Слегка освоившись в новом качестве, я все же решил не рисковать и, незадолго до того, как впереди показалось логово, сполз драхту за спину, прилипнув там как большая пиявка. Стоять, упираясь ногами ему в тазовые выросты и держаться за тощие плечи было не слишком удобно, но так мы привлекали меньше внимания. Фигура моего «коня» больше не выглядела деформированной и не так сильно отличалась от остальных. Быть может, именно поэтому нас благополучно пропустил первый ряд тварей. И даже находящийся поблизости драхт-охотник ничего подозрительного не заметил. А после того как нас не остановил даже он, остальным оставалось лишь молча расступиться, пропуская нас на ту сторону. Как ни удивительно, но на нас никто даже не покосился. Не двинулся с места. И не вякнул вслед, что было совсем странно. Мы совершенно спокойно миновали заградотряд и удалились на приличное расстояние. После чего я перевел дух, снова взобрался верному «скакуну» на плечи и велел прибавить ходу, потому что день явственно близился к вечеру. За последующие несколько часов нам на пути несколько раз попадались явные признаки, что когда-то давно тут жили люди. Торчащие тут и там из-под мха остроугольные валуны. Наполовину ушедшие в землю, затопленные, покрытые плесенью остовы каменных домов. Опутанные лианами крыши. Поваленные на землю, разбитые на куски колонны… Я только головой крутил, одно за другим минуя разрушенные до основания городища. А обнаружив, что именно в них собирается больше всего тварей, постарался в дальнейшем обходить их стороной. Ночь я провел на раскидистом дереве, вокруг которого уложил своих новых подопечных, как самых обычных сторожевых собак. До утра они смирно пролежали там, где я велел им лечь, и даже ни разу не шевельнулись. Тихие, молчаливые, послушные, вот уж и впрямь идеальные слуги. Мясо им добывать не надо, в воде они тоже не нуждались. Только подбрасывай время от времени магию по поводкам и ни о чем другом не беспокойся. Одна у меня только возникла поутру проблема – от самого меня человеком уже не пахло. Однако естественные надобности никуда не делись, и вот от их последствий запах следовало убирать. Впрочем, драхты и тут выручили, сперва вырыв под тем же деревом глубокую яму, потом тщательно ее зарыв и по моей просьбе напустив вонючей слюны сверху. Вот уж и правда славные «песики». Ничто их не смущало – ни мой внешний вид, ни странные просьбы. Думать они абсолютно не умели, зато приказы выполняли прекрасно. И за эту их уникальную способность я даже проникся к медузам толикой уважения. К обеду следующего дня нам перегородила дорогу еще одна линия убежищ и почетный караул рядом. Его мы миновали с такой же легкостью. Однако, когда ближе к вечеру показался шестой ряд, я смутно забеспокоился: раньше они располагались на гораздо большем удалении друг от друга. Но значит ли это, что мы приближаемся к цели? Или более древние медузы просто теснее сотрудничают друг с другом, чем молодые? К исходу пятого дня, считая от момента выхода из крепости, мы благополучно миновали седьмой ряд, и вот сразу за ним стало твориться нечто невообразимое. Во-первых, болотистая местность неожиданно закончилась, а значит, медуз, которые, если судить по размерам гнезд, стали достигать воистину устрашающих размеров, больше не надо было опасаться. Во-вторых, нам стали встречаться непонятные твари, выглядящие как драхты-охотники, только раза в два крупнее и имеющие невероятно длинный хвост, которым они умели орудовать, как жалом. В-третьих, эти странные драхты могли напасть на более мелких сородичей, поэтому от них все старались держаться подальше. Наконец, в-четвертых, эти монстры явно обладали зачатками интеллекта, потому что убивали они не просто так. К примеру, могли ударить хвостом в горло тому, кто недостаточно быстро уступил им дорогу. Или если кто-то слишком внимательно посмотрел в их сторону. Кто это был? И что за роль выполняли эти уроды, чем-то похожие на надсмотрщиков? Я не знал. Но на всякий случай пустил драхтов в обход и постарался слиться со своим «коньком» как можно теснее. Еще одна странность, которая заставила меня насторожиться, – это резко возросшее количество простых драхтов, которых с каждым часом становилось все больше. Как правило, они ничем особым не были заняты: бродили, сидели, лежали. Этакий боевой резерв, который медузы в любой момент могли призвать на службу. Самое интересное, что конкретно эти драхты были связаны поводками не с хозяевами, а между собой. И с теми хвостатыми уродами, которые следили здесь за порядком. Более того, чем дальше мы продвигались, тем чаще на нас стали обращать внимание. В нашу сторону поворачивались головы. При нашем приближении