– И то верно, иначе быть бы тебе там, где сейчас Мериса, – согласилась Теревинфия, придирчиво осматривая вчерашние наряды и украшения. – Она сама во всем виновата. Даром что науке обученная, а вот ведь не сдержалась. Ничего, вам всем урок будет. – Банзи, а правда, что Эльвер-ка-Виррион тебя с собой звал, а ты отказалась? – спросила Оккула. – Ох, вот еще и поэтому страшно, – призналась Майя. – А вдруг он злобу затаил? – Нет, что ты! – воскликнула Оккула. – Он на тебя не в обиде. Понимаешь, с ним так еще ни одна девушка не обращалась. Теперь он к тебе уважением проникнется и страстью воспылает, не сомневайся. Решит, что ты – лучше всех на свете. Как Леспа со своим козлом. Вот увидишь, он обязательно к нам в гости заявится. – А Мериса говорит, что нас никуда не выпускают и никому не показывают, – нерешительно промолвила Майя, ковыряя щепкой плитки пола. – Ну, это целиком и полностью зависит от меня, – заявила Теревинфия, разглядывая на просвет юбку йельдашейского наряда Майи. – Если к девушке доверия нет, то одну я ее никуда не отпущу, чтобы верховного советника не опорочить. Мое доверие дорогого стоит. – Она потрепала Майю по плечу. – Ты, милочка, хорошо начала, только не заносись. Что там, Огма? Верховный советник людей из Тонильды отпустил? Пойду узнаю, когда Мерису лучше выпороть – до ужина или после. – Ох, не любит она Мерису, – заметила Майя, когда Теревинфия ушла. – Видно, чем-то Мериса ей досадила. – Да, Теревинфии лучше не перечить, – вздохнула Оккула. – Она на Мерису давно зуб точит, рано или поздно добилась бы своего. Понимаешь, банзи, в нашем деле врагов заводить нельзя, особенно из тех, кто над тобой властен. Майя перебирала вещи на полке, искала свой гребень. – Оккула, а куда делась твоя кошка Келинна? Та, что тебе коробейник подарил? – Разбилась, – торопливо ответила Оккула. – Я ее случайно уронила. Невелика потеря, она ж глиняная была. Банзи, позолоти-ка мне лучше веки… и соски тоже. Нам же велели принарядиться, поведут смотреть, как Мерису будут пороть. А после этого понятно, чего борову захочется. – У тебя не клубничины, а ежевичины, – захихикала Майя, снимая с полки коробочку золотой краски. – Ой, а дай монетку или ножичек, крышку поддеть. Присохла, не открывается. Наказание, которое Теревинфия и Оккула называли поркой, наносили не плетьми, не кнутом и не розгами. Невольницы верховного советника – ценный товар, на их телах не должно оставаться шрамов или других следов грубого насилия. Теревинфия предпочитала – с согласия верховного советника, большого знатока извращенных утех, – наносить побои кожаным ремнем шириной в ладонь и толщиной в палец. Вдобавок для пущего удовольствия Сенчо, обожая смотреть на унижение женщин, сам придумал особое приспособление, на которое помещали провинившуюся невольницу. Из черного дерева вырезали фигуру обнаженного ухмыляющегося дикаря в натуральную величину; поднесенные к лицу раскрытые ладони образовывали своего рода седло. Раздетую догола рабыню заставляли встать над истуканом на четвереньки, головой к ногам, так что ягодицы девушки были приподняты, лобок опирался на деревянные руки, а рот затыкал своеобразный кляп – дикарь был изображен в состоянии крайнего возбуждения. Подобное зрелище являло собой очаровательную и весьма изысканную картину, чрезвычайно тешившую пресыщенный взор верховного советника. Теревинфия, обнажившись до пояса, чтобы ничто не стесняло ее движений, резво приступила к порке. Верховный советник, развалившись на ложе, установленном рядом с истуканом, с восхищением наблюдал за происходящим. Время от времени он жестом останавливал Теревинфию и, дрожа от плохо сдерживаемого возбуждения, ласково поглаживал бедро Мерисы. Удовольствие Сенчо было так велико, что прерывать наказание он не желал и неохотно согласился на это, лишь когда Теревинфия напомнила хозяину о ценности невольницы. Наконец Мерису унесли, а верховный советник еще долго лежал с закрытыми глазами, расслабленно постанывая и восторженно вздыхая при воспоминаниях об испытанном наслаждении. Потом, очнувшись от блаженного забытья, он поглядел на четырех рабынь, ждущих его дальнейших приказаний, велел Теревинфии раздеть Майю и оставить ее с