких рабынь и впрямь платили немалые деньги. Нет, искусную наложницу не стоило настраивать против себя – впоследствии она может занять высокое положение в обществе и стать источником важных сведений. Вдобавок Лаллок припомнил, что один из его приятелей, работорговец Хосейн, лет шесть или семь назад успел укрыться от гнева Леопардов по своевременному совету одной из своих бывших рабынь. – Ну что ж, – вздохнул Лаллок. – Попробуем продать вас обеих. Только ты особо не надейся, Оккула. Покупатель – человек богатый, но неизвестно, согласится ли он на нашу цену. Так что без обид, ладно? – Конечно, мой господин. – Твою долю денег я тебе сейчас отдам, пока никто не видит. Тебе есть где их спрятать? – Да, мой господин. – В верхний город мы сегодня же поедем. У тебя есть что надеть? – Да, мой господин, мои наряды при мне. Надеюсь, вам понравится. Только вот подруге моей хорошо бы платье подобрать. – Подберем, не волнуйся. И причешут ее, как полагается. А ты иди пока, успокой ее. Негоже к покупателю зареванную девчонку вести. – Не беспокойтесь, мой господин, я обо всем позабочусь. Час спустя Майя, причесанная и надушенная, в новом облегающем зеленом платье с белой оторочкой и низким вырезом, вместе с Оккулой сидела в занавешенном паланкине, направляясь по улице Оружейников к Павлиньим воротам – единственному входу в верхний город. Лаллока, девушек и рабов-носильщиков провели в крохотное помещение в толще стены, известное как Лунный притвор. Там их обыскали и подтвердили личности входящих. Даже Лаллок, известный работорговец, вынужден был подвергнуться суровому досмотру – Леопарды весьма заботились о своей безопасности. Обыскали даже паланкин. Наконец привратник налег на рукоять подъемного механизма, и тяжелая створка ворот скользнула вверх, открыв дорогу в верхний город. Лаллок и его спутники проследовали к домам богачей на восточном берегу озера Крюк, точнее, в особняк Сенчо-бе-Л’вандора, верховного советника Бекланской империи. Часть II. Рабыня 18 Сенчо В седьмой год правления Дераккона досточтимому Сенчо-бе-Л’вандору, верховному советнику Бекланской империи, одному из самых богатых и влиятельных людей в стране, стоявшему во главе Леопардов, исполнилось сорок пять лет. Мать его была шлюхой в нижнем городе, отца он не знал. К десяти годам Сенчо выучился торговать и воровать; вдобавок миловидное обличье и учтивое обхождение помогали ему удовлетворять плотские желания взрослых – как женщин, так и мужчин. Мать тем временем спуталась с воровской бандой, а потом, оказавшись причастной к убийству, перебралась через Врако и попала в Зерай, бросив сына на произвол судьбы. Так и случилось, что дворецкий Фравака, богатого торговца железом, в один прекрасный день обнаружил на заднем дворе хорошенького мальчишку, выпрашивающего объедки с кухни. В обязанности дворецкого входило потакать извращенным вкусам хозяина, поэтому он пригрел мальчугана, нашел ему занятие в доме и через пару недель, убедившись в справедливости своих подозрений, привел юного подопечного к Фраваку. Торговец, разнежившись на солнышке во дворе особняка, лениво сунул мальчику руку под рубаху, облапил его, ущипнул, расспросил о прошлых приключениях и потребовал продемонстрировать свои умения. Чуть погодя удовлетворенный Фравак задремал, но прежде велел дворецкому увести Сенчо и подготовить его к новым обязанностям. Десять или двенадцать недель Сенчо провел взаперти, в роскошно обставленной спальне верхнего этажа. В спальне был балкон и отдельная купальня. К Сенчо приставили рабыню, молчаливую гельтскую девушку, которая заботливо ухаживала за ним, умащала благовонными маслами и – самое главное – откармливала. Мальчика заставляли есть беспрестанно, с утра до вечера, – кормили вкусно, обильно и во все увеличивавшихся количествах. Если он отказывался от еды, то его пороли гибкой розгой и оставляли рыдать на толстом мягком ковре. Если он съедал больше, чем требовали, то его осыпали щедрыми дарами – драгоценными шкатулками, резными гребнями и всевозможными украшениями. Когда ему давали деньги, он посылал рабыню на рынок за излюбленными лакомствами. В перерывах между едой и сном Сенчо нежился на солнце, дабы кожа его не приобрела мертвенно-бледный оттенок. Вдобавок его обучали чтению, письму, пению