Я переводила взгляд с него на маму. Они не дадут мне уйти. Не сегодня вечером и, скорее всего, никогда, по крайней мере пока меня не вынесут парамедики. Внезапно я поняла, что дело не только в Метке и перемене в моей жизни. Дело было в контроле. Если бы они меня отпустили, то по-своему бы проиграли. В мамином случае мне хотелось думать, что она боялась потерять меня. Я знала, чего не хотел потерять Джон. Он не хотел утратить свою драгоценную власть и иллюзию, что мы идеальная маленькая семья. Как уже сказала мама: «Что подумают соседи… Что подумают люди на собрании в воскресенье?» Джону нужно было сохранить иллюзию, и если это означало позволить моему состоянию ухудшаться, тогда эту цену он был готов заплатить. Но я не была готова. Думаю, пришло время взять ситуацию в свои руки (в конце концов, на них хороший маникюр). – Отлично, – сказала я. – Звоните доктору Эшеру. Приглашайте священников. Вы не против, если я пойду прилягу, пока все едут сюда? – Я специально закашляла. – Конечно нет, милая, – сказала мама с очевидным облегчением. – Небольшой отдых, скорее всего, улучшит твое самочувствие. – А потом она освободилась от собственнических объятий Джона, улыбнулась и обняла меня. – Хочешь, я принесу тебе лекарства? – Нет, все в порядке, – ответила я, цепляясь за нее мгновение, так отчаянно мечтая, чтобы это произошло три года назад, когда она все еще была моей, все еще на моей стороне. Затем я сделала глубокий вдох и отступила. – Я буду в порядке, – повторила я. Она посмотрела на меня и кивнула, сказав, что ей жаль, единственным доступным ей способом – глазами. Я отвернулась и направилась обратно в спальню. Злотчим сказал мне в спину: – И почему бы тебе не оказать нам всем услугу и не попробовать найти пудру и замазать эту штуку на лбу? Я даже не остановилась. Просто продолжила идти. Я не собиралась плакать. «Я этого не забуду, – сурово сказала я самой себе. – Я не забуду, как ужасно они заставили меня чувствовать себя сегодня. Так что когда мне страшно и одиноко и что бы еще со мной ни начало происходить, я не забуду, что ничего не может быть хуже нахождения здесь. Ничего». Глава 4 Я сидела на постели, кашляла и слушала, как мама в панике звонила по экстренному номеру нашего психиатра. За этим последовал такой же истеричный звонок, который соберет на молитву всех этих ужасных Людей Веры. Через тридцать минут наш дом начнет наполняться толстыми женщинами и их мужьями-педофилами с глазами-бусинками. Они вызовут меня в гостиную. Мою Метку посчитают Действительно Большой и Постыдной Проблемой, так что, скорее всего, они намажут меня какой-то фигней, которая забьет мне поры и подарит циклопических размеров прыщ, прежде чем возложить на меня руки и молиться. Они попросят Бога помочь мне перестать быть таким ужасным подростком и проблемой для моих родителей. О, ну и с моей Меткой нужно бы тоже разобраться. Если бы только все было так просто. Я с радостью заключила бы соглашение с Богом: буду хорошей девочкой и не поменяю школу или свою внешность. Я даже сдам контрольную по геометрии. Ну ладно. Может быть, не контрольную по геометрии – но, тем не менее, я вроде как не просила сделать меня фриком. Все это означало, что мне нужно уйти. Начать свою жизнь заново там, где я буду новенькой. Где-то, где у меня не было друзей. Я отчаянно заморгала, пытаясь не расплакаться. Школа была единственным местом, где я чувствовала себя дома; друзья были моей единственной семьей. Я сжала кулаки и прижала их к лицу, чтобы не заплакать. Я привыкну. Шаг за шагом: буду делать по одному за раз. Ни под каким предлогом я не собиралась общаться с клонами злотчима. Словно визит Людей Веры для меня недостаточная пытка, за ужасной серией молитв последует не менее раздражающий сеанс с доктором Эшером. Он задаст мне много вопросов по поводу того, как я себя чувствую из-за того или иного. Потом он продолжит трепаться о том, что подростковая злость и беспокойство – это нормально, но что только я могу выбрать, как это повлияет на мою жизнь… Бла-бла-бла… И раз это «экстренный случай», он скорее всего захочет, чтобы