ним, а всех остальных отослал. Майя ублажала верховного советника до самого вечера. Зрелище произвело на нее странное и неожиданное впечатление, однако привычки обдумывать свои ощущения у нее не было. Поначалу она преисполнилась отвращения при виде жуткого резного лица дикаря, ухмыляющегося между трясущихся ног Мерисы; от мерных ударов ремня ягодицы белишбанки вздрагивали, и этой дрожи вторили восторженные содрогания туши верховного советника. Внезапно Майю охватило небывалое возбуждение; она неожиданно поняла, какое удовольствие испытывает Сенчо. Волна головокружительного восторга накатила на Майю и повлекла за собой – так пловец в реке отдается на волю бурного течения, так путник в знойной пустыне одним глотком выпивает все запасы воды, так в пылу схватки отважный воин бросается на могучего противника. Ах! Мериса вздрогнула и задергалась… Ах! Сенчо тяжело задышал… Ах! Мериса непроизвольно выпустила струю мочи на черную деревянную рожу… Ха-ха-ха! Теревинфия, раскачивая тяжелыми обвисшими дельдами, замахнулась толстым ремнем… Нет, удар обрушился не на Мерису, а на знатного господина в барке, который осмелился накричать на госпожу Майю… на гнусного Геншеда с его ножом… на Зуно, прохлаждавшегося под навесом екжи, пока Майя с Оккулой плелись в дорожной пыли… Сильнее! Еще раз! На Пардена, который толкнул Майю в возок работорговцев… На глупую Налу, за то, что рассказала матери про Таррина с сестрой… Ах, еще, еще! На Морку, на Морку, на Морку… Ну же, еще разок! Когда бесчувственное тело Мерисы унесли, Майя обнаружила, что сама она дышит тяжело и возбужденно, с трудом втягивая в себя горячий густой воздух. Она прикусила губу, опустила глаза, украдкой схватила полотенце и поспешно утерла липкую влагу между ног, надеясь, что этого никто не заметил, потом скосила глаза на хозяина и осознала, что он не только видел, но и понял, что именно она почувствовала. Теперь ее собственные чувства и ощущения доставляли ему наслаждение, втягивая Майю в водоворот бушующих страстей и приводя Сенчо в совершеннейший восторг, не сравнимый ни с одним прежде испытанным удовольствием. Майю ничуть не удивило последовавшее за этим приказание раздеть ее донага – она испытала бы горькое разочарование, если бы хозяин этого не сделал. Пока Теревинфия срывала с нее одежду, Майя сидела неподвижно, гордая и невозмутимая, как богиня. Едва все удалились, оставив ее наедине с Сенчо, она решительно поднялась, не дожидаясь распоряжения хозяина, и потушила несколько ламп. Покои погрузились в полумрак. Затем Майя подошла к ложу, молча склонилась над Сенчо и, утратив всякую робость, начала неторопливо и уверенно ласкать его, нимало не тревожась о том, насколько умело или ловко выполняет свою работу. Отныне Майя будет решать, чем и как ублажить хозяина, а он не посмеет ей возразить. 24 Государственные дела Дераккон угрюмо сидел у окна и смотрел на тяжелые тучи, проплывающие над Брамбовой башней. – Ты намерен начать войну с Терекенальтом? – спросил он у Кембри. – Может, не стоит? – Мой повелитель, я намерен отвоевать Субу на благо империи, – церемонно ответил маршал. – Но ведь семь лет назад, когда вы с Форнидой двинулись из Палтеша на Беклу, мы специально уступили провинцию Карнату, чтобы он не вмешивался в наши планы свергнуть Сенда-на-Сэя. – Да, и тогда наша уступка имела смысл. Однако следует признать, что терекенальтцам и катрийцам на противоположном берегу Жергена самое место. Там пролегает естественная западная граница империи. В противном случае Бекле грозит опасность. Если мы вернем себе Субу, то Леопарды завоюют народную любовь, наша власть окрепнет и мятежники в Урте и Тонильде останутся без поддержки населения. Я верно мыслю, Сенчо? Верховный советник подтвердил правильность рассуждений маршала. – Войска Сендекара стоят у берегов Вальдерры, – продолжил Кембри. – Мелекрил они проведут в Раллуре, в расположении гарнизона. Как только закончится сезон дождей, я выведу своих людей на подмогу, и общими усилиями мы переправимся через Вальдерру и захватим Субу. – И если твоя вылазка пройдет успешно, то Субу мы торжественно передадим Урте, так? – осведомился Дераккон. – Ты же помнишь, Суба подчинялась верховному