и особой науке ублажать хозяина. Спустя три месяца Сенчо привык к изысканной пище и растолстел, как откормленный каплун. Хитрости он не утратил, зато сил и энергии прибавилось. На пухлом теле появились аппетитные ямочки, живот округлился, как тыква, кожа золотилась от солнца. Наконец хозяин счел его вполне пригодным к исполнению своих непосредственных обязанностей. Каждый вечер к возвращению хозяина Сенчо наполнял ванну, помогал Фраваку совершать омовение, умащал его благовонными маслами, растирал и разминал его тело: летом на балконе, а в дождливый сезон – в теплой спальне. После этого он отводил хозяина в столовую, где прислуживал ему за ужином: нарезал мясо, подавал овощи и сыр, наливал вино, смешивал крепкие напитки и готовил соблазнительные лакомства. Торговец пристально следил за его хлопотами, потом удовлетворенно вздыхал и отсылал прочих слуг. Оставшись наедине с мальчиком, Фравак снимал с него одежду, увлеченно ласкал нагое тело, а потом заваливал Сенчо на ложе и овладевал им сзади. Сенчо, обладая острым и проницательным умом, прекрасно осознавал все выгоды своего положения. Разбогатевший торговец старел, но по-прежнему требовал новых мальчиков для утех. Сенчо относился к ним по-дружески, без ревности и без злобы, расхваливал хозяина и не упускал возможности напомнить Фраваку, что обучает новичков искусству ублажать. Постепенно роль Сенчо в доме торговца изменилась: из катамита он превратился в сводника. В любимчиках у торговца задерживались только те, кто старался произвести благоприятное впечатление на Сенчо. Юноша с готовностью обучал новичков необходимым умениям, потому что самому ему давно надоело услаждать торговца; к тому же он предпочитал женщин, а проводить ночи в постели Фравака ему претило. Впрочем, хозяин не возражал, когда шестнадцатилетний Сенчо развлекался с девушками у себя в спальне, и временами украдкой подглядывал за своим подопечным. Расторопный юноша охотно помогал Фраваку в торговых делах и не упускал возможности как можно больше узнать о тонкостях торговли металлом и рудой. Он познакомился с другими дельцами и владельцами складов, рудников и плавилен, вошел к ним в доверие и по крупицам собирал выгодные для Фравака сведения. Один торговец медью давно и настойчиво домогался Сенчо. Юноша украдкой навестил дельца, исполнил то, что от него ожидалось, и расслабился в ванне. Тем временем к торговцу медью пришел по делу его приятель, тоже купец, который не преминул воспользоваться искусными услугами Сенчо. Потом юноша притворился, что его клонит в сон после энергичных физических упражнений, а мужчины за бокалом вина принялись открыто обсуждать свои деловые намерения. Обо всем услышанном Сенчо немедленно доложил Фраваку, что не только спасло торговца от неминуемого разорения, но и принесло ему немалую выгоду. Фравак сообразил, что Сенчо обладает весьма проницательным умом – подслушанный ранее разговор касался сложных сделок и не всякий молодой человек оценил бы его значение, – а потому предоставил юноше возможность досконально освоить торговое дело. Однажды Фравак послал Сенчо в Гельт с чрезвычайно важным поручением, и юноша не только прекрасно справился с задачей, но и привез из поездки очаровательного мальчика, купленного на руднике специально для Фравака. Изучая торговую премудрость, Сенчо изобретал множество хитроумных ухищрений для того, чтобы стареющий делец проводил как можно больше времени в праздности и роскоши. Вскоре Фравак во всем полагался на юношу. Однако же Сенчо никогда не обманывал своего хозяина, понимая, что торговец и в старости деловой хватки не растерял, а потому с легкостью заметит любую попытку мошенничества. Сенчо метил гораздо выше. Все счета он составлял аккуратно, дела вел честно и точно и сообщал Фраваку только надежные, проверенные сведения. Сам юноша жил скромно, денег на ветер не бросал, а удовольствия находил на стороне, так чтобы Фравак об этом не узнал. Рабынь и служанок в доме Фравака он не трогал, за исключением тех случаев, когда хозяину самому хотелось развлечься. Таким образом, одинокий старик наконец-то поверил, что Сенчо – его единственная надежа и опора, а потому заслуживает благодарности. Торговцу хотелось ощутить себя по-настоящему щедрым к