Не знаю, неожиданное использование слова «мамочка» или что-то другое в моем голосе пробудило какую-то крошечную часть маминой интуиции, которая все еще была где-то внутри нее, но ее взгляд сразу же оторвался от книги: он был мягким и полным заботы. – Что такое, милая… – начала было она, а потом слова словно застыли на ее губах, когда глаза нашли Метку на моем лбу. – О боже! Что ты натворила? Сердце снова начало болеть. – Мам, я ничего не сделала. Это случилось со мной, а не из-за меня. Это не моя вина. – О, пожалуйста, нет! – запричитала она, словно я и слова не сказала. – Что скажет твой отец? Мне хотелось крикнуть: «Как, черт побери, хоть одна из нас может знать, что скажет мой отец, мы не видели его и не получали от него весточек уже четырнадцать лет!» Но я знала, что это не поможет и всегда только злило ее, когда я напоминала, что Джон – не мой настоящий папа. Так что я попробовала другую тактику – ту, от которой отказалась три года назад. – Мамочка, пожалуйста. Можешь просто не говорить ему? По крайней мере день или два? Просто давай оставим это между нами двумя, пока мы… не знаю… не свыкнемся с этим или что-то вроде того. – Я задержала дыхание. – Но что я скажу? Ты даже не можешь закрыть эту штуку макияжем. – Она скривила губы, нервно рассматривая полумесяц. – Мам, я не имела в виду, что останусь здесь, пока мы будем привыкать. Мне нужно уйти, ты это знаешь. – Мне пришлось замолчать, так как сильный кашель сотряс мои плечи. – Ищейка отметил меня. Мне нужно переехать в Обитель Ночи или мне будет становиться все хуже и хуже. – «А потом я умру», – пыталась я сказать ей взглядом, ведь не могла по-настоящему произнести эти слова. – Мне просто нужна пара дней, прежде чем разбираться с… – Я замолчала, чтобы не произносить его имя, в этот раз специально закашляв, а это не было сложно. – Что я скажу твоему отцу? Я почувствовала прилив паники в ее голосе. Разве она не была мамой? Разве не должна она отвечать, а не задавать вопросы? – Просто… просто скажи ему, что я проведу несколько дней в доме Кайлы, потому что у нас большой проект по биологии на двоих. Я наблюдала, как меняется взгляд мамы. Из них исчезла забота, и ее заменила жесткость, которую я очень хорошо узнавала. – То есть ты просишь меня солгать ему. – Нет, мама. Я лишь прошу тебя хоть раз поставить мои нужды выше его. Я хочу, чтобы ты была мне мамой. Чтобы помогла мне уложить вещи и отвезла меня в новую школу, потому что мне плохо и страшно, и я не уверена, что справлюсь со всем сама! – Я быстро закончила речь, тяжело дыша и кашляя в руку. – Я не знала, что перестала быть твоей мамой, – холодно сказала она. От нее я устала даже больше, чем от Кайлы. Я вздохнула. – Думаю, в этом и проблема, мам. Тебе настолько все равно, что ты не замечаешь. Тебя ничего не волновало, кроме Джона, с тех пор, как вы поженились. Ее глаза, прикованные ко мне, сощурились. – Как можешь ты быть такой эгоистичной. Разве ты не понимаешь, что он сделал для нас? Благодаря ему я смогла уйти с этой ужасной работы в «Дилларс». Благодаря ему нам не надо переживать из-за денег и у нас есть этот большой красивый дом. Благодаря ему мы в безопасности и у нас светлое будущее. Я слышала эти слова так часто, что могла повторить их ей сама. На данном этапе наших не-разговоров я обычно извинялась и шла в комнату. Но сегодня я не могла извиниться. Сегодня я изменилась. Все изменилось. – Нет, мама. Правда в том, что из-за него ты не уделяла внимание детям уже три года. Ты знала, что твоя старшая дочь превратилась в подлую избалованную шлюху, переспавшую с половиной футбольной команды? Знаешь ли ты про ужасные кровавые видеоигры, которые Кевин прячет от тебя? Нет, конечно же, нет. Они оба притворяются, что счастливы и что им нравится Джон и вся эта иллюзия счастливой семьи, так что ты улыбаешься им, молишься за них и позволяешь делать, что они хотят. А я? Думаешь, я плохая, потому что не притворяюсь, потому что я честная. Знаешь, что? Мне так осточертела моя жизнь, что я рада, что Ищейка оставил на мне Метку! Они называют школу вампиров Обителью Ночи, но она не может быть мрачнее этого идеального дома! – Прежде чем перейти на крик или