С удовольствием отметив ошарашенное выражение лица наглеца на экране видеоглазка, пошел на кухню варганить ужин. Не на того напали. Я в девяностые ни копейки рэкетирам не платил, когда те пытались меня «доить», а сейчас и подавно не стану. Раньше справлялся своими силами, а где не мог, нанимал частную охрану, которая просила зачастую в два, а то и в три раза больше, чем бандиты. Но тут уже было дело принципа. Сейчас же в Москве возможностей стало только больше, так что ни копейки этому «уважаемому человеку» от меня не светит. *** Хлопнула автомобильная дверь, и в салон запрыгнул недовольно сопящий мужчина. — Ну, как прошло? — Никак, Чиж. Этот мудила дверь захлопнул. Я, тля, полчаса эту шкуру старую обрабатывал на парадняке, чтоб она меня пропустила, и все впустую. — Даже слушать не стал? — Ну я ему сказал, что за ним долг теперь, спросил как он собирается расплачиваться, а тот мне чуть харю не прищемил в проеме. — Сука ты тупая, Вагон, — некто Чиж ударил кулаком по рулю, — я ж тебе русским языком сказал, вежливо, ВЕ-ЖЛИ-ВО объясниться и вывести его из хазы! Ты даже это запороть сумел. — Ага, да ты сам попробуй! Там вообще какой-то дерзкий фраер, непуганый. Его бы, по-хорошему, обломать нужно, да и всего делов. Как миленький поедет куда скажут. — Обломать? А силёнок-то хватит? Ты не забыл, что он штыревских пацанов ушатал, как детей? — Вообще-то, он их с травмата постерлял. В новостях писали, что… — А Борова на ринге он тоже с травмата уработал, баран?! Собеседник, насупившись, замолчал. Ему не нравилась манера Чижа во всем показывать свое превосходство, не оставляя даже тени намека на равноправное партнерство. Он всегда стремился доминировать, выражая свое главенствующее положение оскорблениями, пренебрежением, а иногда даже и рукоприкладством. Но приходилось терпеть, потому что Чижевский был не из тех людей, кому можно было выказать свое неудовольствие и остаться при этом в добром здравии. — Ладно, — Чиж потер темную щетину на мощном подбородке, — есть у меня еще одна идея, но времени займет поболя. Альбертыч, конечно, ждать не любит, но что поделать, если заказ проблемный попался? *** — Штырь, — высокий седовласый мужчина со стильной моложавой прической и аккуратной бородкой не очень-то и бережно ухватил Игната Альбертовича за руку, — давай отойдем, есть разговор серьезный. Раньше Штырёв и за меньшую непочтительность лишал людей пальцев, но сейчас он безропотно потопал за седым, не позволив себе даже нахмуриться. Ведь его вел под руку не просто какой-то старик. Это был самый сильный и влиятельный член Золотой Десятки. Если посмотреть объективно, он в одиночку был способен задавить треть их негласного сообщества, причем, даже без применения силовых методов, исключительно экономически. Ходили даже слухи, что весь этот криминальный союз он и создал, преследуя одному лишь ему известные цели. Но Штырь в это не верил. Люди постоянно болтают о том, о чем не имеют даже малейшего понятия. Погремуха у этого франта была звучная, резко контрастирующая с его внешностью, но на сто процентов соответствующая занимаемому положению в преступной иерархии. Большинство коллег по ремеслу зовут его Хан. Как он заработал это прозвище, мало кто знал, так что некоторые до сих пор обманывались его кличкой, считая Хана выходцем откуда-нибудь из Азии. А потом, естественно, очень удивлялись, встретив благообразного бодрого старичка абсолютно европейской внешности. Отведя Штырёва на почтительное расстояние от остальных преступных лидеров, собравшихся на сходку, седовласый заговорил, гипнотизируя своим пронзительным взглядом. — Я слышал, Штырь, тебя один известный артист очень ловко оставил в дураках, а? Игнат Альбертович оскорбленно поджал губы. Он и так заметил, что на него сегодня косо поглядывают и не спешат подходить здороваться первыми даже те, с кем Штырёв имел вполне тесные и взаимовыгодные отношения. Гадать над причиной столь резкого снижения градуса хоть показного, но все же дружелюбия не приходилось. Драный колдунишка! Он буквально за один день сделал Штыря всеобщим посмешищем. Даже Паша Ковровский, самый слабый из Десятки, посмел ему продемонстрировать пренебрежение, ответив на приветствие всего лишь равнодушным кивком головы, западло ему, видите ли, руку подать! Однако, зная крутой нрав Штырёва, больше никто не осмелился повести себя подобным образом, хотя в удовольствии отпустить едкий намек или многозначительный подкол в адрес своего коллеги не смогли себе отказать. Опять звучали издевательски-шутливые предложения, завуалированные толстым слоем