человеку, заслуживающему доверия. Однажды весной, когда Сенчо минуло двадцать пять лет, Фравак сообщил, что назначил юношу своим наследником и за верную службу передаст ему бразды правления своим делом. Сенчо вовсе не горел желанием всю жизнь торговать железом, а потому сообразил, что следующий шаг необходимо сделать немедленно, пока Фравак не изменил своего решения. Убийство хозяина Сенчо подстроил с необычайной легкостью. В то время у Фравака было два любимчика: десятилетний йельдашейский мальчишка, смешливый и донельзя развращенный, и тринадцатилетний катриец, очаровательный смуглый паренек, попавший в рабство во время набега на северную окраину Дарай-Палтеша. В доме его не любили – он плохо говорил по-беклански и считал жителей империи врагами. Поначалу Фравак предпочитал катрийца, но вскоре в нем разочаровался и приблизил к себе покладистого йельдашейца, который изо всех сил стремился ублажить хозяина. Как-то ночью Сенчо вошел в хозяйскую спальню, заколол спящих Фравака и йельдашейца, подбросил нож в постель катрийца, а после этого, как полноправный наследник и преемник торговца, обратился к властям с трогательной мольбой смилостивиться над юным преступником и даровать ему скорую смерть. Разумеется, Сенчо хорошо понимал, что под пытки катрийца отдавать нельзя, потому что пыточных дел мастера умеют отличать правду ото лжи и настоятельные уверения мальчика в невиновности не пройдут незамеченными. Унаследовав торговое дело Фравака, Сенчо поначалу конкурировал с другими торговцами железом, затем попробовал свои силы в торговле тканью, канатами и драгоценными камнями. На удовлетворение своего чревоугодия и похоти он денег не жалел, но пуще всего алкал иного – власти. Фравак был хорошим торговцем, но чересчур осторожным дельцом и, хотя торговал он металлом, необходимым для изготовления оружия и доспехов, никогда не искал связей с бекланскими военачальниками. В отличие от бывшего хозяина, Сенчо только к этому и стремился. В то время Бекланская империя была полуварварской страной: дороги и средства сообщения находились в зачаточном состоянии, а единой централизованной власти как таковой не существовало. Из-за своего выгодного географического положения Бекла, разумеется, стала естественным средоточием торговли. За сотни лет до этого бекланские бароны, предки Сенда-на-Сэя, державшие под своим контролем важные торговые пути, стали взимать поборы с путников и купцов, чей путь лежал через город. В руках баронов оказалась власть над важным населенным пунктом, который обеспечивал и поддерживал существование провинций, и за эту привилегию обитатели окраинных земель рады были платить. Впоследствии, с ростом богатства, величия и мощи Беклы, к бекланским правителям стали обращаться за защитой: Лапан искал союзников против Йельды, Урта – против Палтеша и так далее. Владыки города предпочитали поддерживать шаткое равновесие сил. Выплата дани совершалась деньгами, скотом или рабами, а иногда – заключением выгодного союза, который увеличивал и без того растущее влияние города. Постепенно власть Беклы распространилась на огромную территорию – от Белишбы до Врако, от Йельды до Тельтеарны. Бекланские правители взимали налоги и обзавелись постоянно действующей армией, в которой служили жители окраин, однако провинциальные бароны все еще обладали определенной независимостью. К примеру, когда в Саркиде ввели новые налоги и туда послали войска, дабы следить за порядком, саркидский полк, перейдя границу, дезертировал в полном составе. Бекланская армия столкнулась с небывалым сопротивлением местного населения, после чего через год о новом налоге решили забыть, чтобы сохранить видимость власти над страной. Правители Саркида вели род от легендарного героя У-Депариота, а сами саркидцы были людьми гордыми и независимыми. Случившееся ясно показало, что провинциальные бароны обладают весомым влиянием в своих владениях. Правители окраинных земель ежегодно собирались во дворце Баронов на Леопардовом холме, в дни весеннего праздника, посвященного ритуальному союзу благой владычицы и бога Крэна. На этих встречах приносились клятвы верности, обсуждались насущные дела империи и согласовывались дальнейшие планы. Потомки баронского рода на-Сэй давно усвоили, что устрашение