расплакаться, я развернулась и вошла в комнату, захлопывая дверь за собой. Надеюсь, они все потонут. Через слишком тонкие стены я слышала, как она в истерике звонила Джону. Не было сомнений, что он помчится домой, чтобы разобраться со мной. Вместо того чтобы сидеть на кровати и плакать, как мне хотелось, я вывалила школьные вещи из рюкзака. Понадобятся ли они мне там, куда я направляюсь? У них, скорее всего, даже нормальных уроков нет. Скорее всего, там есть занятия типа «Как разорвать горло человека 101 способом» и… и… «Вступительный курс: как видеть в темноте». Типа того. Что бы моя мама сделала или не сделала, здесь я оставаться не могла. Мне нужно было уехать. Так что мне нужно взять с собой? Две любимые пары джинсов, помимо тех, что на мне. Пару черных футболок, что еще носят вампиры? Более того, они меня стройнят. Я почти отказалась от милого блестящего платья на бретельках цвета воды, но весь этот черный цвет повергнет меня в депрессию… Так что я взяла и его. Затем я засунула тонны бюстгальтеров, щипчиков, вещичек для волос и макияжа в боковой карман. Я чуть не оставила свою плюшевую игрушку – Фыбу Отиса (у меня не получалось произнести «рыба», когда мне было два года) – на подушке, но… ну… вампир или нет, не думаю, что смогла бы уснуть без него. Так что я аккуратно засунула его в дурацкий рюкзак. А потом услышала стук в дверь и его голос, приказывающий выйти из комнаты. – Что? – крикнула я, а потом согнулась в ужасном приступе кашля. – Зои. Нам с мамой нужно поговорить с тобой. Отлично. Видимо, они не утонули. Я погладила Фыбку Отиса. – Отис, это отстой. – Я расправила плечи, снова покашляла и пошла на встречу с врагом. Глава 3 С первого взгляда мой злотчим Джон Хеффер кажется обычным парнем, даже нормальным. (Да, это его настоящая фамилия, и, к сожалению, теперь это и фамилия моей мамы. Она миссис Хеффер1. Можете поверить?) Когда они с мамой начали встречаться, я слышала, как некоторые ее друзья называли его «красивым» и «очаровательным». Сначала. Конечно же, у мамы теперь совершенно новая компания друзей, тех, что мистер Красивый и Очаровательный посчитал подходящими, в отличие от группы веселых незамужних женщин, с которыми она раньше проводила время. Мне он никогда не нравился. Серьезно. И я говорю так не просто потому, что сейчас его не выношу. С первого дня знакомства с ним я видела только одно – притворство. Он притворяется хорошим парнем. Он притворяется хорошим мужем. Он даже притворяется хорошим отцом. Он похож на любого другого папашу. У него темные волосы, худые куриные ноги и растущее брюшко. Его карие глаза, как и его душа, – выцветшие и холодные. Я зашла в гостиную и увидела, что он стоит возле дивана. Мама сидела на краю, сжимая его руку. Ее глаза были красными и полными слез. Отлично. Теперь она будет изображать «обиженную мать-истеричку». С этой ролью она хорошо справляется. Джон приступил к попыткам испепелить меня взглядом, но Метка отвлекла его. Его лицо исказилось от отвращения. – Изыди, Сатана! – произнес он, словно на службе. Я вздохнула: – Это не Сатана. Это всего лишь я. – Сейчас не время для сарказма, Зои, – сказала мама. – Я справлюсь с этим, милая, – успокоил ее злотчим, рассеянно похлопывая по плечу, прежде чем снова обратить внимание на меня. – Я говорил, что твое плохое поведение и проблемный характер тебе аукнутся. Я даже не удивлен, что это случилось так скоро. Я покачала головой. Это было ожидаемо. Я действительно ждала подобного, и все равно это шокировало меня. Весь мир знал, что никто никак не мог навлечь на себя Метку. Все эти «если тебя укусит вампир, ты умрешь и станешь одним из них» – просто выдумка. Ученые пытались понять, что вызывает события, ведущие к вампиризму, многие годы, надеясь, что если поймут, то смогут вылечить его или, по крайней мере, изобрести вакцину, чтобы сражаться с ним. Пока все безрезультатно. Но теперь Джон Хеффер, мой злотчим, внезапно обнаружил, что плохое поведение подростка – особенно мое плохое поведение, которое в основном состояло из периодической лжи, гневных мыслей, острых комментариев в адрес родителей и, может, еще полудетского влечения к Эштону Катчеру (жаль, что