раскрывались пасти. Однажды с подозрительным урчанием повернулся даже надсмотрщик, так что едва под лапами «песиков» перестал чавкать мох, а на смену болотам пришли древние, раскидистые, очень тесно стоящие друг к другу деревья, я от греха подальше перебрался именно на них, а подопечным велел сидеть на месте и не отсвечивать. До края леса я добрался уже глубоко в сумерках. Где ползком, где, как Тарзан, по перекинутым со ствола на ствол толстым лианам. Устал, конечно. Перемазался в смоле, нацеплял на одежду каких-то репьев. Зато когда заполз на длинную, протянувшуюся далеко вперед ветку и выглянул из-за листвы, с мрачным удовлетворением констатировал: вот оно, главное логово. Я его нашел. Правда, пока не знал, что с этим знанием делать дальше. Оно располагалось примерно в полукилометре от того места, где я устроил наблюдательный пункт. Гигантский, уходящий глубоко вниз, офигительно смердящий котлован, на дне которого бурлила и пузырилась темно-фиолетовая масса. Вплоть от кромки леса и до самого края логова на земле не было ни единого кустика или травинки. Серая, плотная, безжизненная почва, слежавшаяся до каменистой плотности. Чуть дальше небольшой вал, похожий на кратер вулкана. Затем пологий склон, усыпанный галькой и криво лежащими валунами. А уже внизу, на глубине, со стонами и другими подозрительными звуками шевелилось нечто огромное, непонятное и испускающее немыслимое зловоние. Между краем котлована и лесом в огромном количестве бродили те самые надсмотрщики, которых я приметил раньше. Простые драхты сюда практически не совались. Но не потому, что им было запрещено. Просто когда какой-то неумный монстр дотопал до кратера и наступил на окружавший его каменистый вал, земля под когтистой лапой неожиданно поехала, и драхт, удивленно хрюкнув, кувырнулся вниз. Он кубарем скатился по склону, умудрившись лишь на середине зацепиться когтями за валун и не сверзиться в колыхающуюся внизу гадость. Его это, правда, не спасло. Пока незадачливый монстр карабкался вверх, из шевелящейся массы по нему выстрелило громадное фиолетовое щупальце и, словно тапкой, прихлопнуло глупого таракана. При этом само щупальце оказалось на удивление хлипким; шарахнув со всей дури по склону, оно буквально разлетелось на куски, изгадив землю на много шагов окрест. После этого темно-фиолетовая слизь принялась медленно стекать обратно, а вместе с ней в кратер смыло и ядовито-зеленые ошметки, оставшиеся от драхта. Пока я соображал, что к чему, из массы выстрелило еще несколько щупальцев и, побултыхавшись немного в воздухе, так же бездумно шарахнулись о склоны. Гул от удара пошел такой, что дерево подо мной пошатнулось. Во все стороны полетела галька. Расколотый на мелкие куски валун просвистел над головами надсмотрщиков, как самая настоящая шрапнель. Но гигантскую медузу, или кто там вместо нее был, это не смутило. Склизкие сопли, как и в первый раз, благополучно потекли вниз, а шныряющие по верху надсмотрщики как бродили по округе, так и продолжали бродить. На протяжении часа похожие всплески случались еще не раз, но я не заметил, чтобы в них была какая-то система. Ни по времени, ни по размерам щупальцев, ни по тому, куда они попадают. Судя по всему, они случались произвольно, на разных сторонах беспрестанно шевелящегося тела. А вниз отростки падали по принципу «на кого бог пошлет», не особо волнуясь, если кого-то при этом зашибет или посечет осколками. Сама медуза показалась мне более чем странной. Слишком мягкой, чтобы суметь оформиться во что-то конкретное. Слишком текучей и неопределенной. Порой на ее поверхности проступали вздувшиеся, словно вены, черные канаты, но и в них не было ничего постоянного. Ничего последовательного. Более того, как я ни присматривался, так и не смог обнаружить в ее движениях какую-то цель. Она беспрестанно ворочалась, иногда издавала чмокающие и чавкающие звуки. Бездумно шевелила разнокалиберными отростками. Выпрастывала их в стороны. Но тут же или втягивала обратно, или попросту разбивала о стены. Без всякой причины. Без следствия. Не испытывая ни боли, ни беспокойства по этому поводу. Я даже не мог понять, живое это нечто или все-таки нет. Но, понаблюдав какое-то время, все же пришел к выводу, что если оно и живое, то совершенно безмозглое. Огромная, смердящая, невесть каким образом и за счет чего появившаяся биомасса, чьей целью было существование само по себе. В какой-то момент в этой массе сбоку открылось заполненное слизью отверстие, и оттуда с чмоканьем вывалилась поджавшая розовые щупальца медуза. Совершенно обычная, если не считать ее внушительных размеров. Шлепнувшись на каменистый склон, она неуверенно шевельнулась. После