только отчасти помогает удержать власть. Намного важнее были, во-первых, привилегии, которые можно даровать и отнимать, – поддержка в час бедствия, помощь в строительстве дорог, соблюдение законности и установление правопорядка; а во-вторых, разумное отношение к провинциальным распрям – в междоусобицы не вмешивались, пока об этом не просили. На западных границах империи вот уже много лет шла затяжная, бесконечная война с Терекенальтом – небольшим королевством, размером с две бекланские провинции. Терекенальтцы отличались воинственным нравом и невероятной преданностью правящей династии. Местность не подходила для развернутых военных действий, и вся война сводилась к мелким вооруженным стычкам, набегам, поджогам и грабежам. Впрочем, время от времени какой-нибудь капитан, желая зарекомендовать себя перед командованием, устраивал отчаянную масштабную вылазку. Для враждующих сторон двадцать лиг границы по реке Жерген служили серьезным препятствием, однако же войска ее часто пересекали, стремясь нанести противнику урон и захватить как можно больше добычи. В основном борьба шла за территорию Субы – топкого, трясинного края, на западе граничащего с Жергеном, а на востоке – с его притоком, Вальдеррой. На заболоченных землях Субы, среди озер и бесчисленных ручьев, с незапамятных времен обитали рыбаки, привычные к сырости и туману. Коренные обитатели Субы строили жилища на островах или на сваях над водой, промышляли ловлей рыбы и умело управлялись с плотами и рыбацкими челнами. Бекланцы считали реку Жерген естественной границей между империей и Терекенальтом, а короли Терекенальта утверждали, что граница проходит по реке Вальдерра. Время от времени терекенальтская армия вторгалась в Субу – насколько позволяли болота, – а правители Бекланской империи, полагая своим долгом ответить на дерзкое вторжение, отправляли туда войска, чтобы предотвратить дальнейшую угрозу Урте и Палтешу. К западу от Жергена лежала Катрия, терекенальтская провинция, на севере которой простиралось дремучее Синелесье – непроходимый древний бор. Столице Катрии, Керилю, не раз грозили бекланские отряды, но взять город с боем пока не удавалось. Так обстояли дела через несколько лет после того, как Сенчо унаследовал состояние Фравака. В это время к власти в обеих странах пришли те, чье появление, с одной стороны, подстегнуло желание Терекенальта захватить Субу, а с другой – подорвало мощь Палтеша, а значит, и самой империи. Престол Терекенальта занял король Карнат, буйным нравом превосходивший своих воинственных предков. Высоченный мужчина могучего телосложения, почти великан, он внушал подданным безмерное восхищение и почтение и обрел славу бесстрашного правителя. Рассказы о его дерзких подвигах передавались из уст в уста. Вдобавок он обладал зачатками дипломатических способностей и постоянно увещевал и улещал баронов на окраинах Бекланской империи. Поговаривали, что его лазутчики и посредники действуют даже в Хальконе, глухом горном крае между Тонильдой и Йельдой, хотя доказательств этого предъявить никто не мог. Итак, очевидно было, что Карнат Длинный готовится к окончательному захвату Субы. В то же время внезапно скончался правитель Палтеша, верховный барон Кефиальтар-ка-Воро, и власть унаследовала его дочь, семнадцатилетняя Форнида, что вызвало пересуды и кривотолки. Форнида была единственным ребенком Кефиальтара. Барон давно предполагал, что после его смерти начнется борьба за власть, и пытался выдать дочь замуж за подходящих избранников, но безуспешно: Форнида умудрилась дважды расстроить ненавистные союзы – неслыханная дерзость в стране, где дочери покорно исполняли отцовскую волю. В пятнадцать лет она отвергла Ренва-Лорвиля, храбреца и героя, старшего сына прославленного палтешского военачальника. Милый и обходительный юноша с удивлением осознал, что испытывает неясный страх перед Форнидой и в ее присутствии теряет мужество. Сама Форнида вела себя безупречно и во всем следовала велениям отца, однако же без слов давала понять, что презирает Ренва-Лорвиля, и постоянно выставляла его на посмешище. Вскоре даже Кефиальтар не мог без содрогания слышать учтивых речей и любезного смеха дочери, за которыми скрывалась тайная издевка. Юноша, сраженный язвительностью и презрением