ложного преувеличенно участливого сочувствия, помочь в следующий раз с юридической консультацией… но, не смотря на все это, никто не решался заявить об этом происшествии вот так прямо, как это делал сейчас Хан. — Я в состоянии решать свои вопросы без чьей-либо помощи! — Штырь ответил несколько более резко, чем собирался, но его собеседник даже бровью не повел. — А я в тебе и не сомневаюсь. Напротив… — Хан хитро подмигнул и понизил голос до шепота, — я хотел тебе передать кое-какую информацию от наших заклятых друзей. Брови Штыря взлетели вверх. Пожелание от заклятых друзей? В своей среде они так называли мусоров, которые активно подмахивали криминалитету во всевозможных темных делишках, а иногда не брезговали и принять непосредственное участие. Причем, речь шла не о каких-то там шестерок, вроде тех, что помогли Борову за неделю состряпать материалы дела на Секирина и пропихнуть их в суд, а высокопоставленных чинов, чьи звезды на погонах такие же яркие и блестящие, как северное солнце. — Я весь внимание. — Ты уже решил, как будешь наказывать Секирина? Игнат Альбертович снова удивился, но не подал виду. Если Хан знает фамилию этого хрена с горы, значит, тоже уже интересовался медиумом, потому что вряд ли тот ему знаком из телевизионных передач. Хан вообще не производил впечатления человека, который смотрит развлекательные шоу. — Решил. — Отлично. Я знаю, ты, Штырь, жесткий мужик. Ты никому не спустишь с рук подобное. Поэтому, скажу тебе лишь одно — искать Секирина особо усердно никто не станет. Если только для виду. Так что ты можешь не стеснять себя в… желаниях. Похлопав оторопевшего Штырёва по плечу, Хан пригласил всех рассаживаться за длинным столом в большом кабинете. Собрание начиналось. Или, вернее будет сказать сходка. Слушая обсуждаемые вопросы вполуха, Штырь пытался осмыслить что сейчас произошло. Хан практически прямым текстом сообщил, что некто из влиятельных правоохранителей очень заинтересован в смерти Секирина. Заинтересован настолько, что он не постеснялся открыто выйти с этим предложением на негласного лидера Золотой Десятки. Вообще, изначально Штырёв не собирался кончать этого артиста. Иметь дела с популярными личностями достаточно опасно. Они, находясь в постоянном фокусе журналистского внимания, могут вызвать большой резонанс, который способен сильно повредить делам. Было бы вполне достаточно поставить его на счетчик, раскрутить на пару миллионов или, чего уж греха таить, перетащить на свою сторону. Чиж как раз уже должен был начать психологическую на Секирина, внушая ему мысли о вине и долге. Но если подвернулся такой шанс, то нельзя его упускать. Ловкачей и хороших бойцов еще много, а репутация у человека одна, и, запачкавшись, отмывается она очень трудно. И преимущественно чужой кровью. Хан ведь не просто так отвел его в сторону, утаивая разговор от остальных главарей. Это было персональное предложение Штырю отмыть свое запятнанное имя. Если он зажмурит колдунишку, то многие, кто следил за ситуацией, сделают правильные выводы и повтягивают языки в задницы, из-за одного только страха присоединиться к тому в путешествии на тот свет. Игнат Альбертович и ранее об этом размышлял, но на тот момент отмел подобную мысль, опасаясь шумихи и несоразмерных сопутствующих рисков, которые неизменно принесла бы смерть Секирина. Но коли его уверяют, что искать никто не станет… да не просто кто-то, а сам Хан! Хех, вот же хитрый седой лис! Сам-то он, небось, получил за устранение экстрасенса аванс в долларовом эквиваленте, а Штырю перепало лишь туманное обещание, что никто это дело расследовать особенно рьяно не станет. Но, в конечном итоге, все остаются довольны. Хан при бабле, или что он там получит в награду, а Штырёв сохранит лицо и славу акулы криминалитета, кто, даже не смотря на изменившиеся времена, все еще способен решать вопросы жестко. Штыря такой расклад абсолютно устраивал. Нужно срочно связаться с Чижом… *** Чиж и Вагон безрезультатно просидели на парковке остаток дня и всю ночь. Чертов фраер, похоже, не собирался никуда вылезать из своего богатого гнёздышка, и это изрядно их бесило. Особенно Чижевского. Вагон же в его присутствии опасался выражать даже малейшее недовольство, потому что знал, что это может раздраженного подельника спровоцировать на взрыв эмоций, в порыве которых Чиж нередко начинает распускать руки. А рука у него, надо сказать, была очень тяжелая. Поэтому, напарник просто сидел и помалкивал, внутренне сжимаясь каждый раз, когда Чижевский начинал грязно материться и стучать кулаком по рулю. Когда у Чижа