чего расправила поджатые к брюху щупальца. Прорвала окружавший ее кокон с такой же розовой слизью внутри. И, словно большущая каракатица, поползла наверх. Примерно на середине пути ей встретился крупный валун, через который новорожденная тварь сперва попыталась переползти, но потом, решив, что это слишком хлопотно, надумала его обогнуть. Надо сказать, решение это было неудачным, потому что к тому времени, как она разобралась со сторонами света и сумела обойти неожиданное препятствие, из фиолетовой массы выстрелило очередное громадное щупальце. Нет, уже не одно, а два – они прямо в воздухе разделились. Просвистев буквально в шаге от заторопившейся медузы, одно из них осыпало ее мелкими осколками, а затем и обрызгало ошметками. Второе, к счастью для твари, тоже пролетело мимо. Однако та слизь, что осталась на стенках кратера, оказалась настолько скользкой, что беспокойно задергавшаяся медуза сперва застопорилась, а затем просто съехала по ней вниз, как кальмар по ледяной горке. И вот что удивительно: стоило только твари толкнуть боком гигантскую мамку, как та тут же выбросила вперед целую армию щупальцев и мгновенно заглотала жалобно взвизгнувшую медузу. Да. Сожрала собственную дочку. Вернее, поглотила. Растворила в себе. Точно так же, как делала это, похоже, с любым биологическим материалом. Это что же получается, мамаша сама себя воспроизводит, но сама же и пожирает? Тогда у нее точно мозгов никаких нет. Для разумного существа это совершенно бессмысленная деятельность. Впрочем, существовать ей это явно не мешало, и раз уж за целую тысячу лет тварюга умудрилась не сдохнуть, значит, модель ее поведения жизнеспособна. Уродлива, отвратительна по своей сути, но жизнеспособна. Интересно, что ее поддерживало все эти годы? Я присмотрелся внимательнее и чуть не сплюнул. Ну конечно! Если тварь создали с помощью темной магии, само собой, эта самая магия ее теперь и поддерживает. Вполне вероятно, что те вены, которые периодически проступали на поверхности, есть не что иное, как разжиревшие от потока энергии нити. Такие же, как у любого живого существа. Только по ним беспрестанно текла магия первого императора, которую тварь, как и любое зависимое от магии создание, стремилась всеми силами сохранить и, если получится, приумножить. Я обернулся к драхтам и снова выругался. Так вот почему они связаны между собой! Готов поклясться, что объединяющие их каналы подключены еще и к твари! Как это где? Под землей, конечно. Как самые обычные провода, по которым вместо тока течет жизненная сила. Вероятно, таким образом они и общаются, и делятся энергией между собой. При необходимости тварь может сбросить ее на драхтов, а может точно так же забрать. Это ее ходячие резервы, запасные емкости, количество которых определяет границы ее существования. Производят их, разумеется, медузы. Именно для этого она их создает, и поэтому же логова расположены вокруг нее, как планеты вокруг солнца. Но если это так, тогда нам больше не нужно искать способ избавиться от медуз. Пока жива мамка, они так и будут плодиться. Если бы она по дурости своей не жрала их еще в младенчестве, они бы давно заполонили все вокруг. Но тварь сама же себя и ограничивала. И только это спасало Тальрам от засилья монстров. «Первый император совершил ошибку», – с досадой подумал я, в последний раз оглядев колышущуюся внизу биомассу. Если мои знания о его магии верны, скорее всего, он не просто уничтожил отказавшийся покориться ему народ – он своими руками создал вот это. Быть может, он когда-то использовал неправильное заклятие. А может, и вовсе утратил контроль над магией. Но даже в этом случае ему следовало немедленно сжечь то, что в итоге получилось. А не отправляться покорять другие земли, не убедившись, что последствия этого эксперимента не представляют угрозы. Причем мне кажется, что он прекрасно знал, что в итоге у него вышло. Исходя из того, что я видел, эта штука не просто сама себя ограничивала – она за тысячу лет ничуть не изменилась. Вы спросите, откуда же тогда первый император взял столько биомассы? Ответ у меня был только один: как и говорил граф, где-то в этой местности у наших непокорных соседей должна была находиться столица. Разрушенные города я уже видел. Села и деревни за столько лет уже стерлись с лица земли. Но без столицы ни один народ не живет. Ни одна нация. И думаю, что не ошибусь, если предположу, что кратер не что иное, как место, где много веков назад стоял большой и густонаселенный город. Город, который некогда накрыло кошмарное темное заклинание. Город, который в результате провалился под землю. И на руинах которого образовалось вот это фиолетовое нечто. Постепенно