Форниды, осознал, что не сможет взять ее в жены, и чуть ли не в слезах пришел к верховному барону, умоляя расторгнуть помолвку. Вторая попытка выдать Форниду замуж тоже провалилась и получила еще бóльшую огласку. В мужья девушке прочили Эвд-Экахлона, сына и наследника верховного барона Урты, – предполагаемый брак способствовал укреплению связей между провинциями, тем самым давая отпор притязаниям Терекенальта. Эвд-Экахлон, юноша неглупый, но флегматичный, особой чувствительностью не отличался: его не выводили из себя ни язвительные насмешки, ни холодность, ни напускное радушие. Отец Форниды, человек добрый и сердечный, решил, что нежелание дочери выйти замуж объясняется страхом перед супружескими обязанностями. Дабы не допустить повторения случившегося с Ренва-Лорвилем, Кефиальтар попытался объяснить Форниде, в чем заключается ее дочерний долг и как важен ее брак для безопасности страны. Девушка, покорно выслушав отца, согласилась встретиться с женихом и заключить помолвку. За неделю до свадьбы, в полнолуние, Форнида сбежала. Вместе с ней исчезли ее служанка Ашактиса и два матроса с барки Кефиальтара на Жергене, что несли вахту в ту ночь, – неизвестно, сговорилась с ними Форнида заранее или нет. Беглецы отплыли лиг на десять, прежде чем их хватились, и отряд, отправленный в погоню за легкой, быстрой шлюпкой, вернулся ни с чем. Кефиальтар тревожился за судьбу любимой дочери – в низовьях Жергена начинались владения Катрии. Шесть дней спустя, проплыв по Жергену и Тельтеарне почти семьдесят лиг, Форнида высадилась на Квизо, священном острове ортельгийцев, и попросила убежища у тугинды – среди ее жриц, которые никогда не отказывали в помощи беглянкам, неповинным в тяжком преступлении. Здесь Форнида провела два месяца, а слух о ее дерзком поступке разнесся по всей империи, от Ортельги до Урты и Дарая. Тем временем Кефиальтар погиб в стычке с катрийцами. Форнида, девушка сильная и энергичная, вернулась в Дарай пешком, через Гельт и Беклу. На путешествие у нее ушло три недели. Сопровождали ее верная Ашактиса и ортельгийцы – двоих матросов простыл и след. По возвращении Форнида призвала баронов и военачальников, объявила, что она, полноправная наследница Кефиальтара, намерена единолично править Палтешем, и потребовала принести клятву верности. Требование Форниды обрушилось на провинцию, как град на пшеничное поле. До сих пор считалось, что своевольная девушка сбежала от жениха потому, что у нее был иной, тайный избранник. Впрочем, противники ее брака с Эвд-Экахлоном поддерживали Форниду и, невзирая на ухудшившиеся отношения между Палтешем и Уртой, утверждали, что медлительный уртаец – неподходящий жених для бойкой и смелой красавицы. Долгое время ходили слухи, что она влюблена в отчаянного смельчака из простолюдинов, однако никто не знал, в кого именно. Такое снисходительное отношение к выходкам Форниды во многом объяснялось тем, что она слыла необыкновенной красавицей. Слава о ее красоте разнеслась далеко за пределы Беклы. На прекрасном бледном лице девушки сверкали огромные зеленые глаза, по плечам рассыпались густые пряди золотисто-рыжих волос, излучавшие неземное сияние. При ее появлении люди очарованно замирали, будто завидев великолепный закат или стаи пурпурных кайнатов, возвращавшихся с зимовки в родные края. Эта красота, что не раз усмиряла отцовский гнев, облекала Форниду невероятной властью. Противиться ей было бесполезно – все возражения немедленно отметались, а все желания тут же исполнялись. Однако же родственники Форниды с материнской стороны таили дурные предчувствия, ибо вкупе с красотой девушка обладала весьма своеобразными пристрастиями и наклонностями. Кефиальтар был слишком занят военными кампаниями и делами провинции, а жена его, женщина праздная и безучастная, воспитанием дочери не интересовалась. Форнида росла среди прислуги, жадно усваивая нравы простолюдинов: колкую язвительность, хитроумное плутовство и умение любыми способами добиваться своего, а также твердую уверенность в необходимости запугивания, безудержную алчность, пренебрежение своими обязанностями и убеждение в бесполезности любых моральных принципов. Никто пока не догадывался, чему еще она выучилась, но иногда украдкой поговаривали, что