барону Урты, прежде чем перешла во владения Карната. Кстати, уртайскому барону известно о твоих намерениях? – Нет, мой повелитель. Если уведомить Кендрон-Урту о наших планах, о них тут же прознает Карнат. Вдобавок, если мы отвоюем Субу, то совсем не обязательно возвращать ее Урте. Благая владычица Форнида, например, выразила пожелание, чтобы Суба примкнула к Палтешу. По-моему, это вполне разумное предложение. – Но это же несправедливо по отношению к уртайцам! – возразил Дераккон. – Зато нам это на руку, да и Леопарды от этого только выиграют, – напомнил ему Кембри. – Если подарить Субу Форниде, она не станет упрямиться, когда ее попросят освободить престол благой владычицы, не правда ли, мой повелитель? Дераккон давно задумывался о том, как втолковать тридцатичетырехлетней Форниде, что ее невозможно оставить на третий срок правления. По традиции наместница Аэрты была юной девушкой, и нарушение обычая вызовет недовольство. Народ сочтет это прямым вызовом богам, а оскорбление богов чревато невзгодами. К сожалению, Форнида славилась не только упрямством, но и сообразительностью, что делало ее весьма опасным противником. – Нам почти ничего не известно о том, что происходит в самой Урте без ведома верховного барона, – продолжил маршал, не дожидаясь ответа Дераккона. – Это тревожит меня больше всего. Правитель Урты печется только о мире и покое в провинции. Да, он не допустит, чтобы уртайцы восстали против злодеев, отдавших Субу врагам, – то есть против нас. Но это пока он жив. До меня дошли тревожные вести о состоянии здоровья старого барона. Что случится, когда старик умрет? Его наследник Эвд-Экахлон – человек медлительный и нерасторопный, да и умом не блещет, но Форниду всей душой ненавидит, ведь она ославила его на всю империю. Его легко убедить выступить против нас, а мне совсем не хочется отправиться в Субу на войну с Карнатом, а потом обнаружить в тылу разъяренных уртайцев. Он вопросительно поглядел на Сенчо, но верховный советник промолчал. – А там еще ублюдок этот… – вздохнул Кембри. – Ну, баронов бастард, побочный сын от субанской танцовщицы. Как его? Байуб-Оталь. Из всех уртайцев он – самый ярый наш противник, потому что Суба ему в наследство обещана. Я хотел к нему убийц подослать, но отцу его, верховному барону, это не по нраву придется. Даже если подстроить несчастный случай, старик все равно не поверит, так что не стоит и рисковать. Поговаривают, что Байуб-Оталь что-то задумал. Хорошо бы узнать, что именно. Сенчо, может, твои осведомители что слышали? Байуб-Оталь на мелекрил в Беклу приехал. Верховный советник на это ответил уклончиво: он не любил, когда ему указывали, как распоряжаться сетью осведомителей и куда подсылать лазутчиков. Вдобавок ни маршал, ни кто другой из Леопардов не имел права приказывать Сенчо. Подобная независимость охраняла верховного советника от угроз приятелей-заговорщиков – Кембри, Хан-Глата и Форниды. Надежные и достоверные сведения о смуте и готовящихся мятежах поступали к ним только через Сенчо; поэтому избавиться от него они не могли – верховный советник хранил в строжайшей тайне имена осведомителей и их задания. Он в общих словах подтвердил, что предложение Кембри отвоевать Субу укрепит позиции Леопардов в империи, однако заметил, что от недовольства режимом не избавиться, если просто вернуть под власть империи край бесплодных болот, а уж тем более – если подарить его Форниде. Урта, провинция богатая и благодатная, с относительно стабильным управлением, не давала особых поводов для тревог; самое большое зло таили труднодоступные имперские окраины, населенные племенами воинственных дикарей, – от засланных туда лазутчиков поступали редкие и обрывочные сведения. – Ты Халькон имеешь в виду? – уточнил Дераккон. Сенчо кивнул и продолжил рассказ о глухих местах в лесистых предгорьях, там, где болота северной Йельды смыкались с топями южной Тонильды. Именно там, на окраинных землях, в глухомани – в трех днях пути от Теттита, – после восстания Леопардов обосновался Энка-Мардет, племянник Сенда-на-Сэя. Верховный советник обладал счастливой способностью вынюхивать не только чужие секреты, но и тайных врагов, – собственно, за это его больше