ему нравятся женщины постарше) – действительно вызывало реакцию в моем теле. Ну-ну! Кто бы мог подумать? – Я не виновата в этом. – У меня наконец получилось заговорить. – Это случилось не из-за меня. Это случилось со мной. Любой ученый на планете согласен с этим. – Ученые всего не знают. Они не люди Бога. Я просто уставилась на него. Он – старейшина среди Людей Веры. Должность, которой он так гордится. Вот одна из вещей, которая привлекает в нем маму, и на строго логическом уровне я могла понять почему. Быть старейшиной значит быть успешным. У него хорошая работа. Милый дом. Идеальная семья. Ему полагалось делать и верить в правильные вещи. Формально он был отличным вариантом нового мужа и нашего отца. К сожалению, формальностью дело и ограничилось. И теперь, как и следовало ожидать, он собирался разыграть карту Старейшины и бросить Бога мне в лицо. Я бы поставила мои новые крутые туфельки «Стив Мэдден» на то, что это раздражало его Бога так же, как и меня. Я попыталась снова. – Мы проходили это на уроке продвинутой биологии. Это физиологическая реакция, происходящая в телах подростков, когда уровень гормонов поднимается. – Я сделала паузу, усиленно размышляя и гордясь собой за то, что помнила что-то из прошлого семестра. – В некоторых людях гормоны могут задействовать что-то в… эээ… эээ… – Я напрягла мозги и вспомнила: – Избыточная цепочка ДНК, она начинает Изменение. – Я улыбнулась, но не Джону, а своей способности вспомнить вещи из урока, пройденного месяцы назад. Я поняла, что улыбка была ошибкой, когда увидела знакомо сжатые челюсти. – Знания Бога превосходят науку, и то, что ты думаешь по-другому, юная леди, – святотатство. – Я не говорила, что ученые умнее Бога! – Я вскинула руки и попыталась подавить кашель. – Я просто объясняю, как все это устроено. – Мне не нужны объяснения шестнадцатилетней. Ну, на нем были ужасные штаны и кошмарная рубашка. Очевидно, что он нуждался в объяснении некоторых вещей подростком, но я знала, что сейчас не время упоминать его явно плохой вкус в одежде. – Но Джон, дорогой, что мы будем с ней делать? Что скажут соседи? – Мамино лицо еще больше побледнело, и она подавила всхлип. – Что скажут люди на собрании в воскресенье? Он сузил глаза, когда я открыла рот, чтобы ответить, и прервал меня, прежде чем я успела заговорить. – Мы сделаем то, что должна сделать любая хорошая семья. Мы обратимся к Богу. Они собираются отправить меня в монастырь? К сожалению, мне пришлось бороться с еще одним приступом кашля, так что он продолжал говорить. – Мы позвоним доктору Эшеру. Он должен знать, как справиться с этой ситуацией. Потрясающе. Восхитительно. Теперь он собирается позвонить нашему семейному психиатру, Невероятно Безэмоциональному Человеку. Отлично. – Линда, позвони по горячей линии доктора Эшера. Думаю, будет разумным созвать всех на совместный молебен. Убедись, что другие старейшины знают, что им нужно собраться здесь. Мама кивнула и начала вставать, но слова, вырвавшиеся из моего рта, заставили ее сесть обратно на диван. – Что? Ваш ответ – позвонить психиатру, который вообще ничего не понимает в подростках, и вызвать сюда всех этих озлобленных старейшин? Словно они действительно могут мне чем-то помочь! Нет! Не понимаете? Мне нужно уехать. Сегодня же. – Я закашлялась – это был сжимающий внутренности звук, отдающийся болью в груди. – Видите! Станет только хуже, если я не уйду к… – Я колебалась. Почему так сложно произнести «вампирам»? Потому что звучало это так незнакомо – так окончательно – и часть меня признала это – фантастически. – Мне нужно отправиться в Обитель Ночи. Мама подпрыгнула, и на мгновение я подумала, что она спасет меня. А потом Джон собственнически обнял ее за плечи. Она посмотрела на него, и когда повернулась снова ко мне, ее взгляд был почти извиняющимся, но слова, как и всегда, отражали только то, что хотел услышать от нее Джон. – Зои, тебе же не навредит еще одна ночь дома? – Конечно, нет, – сказал ей Джон. – Я уверен, доктор Эшер поймет необходимость приехать на дом. Здесь, с ним, ей будет хорошо. – Он погладил ее по плечу, притворяясь, что ему не все равно, но он казался не милым, а скользким.