четырнадцатилетняя Форнида – вместе с верной служанкой Ашактисой – с превеликим удовольствием наблюдала с балкона своей опочивальни, как во дворе хряк покрывает свинью. С людьми она сходилась легко, держала себя уверенно и даже в юном возрасте без смущения вела разговоры с вассалами отца, хотя предпочитала общество солдат, егерей и торговцев, а крестьян не любила, считая их недалекими и глупыми. Наконец бароны сообразили, что Форнида не намерена связывать себя брачными узами, а желает править Палтешем, и всерьез обеспокоились. В Бекланской империи не существовало обычая наделять женщин властью, однако закон этого не запрещал. По традиции, если в семье не было сыновей, то наследовал муж старшей дочери, а если дочери были незамужними, то право наследования переходило к старшему родственнику – родному или двоюродному брату. Родичи Форниды по материнской линии неустанно напоминали девушке, что ничего подобного прежде не позволяла себе ни одна женщина. И все же закон считал притязания Форниды справедливыми, что само по себе тревожило: не пристало семнадцатилетней девушке в одиночку править провинцией, да еще и в военное время. Кто же возьмет на себя ответственность управлять Палтешем? Разумеется, Форнида могла бы избрать в советники нескольких баронов и править, следуя их наущениям, – в этом случае мелкая знать тоже встала бы на ее сторону. Однако подобная рассудительность была не в характере Форниды. Своевольная, упрямая, властная и непредсказуемо изменчивая, она обожала дразнить старых отцовских друзей и поступать вопреки всем правилам приличия. Ей нравилась роскошь и легкомысленные развлечения; она ничем не гнушалась ради удовлетворения своих желаний, но прекрасно сознавала, что появление мужа или любовника уменьшит силу ее красоты, а потому старалась не давать повода для обвинения в распутном поведении. Как выяснилось впоследствии, в этом Форниде помогли естественные наклонности. Другую уже давно бы строго отчитали и заставили подчиниться воле родных. Дядья пытались стращать своенравную племянницу, надоедали советами и просьбами и даже умоляли, но принудить так и не смогли: по закону власть в провинции неопровержимо принадлежала Форниде. Упрямицу решили посадить под домашний арест, пока не образумится, но как только палтешцы об этом прознали, то пригрозили бунтом, и всеобщую любимицу пришлось выпустить. Постепенно установилось шаткое равновесие. Форнида, настаивая на власти над провинцией, на самом деле управлять не собиралась, считая это делом скучным и нудным. Красавице хотелось развлекаться и тратить деньги – чем больше, тем лучше. Без должного надзора она за пять лет разорила бы Палтеш, а затем продала бы провинцию тому, кто хорошо заплатит. Ее родственники, хорошо понимая опасность, грозящую их краю, наконец решили положить племяннице щедрое содержание, с тем чтобы править от ее имени. Поначалу Форниду это устраивало. К сожалению, родственники ее недооценили. Знай они, на что она способна, то, несомненно, наняли бы убийц. Первое время Форнида жила в Дарае, бездумно расходуя не только свое содержание, но и деньги влюбленных в нее молодых людей. Среди тех, кто не имел отношения к управлению провинцией, Форнида пользовалась огромным уважением – по всему Палтешу ходили рассказы о ее дерзких выходках и безрассудных поступках: то она выслеживала подстреленного леопарда, то на спор взбиралась на отвесную скалу, то прыгала с обрыва в стремнину Жергена. Потом в Дарае Форниде наскучило, и она стала наведываться в Беклу, где привлекла внимание всех юношей верхнего города. Она купила там особняк и начала устраивать роскошные приемы. Некоторые возмущались бесстыдной распущенностью девушки – в Бекланской империи женщин из хороших семей держали в строгости, – но многие утверждали, что Форнида себя блюдет, так что ее непорочность сомнению не подвергали, зато восхищались ее живостью и бойким характером. Она проводила время не только в обществе юношей из благородных семейств, но и с людьми влиятельными, приглашала к себе военачальников и важных господ, а потому считалось, что Форнида намерена подыскать себе подходящего мужа, который смог бы от ее имени управлять Палтешем. В то время империя переживала необычайный подъем из-за умелого использования