— Тогда поехали. Когда Алыма провели по коридору мимо решеток камер, в одной из них с лавки поднялся Лапин. — Я смотрю, на эту ночь у меня компания? — сказал он, подходя к решетке и прислоняясь к ней лицом. — Хочу напомнить, так, на всякий случай, что прошло 36 часов из 48 возможных. Соколовский махнул Аверьянову, чтобы тот увел сторожа, а сам подошел к решетке камеры киллера. — Мы приставили пару ребят, наблюдать за твоими, — сказал он, глядя Лапину в глаза. — Твоя жена волнуется. Мне кажется, она ничего не знает. Мне кажется, они все ничего о тебе не знают. Лицо мужчины стало заметно напряженным, но он все еще прекрасно владел собой. — Семью не трогайте, — спокойным голосом сказал он. — Это вам никак не поможет. Только все испортит. — Ну, не из новостей же им узнавать, — развел руками Игорь. — Другое дело, если я получу компромат, вы сразу уедете, и никто ничего не узнает. — Пусть знают, — холодно прищурился Лапин. — Пусть презирают, ненавидят меня. Зато живыми будут. Алым просидел в камере ночь. Он не спал. Дежурный рассказал, что всю ночь слышал его шаги. И утром, когда Соколовский приехал в отделение полиции, сторож сразу подошел к решетке, ухватился за нее пальцами с грязными ногтями. — Начальник, забери меня отсюда! Я все скажу, что знаю, ты меня только забери. Не могу я тут сидеть. И когда его привели в кабинет Пряникова, где собрались все сотрудники отдела Родионовой, он испуганно стал смотреть на всех, не решаясь сесть на предложенный стул. И снова пришлось тянуть из него чуть ли не клещами каждое слово. Алым ничего не видел и не слышал той ночью. Не знает, кто увел лошадей или кто их мог увести. И ему никто не предлагал участвовать в краже. Все ведь знают, что он честный человек, что у него семья на родине и ее надо кормить. А для этого нужно работать честно. — Я не знаю, кто украл, — заговорил сторож, для убедительности прижимая руки к груди. — Я знаю, где бойня есть одна… Где лошадей режут! Я с ними дела не имею. Но знаю! — Откуда? — Работу предлагали. А я отказался! Конь сильно бился, когда его завели в ангар и начали стягивать веревками ноги. В ангаре пахло кровью и смертью. Ослабленное животное чувствовало это и сопротивлялось, насколько хватало сил. Но двое сильных казахов умело свалили коня на бетонный пол, один из них сел на шею животного, запрокинул голову и поднес нож. — На колени все! Быстро! Бросай нож! Через распахнувшуюся дверь в ангар забежало несколько человек с оружием в руках. Один из них достал из кармана красную книжечку полицейского удостоверения. Мужчины послушно поднялись на ноги и отошли к двери, где их поставили лицом к железной стене и обыскали. — Так, казнь отменяется, — повернув к себе лицом одного из казахов, заявил Игорь. — Здесь есть еще лошади? — Есть, — уныло кивнул головой один из задержанных. — Вон в том, в соседнем ангаре. — Лошади с конной базы поселка Солнечный тут? — ткнув стволом пистолета под ребра, спросил Аверьянов. Казах ответить не успел. Рядом, за стеной ангара, завелся двигатель автомашины, мелькнули фары, и темный внедорожник пролетел мимо ангара в ворота подпольной бойни и унесся в сторону шоссе. — Это кто был? — Симоненко раздраженно тряхнул казаха за воротник рубашки. — А? Быстро отвечай! — Продавец это, — отозвался второй казах. — Лошадей предлагал. — Сколько штук? — Десять. — Наш, точно! — заторопился Аверьянов. — А ну, колитесь, мясники, где его найти! — Он приходит, уходит… Имени он никогда не называл. Высокий, чернявый… с усами! — Вот что, мужики, — Симоненко достал из кармана наручники и потряс ими перед лицами задержанных. — Подумайте как следует, что вы еще можете сказать. Все будет учтено при передаче дела в прокуратуру. — Он говорил, что на этой базе, про которую вы спрашивали, — заторопился один из казахов, — у него наводчик был. Может, наводчик знает, как найти? — Что за наводчик? Кто такой? — заинтересовался Соколовский. — Я не знаю. Работает там какой-то. Помог лошадей вывести. Снегирева сидела на стуле посреди комнаты. Говорил Соколовский. Вика и Симоненко наблюдали за реакцией женщины, сидя каждый за своим столом. — Алым не наводчик, — говорил Соколовский, — его даже подозревать глупо, потому что в его крови обнаружили столько алкоголя, что он не мог стоять, а не только делать уколы или отпирать ворота. Фактически он был в бессознательном состоянии. — Да как вы могли такое подумать! — возмущалась хозяйка конной базы. — Для чего мне это нужно? Это не бизнес — продавать на мясо лошадей. Бизнес в том, чтобы зарабатывать на лошадях, оказывая услуги. — Интересные цифры получаются, Вера Валентиновна, — продолжал гнуть свое Игорь. — Увели десять лошадей. Осталось пятнадцать. И все лошади