пикнул входящим сообщением телефон, Вагон не придал этому особого значения. Но после прочтения СМС, негласный лидер их пары хищно осклабился, мгновенно повеселев. — Слышь, Вагон, мне тут Альбертыч кое-что интересное написал. Планы немного меняются… Глава 7 Как бы разум не пытался удержать меня дома, а жо… то есть душа тянула на улицу. Промозглая осенняя слякоть, как назло, сменилась ярким солнцем, что так и манило выйти под его ласковые лучи, чтобы насладиться последними теплыми деньками перед приходом какой-то вялой больной зимы, что последнее десятилетие царит в этих широтах. В конечном итоге я сдался, надел любимый костюм и решил отправиться в небольшой вояж по Москве. Просто прокатиться, никуда не заходить, ни с кем не встречаться. В конце концов, в чем принципиальная разница, сижу ли я у себя дома, или в автомобиле? Спустившись на лифте в подземный паркинг, я воодушевленно протопал к своей Ласточке, ловко крутя на пальце ключи с брелоком сигнализации. Внезапно меня окликнул чей-то голос. — Прошу прощения! — Я обернулся и стал рассматривать спешащего ко мне крепко сбитого мужчину. Не припомню что-то я таких соседей… — Извините, что отвлекаю, но это ведь вы Сергей Секирин? — Ну я. Что-то меня неуловимо настораживало в этом крепыше. Какой-то он подозрительный. И чем ближе он ко мне подходил, чем отчетливее я ощущал весьма скверную смесь паскудных чувств, исходящих от него. Чем-то подобным гнилостным, только в несколько раз слабее, сочились мои школьные обидчики, прежде чем начинали воплощать в жизнь очередную свою задумку. — Это прекрасно! — Неизвестный целенаправленно сокращал дистанцию, так что я невольно отступил на полшага и слегка напружинил ноги, чтобы в случае чего сходу суметь выдать мощный удар. — Я бы хотел с вами обсудить взаимовыгодное сотрудничество, как это возможно сделать? — Не заговаривай мне зубы, что ты хочешь от меня? — Я не поверил ни единому слову этого человека, так что не стал церемониться и подбирать слова, предпочитая спросить прямо. Поняв, что его попытка лицедейства потерпела фиаско, мужчина широко и гадко ухмыльнулся. — Да уже ничего, мудила. И тут я осознал, что последние несколько секунд меня касались эмоции не одного человека, а двух. Причем, второй был где-то позади. Но будучи сосредоточенным на противных эманациях отвлекающего меня здоровяка, я проморгал приближающийся со спины огонек беспокойства и опасения. В следующую секунду робкий огонек позади меня вдруг полыхнул победным торжеством, я резко обернулся и увидел летящую мне в голову резиновую дубинку. Как будто этого было мне мало, на меня сразу же кинулся крепыш, который исполнял для меня отвлекающий маневр. Шансов без ускорения выпутаться из этой передряги у меня не было ни малейшего, хоть я до последнего и пытался. Но стараясь увернуться от удара демократизатором, я безнадежно не успевал уйти от атаки второго нападавшего. В конце концов, подтверждая народную мудрость про двух зайцев, у меня не удалось ни то, ни другое. Дубинка хоть и вскользь, но все равно ощутимо сквозанула меня по черепушке, вызвав в ушах тонкий звон, а мощный удар другого подельника уже окончательно отправил меня в забытье. Я даже не успел почувствовать падения на асфальт, потому что отключился еще до того, как моя тушка коснулась земли. *** Глядя на распростертое перед ним тело в дорогом костюме, Чиж ухмыльнулся, встряхивая отбитый кулак. — Ну вот, а разговоров-то было. Да, Вагон? — Ага… — пробормотал тот, переминаясь без обуви на холодном асфальте. Ботинки его заставил снять Чиж, чтобы Вагон мог подкрасться бесшумно, пока фраер отвлечен разговором. Каким бы крутым бойцом тот не был, но против лома приема до сих пор не придумали. — Чисто сработал, — Чижевский хлопнул подельника по плечу, отчего тот слегка пошатнулся, — камеру ослепил? — А то! Я ее забрызгал сразу, как ты отмашку дал. Для этого Чиж сказал взять из багажника флакон WD-40. Когда Секирин появился в поле зрения, Вагон метнулся к камере наблюдения, направленной на белую спортивную Ауди, и щедро забрызгал пластиковый колпак «Вэдэшкой». В ближайшие десять-пятнадцать минут, пока смазка не стечет с защитного стекла, объектив камеры не покажет ничего, кроме мутной серой пелены, за которой можно будет различить только редкие крупные силуэты автомобилей и огни габаритных огней. — Черт, ты меня просто поражаешь, Вагон! Растешь прямо на глазах. Я за тебя словечко перед пацанами замолвлю, будь уверен. — Спасибо… — Спасибо много, должен будешь. Ладно, хорош базлать, грузи этого штрибана в салон. Сейчас поедем веселиться. ***