природных богатств и расширения торговых связей за пределы Йельды. Разбогатели не только родовитые землевладельцы, но и те, кто так или иначе имел отношение к предметам роскоши, – строители, каменщики, ремесленники, купцы и торговцы рабами, металлами и драгоценностями. Сенчо не упускал ни единой возможности обзавестись связями в верхнем городе и с готовностью ссужал деньги неразборчивым представителям знатных родов, что давало ему определенную власть над правящей верхушкой. Сенчо много раз бывал на приемах у Форниды, но она не сразу обратила на него внимание, а когда заметила, то сочла презренным низким купцом – он не был ни воином, ни охотником, не отличался ни силой, ни ловкостью и славился только чревоугодием и любовью к распутству. К презрению Сенчо отнесся с тем же равнодушием, с каким военачальник, ведущий армию в бой, относится к суровым погодным условиям. Его поведение словно бы говорило: «Меня не задевают ни презрение, ни оскорбления, ни плевки в лицо. В один прекрасный день ты поймешь, что я предлагаю тебе нечто выгодное нам обоим». В Форниде взыграло любопытство. Ей хватило опыта догадаться, что Сенчо задумал нечто большее, чем удовлетворение плотских желаний. Он был богатым и хитроумным дельцом, в то время как самой Форниде хотелось лишь купаться в роскоши; восхищались ею только люди безрассудные и беспринципные (верховный барон Сенда-на-Сэй, к примеру, совершенно не принимал ее в расчет и все переговоры вел только с родственниками Форниды в Палтеше). В конце концов она решила пригласить Сенчо на ужин, чтобы все выпытать. В зале Брамбовой башни Форнида велела служанкам удалиться и осталась наедине с Сенчо, но ни в тот вечер, ни в последующие встречи так ничего и не узнала – дельцу всего лишь хотелось возбудить ее любопытство и внушить ей доверие. Сообщить Форниде о своих планах он намеревался после того, как все будет готово. Впрочем, он ссудил ей значительную сумму денег. Спустя десять месяцев, к очередному приезду Форниды в столицу, Сенчо решил, что пришло время для откровенной беседы. К тому времени Форнида давно растратила свое годовое содержание и задолжала огромные суммы палтешским и бекланским ростовщикам. Об этом она сообщила Сенчо за ужином в его особняке, но денег просить не стала, понимая, что он сам предложит ей ссуду, если это входит в его планы. Сенчо, с аппетитом поглощая пирог с персиками и миндалем, внимательно выслушал Форниду и наконец рассказал ей о своем предложении. У Форниды заколотилось сердце, кровь застучала в висках от неимоверного возбуждения: план Сенчо, рискованный, жестокий и беспощадный, сулил такие невероятные выгоды, что она едва не отдалась обжоре прямо за столом. Удержало Форниду лишь понимание того, что подобный поступок вызовет брезгливое отвращение Сенчо. В мире, доступном только избранным, плотские утехи – зард и терть – не имеют особого значения. Распространенные, легкодоступные качества, вроде красоты и внешней привлекательности, Сенчо не занимали. Он приглашал Форниду присоединиться к избранному кругу глубоко развращенных людей, жаждущих иных, холодных и жутких удовольствий. Отказ от такого приглашения свидетельствовал бы о том, что вызывающее поведение Форниды – не что иное, как напускная бравада. Итак, предложение Сенчо заключалось в следующем: уничтожить существующих правителей Дарай-Палтеша. Для этого необходимо было заручиться поддержкой армии, убить родственников Форниды и всех тех, кто стоял у власти, после чего Форнида сможет жить в свое удовольствие и сорить деньгами без счета. Сенчо вызвался все подготовить сам, подкупить всех, кого необходимо, а также отправить в Палтеш доверенных людей – бывших наемников, – которые способны поднять войска на бунт и осуществить переворот. Легкость, с которой Сенчо относился к убийству, хладнокровную алчность, коварство и вероломную жестокость дельца Форнида восприняла как откровение. Внезапно ей стало ясно, что именно этого она и добивалась своим вызывающим поведением, вопреки мольбам и уговорам родных и близких. Она считала себя любительницей развлечений и ценителем удовольствий, однако все ее дерзкие и отчаянные выходки теперь выглядели детской игрой. Она осознала, что рождена для иного: ей суждено обладать неимоверной властью.