трансформировавшиеся, сплавленные магией воедино, искалеченные и страшно изменившиеся останки тех, кто некогда населял эту территорию. Ее защитники. Люди. А также жившая по соседству с ними живность – коровы там, кони, куры, всякие бабочки, жучки-паучки… Ведь другого источника для такого количества плоти у его величества попросту не было. «Мы не сможем уничтожить это обычными методами, – вот что я понял в тот миг, когда меня осенила жутковатая догадка. – Ни одна магия эту бандуру не возьмет. Ее и сжечь-то по-настоящему не получится, потому что даже с помощью армии сюда не подобраться. Разве что найдется смертник, который рискнет бросить вниз факел…» Как только я неосторожно об этом подумал, под рубашкой шевельнулась печать, а один из бродящих под деревьями драхтов неожиданно остановился. Я досадливо рыкнул про себя: «Да угомонись, чучело! Не собираюсь я туда лезть, ясно? Но если ты меня сейчас демаскируешь, лучше ни тебе, ни мне не станет!» Печать мгновенно остыла, а надсмотрщик, потолкавшись внизу какое-то время, убрался восвояси. «Вот так, – хмуро подумал я, потерев саднящую грудь. – А то взяла моду указывать, что мне делать. Ты мне для чего дадена? Чтобы я служил императору? Вот и сиди тихо, пока я думаю, как лучше сделать свою работу». Глава 18 – Сложная задача, – нахмурился граф эль Сар, когда я, уже отмытый и отдохнувший, явился к нему в кабинет. Хэнг, Надир и Огрис тоже были тут. Все еще слегка ошарашенные и диковато косящиеся на меня, хотя я вроде бы ничего особенного не сказал. – Это надо хорошенько обдумать. Ты уверен, что по земле не пройти? Я покачал головой: – Слишком много тварей в округе. Да еще эти хвостатые повсюду… За убийство каждого такого монстра мы будем платить жизнью наших людей и ашши. А та фиолетовая штука производит хозяев регулярно. Мы просто не поспеем убить их всех раньше, чем она наплодит новых. Это бесполезная трата времени. – Тогда что ты предлагаешь? – Сам не знаю. Можно было бы попробовать взорвать жирную тварь, но я почти уверен, что туда не удастся протащить ни одного артефакта. – А простой огонь? – вмешался в разговор Хэнг. – Там негде и некогда будет зажигать факелы – надсмотрщики зрячи. А половину рисанна пробежать, ни разу на них не наткнувшись, это что-то из области чуда. И вообще, я не уверен, что та фиолетовая штука будет гореть. А если и будет, то знаешь, сколько народу понадобится отправить в кратер, чтобы как следует ее запалить? Разве что извержение вулкана устроить. Господин Огрис, как вы на это смотрите? Маг одарил меня мрачным взором. – Для этого нужно, чтобы маг находился непосредственно рядом с кратером. – Значит, и этот вариант отпадает. Мага мы туда при всем желании не проведем. В смысле живого не проведем, – поправился я. – А от мертвого толку не будет. – А как насчет воздуха? – напряженно спросил его сиятельство, заставив меня внимательно на него посмотреть. – Разве есть какие-то новости? – Прошение об аудиенции в императорскую канцелярию я уже отправил. Ответа надо ждать месяца через три-четыре, не раньше. Что из этого выйдет, тоже никто не скажет. Даже в том случае, если мою просьбу удовлетворят. Но все же, если выгорит… Как считаешь, по воздуху мы смогли бы туда подобраться? Я ненадолго задумался. – Скорее всего. Но тут вот какая закавыка… Некоторое время назад вы интересовались, по какой причине я перестал соваться в лес в зимнее время. И перед уходом я рассказал вам, каким именно образом медузы питаются в спячке. Радиус действия их ауры составляет несколько десятков шагов. А скорость выстреливания щупальцев такова, что я бы никому не советовал оказываться поблизости. Так вот, у той фиолетовой дряни длина щупальцев гораздо больше. И мне отчего-то кажется, что магию она тоже умеет чувствовать. Она живет за ее счет. По сути, хозяева для того и нужны, чтобы питать эту заразу. Если не смогут, она сама их сожрет. А потом наплодит новых. Последние логова и все до единого драхты связаны с ней очень крепко. Поэтому даже если она не почует двигатель на магической тяге, то остальные подскажут. И что после этого с ним будет, думаю, вы и без меня прекрасно понимаете. – А если их будет больше, чем один? – все же продолжал настаивать граф. – Да ради бога. Может, хоть кто-то тогда проскочит. Но встает вопрос: чем палить эту тварь? Представляете, сколько нам понадобится взрывчатки? Кстати, я бы не советовал использовать для этого артефакты и другие вещи, связанные с магией. – Твою ж… – не сдержался Хэнг. – Если она питается магией, то работать на ней ничего не будет! – Мы ее только подпитаем, – вконец помрачнел маг. – Что же тогда делать? – задал за всех собравшихся наиболее животрепещущий вопрос граф.