принадлежали базе. Что нам думать? Тем более что вечером перед похищением вы были на базе. Могли накормить собак снотворным. Обколоть лошадей. Подпоить Алыма… И факт остается фактом — исчезли только частные лошади. Если это не указывает на вас, то кому еще это выгодно? Снегирева молчала, слушая Соколовского, и о чем-то напряженно думала. Кажется до нее приведенная оперативником «арифметика» тоже дошла. — Действительно, — сказала она после паузы. — Я как-то об этом не подумала. Не хочу на людей наговаривать… — О чем вы подумали? — поторопила Снегиреву Вика. — У нас есть одна владелица, Кулевич ее фамилия. Ей принадлежат четыре из украденных лошадей. Она с мужем недавно развелась. А все четыре лошади застрахованы. Так что… — Кулевич, — делая пометку на листе бумаги, спросил Соколовский. — Мы проверим. — Но она их любила! — с сомнением сказала Снегирева. — Неужели она могла так поступить? — Вы удивитесь, как часто люди жертвуют любимыми, — серьезно подсказал Симоненко. Дверь открыл сам Игнатьев. Он был сильно пьян и потерял равновесие, когда его рука выпустила дверную ручку. Игорь поймал Игнатьева, подхватил под мышки и провел через двор к бассейну. — У нас с тобой нет будущего, — наконец узнал Соколовского Игнатьев. — Может быть, посадим Фишера, а скорее всего нам конец. Игорь вырвал из руки Игнатьева бутылку виски и припал к горлышку. Сделав несколько больших глотков, он прижал руку ко рту и зло процедил сквозь зубы: — Ты сука! Я сделал так, как ты просил. Я обманул Катю, наплел ей с три короба. В том числе и то, что ради нее хочу уехать и все порвать. И быть только с ней. Билеты у нее. Я любимому человеку подлость сделал! — Ты все правильно сделал. Она хоть живой останется. В безопасности. И тут Игнатьев вдруг сполз с шезлонга и повалился на край бассейна. Его рвало прямо в воду с подсветкой. Соколовский смотрел на него с ненавистью. Игнатьев со стоном ополоснул лицо водой из бассейна и остался лежать на краю. — Ты ее спасешь! — проговорил он. — И никто кроме тебя ее спасти не может. А потом проклянешь себя, что не предал. Когда некого будет проклинать. — А если вы ошибаетесь? — повысил голос Игорь. — Если Фишер ей не сделает ничего? — Иногда лучше ошибиться, чем быть потом правым, — пьяно развел руками он. — Нет, я так не могу, — чуть ли не застонал от бессилия Игорь. — Я пойду, скажу ей правду. Пусть все знает. Пусть сама решит, уезжать или остаться… Но Игнатьев вдруг схватил Соколовского цепкими пальцами за руку и заговорил с жаром пьяного, но убежденного человека. — Никуда ты не пойдешь! — резко говорил он, брызгая слюной. — Ты предашь любимого человека, подлость ему сделаешь, больно сделаешь! Если нужно будет — погубишь тех, кого она любит, но ты ее спасешь, понимаешь?! Ты ее спасешь! — Да что вы несете! — тоже почти перешел на крик Соколовский. — Погубить, сделать подлость, чтобы спасти… Чтобы… И тут он остановился. Алкоголь в его голове вдруг отпустил сознание, и мысль стала яркой, четкой, как грани кристалла. — Сделать подлость, чтобы спасти, чтобы… Как вы сказали? — Ты слышал, что я сказал! — пьяно махнул рукой Игнатьев. Соколовский вошел в палату, когда еще только рассветало. Марина спала, тихо посапывая. Ее лицо уже порозовело. Девочка шла на поправку. Наташа лежала рядом, пристроившись сбоку на самом краю кровати, касаясь лицом волос сестренки. Она сразу услышала, как в палату кто-то вошел, и подняла голову. — Вы что тут, зачем? — Выслушайте меня, — шепотом заговорил Игорь, садясь рядом. — А потом я выслушаю вас. Извините, что разбудил. Я всех разбудил этим утром. Начал с Алыма. Пятилитровую бутылку водки подарили ему вы. Якобы, вам подарил какой-то посетитель. Подозреваю, вы не сможете назвать его имя и фамилию. Наташа открыла было рот, чтобы запротестовать, но Соколовский поднял руку, не давая ей говорить. — Подождите. Потом я поднял Снегиреву. И она рассказала, что гиппотерапия — далеко не все, что вы делаете для Марины. Вы возите сестру в город, музеи, на выставки, в кафе. И всегда вас сопровождает специалист. А это деньги. — Это не вчера все началось, я так давно, и как-то справляюсь… — Еще Снегирева сказала, недавно вы нашли какой-то новый центр в Москве, — снова перебил девушку Соколовский. — Уникальная программа терапии для аутистов-подростков. Как все уникальное — дорого. Не перебивайте, дайте договорить, а то разбудите Марину. Я уже связался с институтом, где осуществляют эту программу. И мне прислали список тех, кто на ней подписан. Вот! Теперь я готов вас выслушать. Наташа отрицательно покачала головой. Она смотрела на Игоря и покусывала нервно губы. — Нет. Я ни в чем не виновата. — Послушайте, я хочу вам предложить выход, который устроит всех…