всего и боялись; вот и сейчас в нем зрело предчувствие, что в тонильданской глуши готовится какой-то заговор против Леопардов. – Глупости все это! – презрительно фыркнул Дераккон. – По-твоему, Энка-Мардет так же рвется к власти, как ты восемь лет назад? Сенчо оставил вопрос без ответа. Они с маршалом Кембри давно уговорились не возражать Дераккону, не спорить с ним и не высмеивать его редкие и бесплодные попытки отстоять свою власть и превосходство. Верховному барону Беклы не хватало уверенности в себе, и он полностью зависел от поддержки своих приятелей-заговорщиков. Верховный советник вернулся к своим объяснениям. На первый взгляд Халькон не представлял такой немедленной угрозы, как Урта, однако Сенчо стало известно, что Сантиль-ке-Эркетлис, наиболее влиятельный барон Халькона, регулярно отправлял тайных гонцов к Энка-Мардету, а в поместьях обоих служило гораздо больше крепких молодых людей, чем того требовалось. Очевидно, Эркетлис и Энка-Мардет что-то замышляли, хотя прямых доказательств у верховного советника не было. – Значит, с Хальконом надо разобраться немедленно, не дожидаясь окончания дождей, – сказал Кембри. – Во-первых, мятежники этого не ожидают, а во-вторых, если нанести им удар сейчас, то весной нам ничто не помешает начать операцию по возвращению Субы; в противном случае придется одновременно вести военные действия у Вальдерры и подавлять мятеж в Хальконе. – Не делай поспешных выводов, – остановил его Дераккон. – У нас нет доказательств дурных намерений Сантиль-ке-Эркетлиса. Если подослать к барону убийц, то против нас восстанет весь Халькон – и как раз тогда, когда все войска будут заняты на вальдеррском фронте. Мой отец был дружен с отцом Сантиля… – рассеянно добавил он. Верховный советник с готовностью согласился. Убить барона он и не предлагал, однако заметил, что необходимо примерно наказать кого-нибудь из хальконских мятежников, с тем чтобы запугать хельдрилов, которые поддерживают Сантиль-ке-Эркетлиса. Подобные действия напомнят провинциальной знати, что в далекой столице хорошо известно о настроениях в захолустье и что верховный барон Беклы пресечет любые проявления недовольства. Если предпринять решительные действия в сезон дождей, то это произведет нужное впечатление. – Решительные действия? – переспросил Дераккон. – То есть убийство? Сенчо равнодушно пожал плечами и заметил, что самым эффективным примером послужит убийство Энка-Мардета. – Да, Энка-Мардета убрать лучше всего, – подтвердил маршал. – Надо было раньше этим заняться, да случая удобного не было. Энка-Мардет – единственный близкий родственник Сенда-на-Сэя, а значит, всегда найдутся хельдрилы, которые ради него решатся на мятеж. До нас доходили слухи, что он поговаривал о восстании, но всегда умозрительно и в самых общих выражениях, поэтому у нас не возникало оснований для ареста. А сейчас, когда Сенчо узнал о его связях с Эркетлисом… – Все равно прямых доказательств нет, – заметил Дераккон. – Одни подозрения. Если… – Дело в том, – перебил его Кембри, – что убийство Энка-Мардета отрезвит хельдрилов, замешанных в заговоре. Из-за Энка-Мардета бунтовать никто не станет, не то что из-за Эркетлиса. Если племянника Сенда-на-Сэя устранить, то остальные быстро одумаются. Беседа продолжалась почти час, после чего Дераккон неохотно поддался уговорам. Сенчо настаивал на немедленных действиях: из Беклы в Халькон необходимо отправить две сотни белишбанских воинов, из полка, что сейчас расквартирован в столице. Убить необходимо только самого барона и его семью – жену, двух сыновей и шестнадцатилетнюю дочь. Правда, нужно раздобыть дополнительные сведения по нескольким маловажным делам, но об этом Сенчо вызвался договориться с одним из белишбанских тризатов. – Ну что ж, накажем Энка-Мардета, другим неповадно будет, – наконец сказал Кембри. – Однако нельзя забывать и об Эркетлисе – срочно необходимо выведать, что он задумал, и любыми способами это предотвратить. Сейчас нам известно лишь то, что он отправляет посыльных с сообщениями к Энка-Мардету и еще к нескольким приятелям. Сенчо, на тебя кто-то из его слуг работает? Верховный советник объяснил, что в глуши слуг подкупать бесполезно, – как