я что-то нарисовала, то, что представляет моего внутреннего ребенка или типа того. Мне точно нужно выбираться отсюда. Славно, что я всегда была «плохой девочкой» и хорошо подготовлена к такой ситуации. Ладно, не то чтобы я думала о побеге из дома и присоединении к вампирам, когда положила запасной ключ от машины в горшок за окном. Но я допускала, что мне может понадобиться выбраться отсюда и отправиться в дом Кайлы. Или, если мне действительно хотелось быть плохой, я встречалась с Хитом на парковке, и мы целовались. Но потом он начал пить, а я стала превращаться в вампира. Иногда жизнь резко теряет смысл. Я схватила рюкзак, открыла окно и с легкостью, говорившей о моей греховной натуре больше, чем скучные лекции злотчима, подняла москитную сетку. Я надела очки и выглянула наружу. Было всего полпятого или около того, еще не темно, так что я была рада, что наш забор скрывал меня от любопытных соседей. На этой стороне дома единственными другими окнами были окна сестры, а она должна быть на тренировке чирлидеров. (Наверное, ад замерзает, ведь я впервые была искренне рада, что мир сестры вращался вокруг того, что она называла «спортом поддержки».) Сначала я выбросила свой рюкзак, а затем последовала за ним из окна, стараясь не издать даже тихий «у-уф», приземляясь на траву. Я просидела там несколько минут, спрятав лицо в руках, чтобы заглушить свой ужасный кашель. Потом наклонилась и приподняла горшок с лавандой, которую мне подарила бабушка Редберд. Мои пальцы нащупали металлические ключи, примостившиеся в раздавленной траве. Ворота даже не скрипнули, когда я их приоткрыла и выскользнула, как один из Ангелов Чарли. Мой симпатичный «Жучок» стоял, где и обычно: прямо перед третьей дверью в наш гараж на три машины. Злотчим не разрешал мне парковаться внутри, потому что его газонокосилка была важнее. (Важнее, чем винтажный «Фольксваген»? Как так? Это не имело смысла. Ух, я говорю как парень. С каких пор меня волнует винтажность моего «Жучка»? Должно быть, я действительно меняюсь.) Я глянула в обе стороны. Ничего. Бросилась к «Жучку», запрыгнула внутрь, поставила его на нейтралку и испытала благодарность, что наша подъездная дорога была такой нелепо наклонной, когда моя машина плавно и тихо выкатилась на улицу. Там было легче завести ее и понестись прочь из района Больших Богатых Домов. Я даже не глянула в зеркало заднего вида. Выключила свой мобильный. Не хотелось ни с кем разговаривать. Нет, это не совсем правда. Был один человек, с которым мне хотелось поговорить. Она была единственная в мире, кто посмотрит на мою Метку и не подумает, что я монстр или урод, или ужасный человек. В этом я была уверена. Мой «Жучок» словно читал мысли и сам повернул на шоссе, ведущее на магистраль Маскоджи и, в конце концов, самое прекрасное место на земле – лавандовую ферму моей бабушки Редберд. * * * В отличие от дороги из школы домой, полуторачасовая поездка на ферму бабушки казалась вечностью. К тому времени, как я съехала с двухполосного шоссе на твердую грунтовую дорогу, ведущую к бабушкиному дому, мое тело болело сильнее, чем после того, как школа наняла ту сумасшедшую новую физкультурницу. Она думала, что заставлять нас таскать тяжести, пока она щелкала кнутом и смеялась, – это хорошая идея. Ну ладно, может, кнута у нее и не было, но все-таки. Мышцы горели как в аду. Было почти шесть часов, и солнце наконец начало садиться, но глаза все еще жгло. Вообще-то даже от угасающего солнечного света кожу покалывало и не покидало неприятное ощущение. Я радовалась, что уже конец октября, ведь становилось достаточно прохладно, чтобы носить мою толстовку Borg Invasion 4D (конечно, она из тематического парка «Звездный путь: Следующее поколение» в Вегасе. Да-да, к сожалению, иногда я самый настоящий фанат «Звездного пути»), которая, к счастью, покрывала большую часть моей кожи. Прежде чем выбраться из «Жучка», я порылась на заднем сиденье, пока не нашла старую бейсболку с надписью OSU и натянула на голову, чтобы скрыть лицо от солнца. Дом моей бабушки находился между двумя лавандовыми полями и