правило, они сообщают об этом хозяину, а затем начинают поставлять ложные сведения. Верные слуги Сантиль-ке-Эркетлиса его никогда не предадут, а пристроить постороннего в окружение барона невозможно. Даже если бы и удалось подкупить кого-то из слуг, ничего существенного они бы не узнали. Разумеется, можно заняться гонцами, но если их задержать, то мятежники сразу же поймут, что их планы раскрыты. – И что же нам делать? – спросил Кембри, подбросил углей на жаровню и наполнил вином кубок верховного советника. Сенчо признался, что ему пришла в голову интересная мысль, и напомнил маршалу о банде белишбанских головорезов, которые четыре года назад орудовали на тракте из Хёрла в Дарай, используя в качестве приманки смазливую девчонку. – Тут особенная девчонка нужна, – недовольно поморщился Кембри. – Одной красотой не обойдешься. Ну, допустим, соблазнит она гонца, а дальше что? Она должна соображать, что к чему, вопросы задавать умело, так чтобы ее не заподозрили, и нужные сведения выуживать по крупицам. А где такую девушку взять? Верховный советник удовлетворенно улыбнулся и объявил, что среди его невольниц – та самая девчонка, которая служила приманкой в банде. Рабыня привлекательна внешне, любострастна – Хан-Глат может это подтвердить, – а вдобавок сообразительна и падка на деньги. Если ей хорошенько заплатить и пообещать вольную, то она с радостью согласится выполнить любое поручение. – Мысль и правда интересная, – согласился маршал. – Одно плохо: девчонка из Белишбы, а ты хочешь отправить ее в Халькон. Там любой поймет, что она – чужестранка. И одну ее посылать нельзя… Как она жить будет? Ей нужен спутник. Сенчо продолжил объяснения: недавно рабыня провинилась и ее выпороли, с последующей продажей Лаллоку. С работорговцем можно договориться, чтобы он продал белишбанку в заведение некой Домриды под названием «Лилейный пруд», в Теттит-Тонильде. В осведомителях у Сенчо состоял коробейник, хорошо знакомый с провинцией, – он исходил Тонильду вдоль и поперек, разнося товары по городам и деревням, и всякий раз, возвращаясь в столицу, передавал собранные сведения верховному советнику. В конце сезона дождей коробейник заберет девушку из «Лилейного пруда» и отправится с ней в Халькон, где они, под видом любовников, будут действовать по обстоятельствам, но главной их задачей будет выведать содержание сообщений, передаваемых мятежниками. Коробейник уже сообщил Сенчо имена гонцов – одного зовут Таррин, а другого… Дераккон передернулся от омерзения. Кембри расхохотался во весь голос, оттолкнул глухонемого раба и сам стал растирать пузо верховного советника, на все лады расхваливая его план и утверждая, что если девчонка и правда так искусна, то предприятие непременно ждет успех. Потом он пожелал самолично убедиться в существовании рабыни с такими необычными способностями. – Так ты же ее видел, – напомнил Сенчо. – На празднестве дождей, в своем собственном доме. – Юная златокудрая красавица? – удивленно осведомился Кембри. – Нет, смуглянка, – вздохнул верховный советник. Маршал вспомнил хорошенькую белишбанку – такая прелестница легко вскружит голову всем мужчинам в хальконской глуши. Служанкой к барону ее не пристроить, но случайная встреча с миловидной чужестранкой на постоялом дворе или в дороге не вызовет ни у кого подозрений. – Я тут еще подумал, что все-таки имеет смысл какую-нибудь девчонку из местных к Эркетлису подсунуть, – продолжил Кембри. – У тебя же есть невольницы из Тонильды? Сенчо ответил, что тонильданская рабыня у него имеется: он приобрел ее совсем недавно, за пятнадцать тысяч мельдов, и отправлять обратно не намерен. Не удержавшись, он добавил, что она невероятно податлива, похотлива и вдобавок умна, хотя, конечно, в любовных утехах еще не поднаторела, но старается, что извиняет ее неотесанность. – Неотесанность? – хмыкнул Кембри, вспоминая златокудрую красавицу на празднестве дождей. – Я и сам не прочь такую красотку обтесать! Ссудил бы ты мне ее на вечер, а? (На самом деле маршал, раздраженный тем, что Сенчо не уделил достаточного внимания положению дел в Урте, уже решил для себя, что делать с прекрасной невольницей, но верховному советнику об этом говорить не стал.)