в тени огромных старых дубов. Он был построен в 1942 году из сырого оклахомского камня. У него были удобное крыльцо и необычайно большие окна. Мне нравился этот дом. Просто забираясь по маленьким деревянным ступенькам, ведущим к порогу, я чувствовала себя лучше… в большей безопасности. А потом я увидела записку, прикрепленную снаружи двери. Красивый почерк бабушки был легко узнаваем: «Я на утесе, собираю дикие цветы». Я прикоснулась к мягкой, пахнущей лавандой бумаге. Она всегда знала, когда я ехала навестить ее. В детстве я, бывало, считала это странным, но, став старше, оценила ее чутье. Всю свою жизнь я знала, что бы ни случилось, я могла положиться на бабушку Редберд. В течение этих ужасных первых месяцев после свадьбы мамы и Джона, думаю, я бы завяла и умерла, если бы не могла сбегать каждые выходные в дом бабушки. Мгновение я раздумывала над тем, чтобы войти (бабушка никогда не запирала двери) и подождать ее внутри, но мне нужно было увидеть ее, нужно было, чтобы она меня обняла и сказала все, что я хотела услышать от мамы: «Не бойся… Все будет хорошо… Мы со всем разберемся». Так что вместо того, чтобы зайти внутрь, я нашла маленькую звериную тропу на краю северного лавандового поля, которая вела к утесам. Я пошла по ней, касаясь пальцами верхушек ближайших кустов по пути, чтобы они выпустили свой сладкий серебряный аромат в воздух вокруг меня, словно приветствовали мое возвращение домой. Казалось, что я не была здесь уже многие годы, хотя знала, что прошло всего четыре недели. Джон не любил бабушку. Он считал ее странной. Я даже подслушала, как он говорил маме, что бабушка «ведьма и отправится в ад». Он такой придурок. А потом в голову пришла поразительная мысль, и я резко остановилась. Родители больше не контролировали мои действия. Я больше не буду с ними жить. Джон больше не мог говорить мне, что делать. Ура! Потрясно! Так потрясно, что на меня нахлынул еще один приступ кашля. Я обхватила себя руками, словно пытаясь не дать груди разорваться. Мне нужно было найти бабушку Редберд, и как можно скорее. Глава 5 Дорога вдоль утесов всегда была отвесной, я миллион раз по ней поднималась, с бабушкой и без нее, но никогда себя так не чувствовала. Дело было уже не только в кашле. И не в ноющих мышцах. У меня кружилась голова, и желудок начало выворачивать так сильно, что я стала напоминать себе Мег Райан в фильме «Французский поцелуй», после того как она съела сыр и у нее начался приступ из-за непереносимости лактозы. (Кевин Кляйн очень милый в этом фильме – ну, для старичка.) И у меня текло из носа. То есть я не просто периодически хлюпала. Я вытирала его рукавом толстовки (какой ужас). Я не могла дышать, не открыв рот, а из-за этого начинала кашлять еще сильнее. Никогда не думала, что грудь может так болеть! Я пытаюсь вспомнить, что убило детей, которые не завершили превращение в вампира. Были ли у них сердечные приступы? Или, может, они кашляли и чихали до самой смерти? Перестань об этом думать! Мне нужно было найти бабушку Редберд. Даже если она и не знает ответы на вопросы, то сможет их найти. Бабуля понимала людей. Она объясняла это тем, что не потеряла связь со своими предками чироки и племенными знаниями знахарок, которые она несла в своей крови. Даже сейчас меня заставляло улыбнуться воспоминание о том, как хмурилась бабушка, когда поднимался вопрос о злотчиме (она единственная из взрослых знает, что я его так зову). Бабушка Редберд сказала, что, очевидно, кровь знахарок не попала в ее дочь, но только потому, что сохраняла дополнительную дозу магии чироки для меня. Будучи маленькой девочкой, я забиралась по этой тропинке, держа за руку бабушку больше раз, чем могу посчитать. Мы раскладывали цветное одеяло на лугу, покрытом высокой травой и дикими цветами, и устраивали обед-пикник, пока бабушка рассказывала мне истории о племени чироки и учила меня таинственно звучащим словам их языка. Пока я тащилась по извилистой тропинке, эти древние истории вертелись снова и снова в моей голове, как дым от церемониального костра… Даже та печальная история о том, как появились звезды, когда племя обнаружило, что собака крала кукурузную муку, и побило ее. Пока псина с воем неслась домой на север, мука просыпалась по небу, и волшебство в ней создало Млечный Путь. Или как Великий Канюк создал горы и долины своими крыльями. И моя любимая история о молодой женщине-Солнце, жившей на востоке, и ее брате-Луне, жившем на западе, и Красной птице, которая была дочерью Солнца. – Разве это не странно? Я Редберд – Красная птица и дочь Солнца, но превращаюсь в ночного монстра. – Я слышала, что говорю вслух, и удивилась, что мой голос звучал так слабо, особенно когда слова эхом отдавались вокруг меня, как будто я разговаривала в вибрирующий барабан. Барабан… Слово напомнило мне о знахарях, к которым бабушка водила меня в детстве, а потом мои мысли словно вдохнули жизнь в воспоминания, и я услышала ритмичное биение церемониальных барабанов. Я осмотрелась, щурясь на слабом свете умирающего дня. Глаза болели, и я плохо видела. Ветра не было, но тени скал и деревьев словно двигались… растягивались… тянулись ко мне. – Бабушка, мне страшно… – крикнула я между приступами кашля. «Духов земли не нужно бояться, птичка Зои». – Бабушка? – Услышала ли я, как она зовет меня по прозвищу, или это только отголоски прошлого, рожденные моей памятью? – Бабушка! – Я снова позвала, а потом застыла в ожидании ответа. Ничего. Ничего, кроме ветра. У-но-ле… Слова из языка чироки проплыли в голове, словно полузабытый сон. Ветер? Нет, стойте! Еще секунду назад никакого ветра не было, но теперь мне пришлось придерживать бейсболку одной рукой и убирать волосы, дико хлещущие по лицу, другой. А потом я услышала их в ветре: многоголосый хор голосов чироки, поющих под бой церемониальных барабанов. Сквозь вуаль волос и слез я увидела дым. Ореховый сладкий запах кедра наполнил мой открытый рот, и я почувствовала вкус костров моих предков. Я вскрикнула, пытаясь восстановить дыхание. И тогда я их почувствовала. Они были вокруг меня, почти видимые тени, мелькающие, как волны жара, поднимающиеся от асфальта летом. Я чувствовала, как они прижимаются ко мне, кружатся и двигаются грациозными сложными пируэтами вокруг темного силуэта костра чироки. Присоединяйся к нам, у-ве-тси-а-ге-йа… Присоединяйся к нам, дочь… Призраки чироки… Боль в легких… Ссора с родителями… Старая жизнь осталась позади… Это было уже слишком. Я побежала. На биологии нас учили, что адреналин берет верх в ситуациях «сражайся-или-беги», и, скорее всего, это правда, потому что, хоть мне и казалось, что грудь вот-вот взорвется и я пытаюсь дышать под водой, я пробежала последнюю и самую отвесную часть пути, словно все магазины торгового центра открылись и стали бесплатно раздавать обувь. Ловя ртом воздух и спотыкаясь, я поднималась по тропе все выше и выше, надеясь спастись от пугающих духов, парящих вокруг меня как дым, но вместо того, чтобы оставить их позади, я словно бежала дальше в их мир костров и теней. Неужели я умираю? Именно это и происходит? Вот почему я видела призраков? Где белый свет? Окончательно запаниковав, я бросилась вперед, дико размахивая руками, словно могла отогнать ужас, преследовавший меня. Я не заметила корень, торчавший из твердой земли на тропинке. Потеряв равновесие, попыталась удержаться на ногах, но все рефлексы бездействовали. Я упала, сильно ударившись. Боль в голове была острой, но длилась мгновение, прежде чем тьма поглотила меня. * * * Ощущение, когда я пришла в себя, было странным. Я ожидала, что тело будет болеть, особенно голова и грудь, но вместо боли я почувствовала… ну… я чувствовала себя хорошо. Вообще-то я чувствовала себя лучше, чем хорошо. Я не кашляла. Руки и ноги казались поразительно легкими, теплыми, их слегка покалывало, словно я только что залезла в очень горячую ванну холодной ночью. Что? Удивление заставило меня открыть глаза. Я смотрела на свет, который каким-то чудом не причинял боль глазам. В отличие от яркого света солнца, это скорее был мягкий дождик от пламени свечей, падающий сверху. Я выпрямилась и поняла, что ошибалась. Свет не падал с небес. Это я двигалась к нему.