— Ну да… только прошло с тех пор уже лет, наверное, пятнадцать. — Отлично. А скажите, сшить сухожилия вы сможете? — Ой, даже и не знаю… Сергей Анатольевич, тенорафия бывает различной сложности. Если в одном случае провести ее будет не труднее, чем зашить порванный шнурок, то в другом потребует ювелирной точности, поэтому не могу вам ответить однозначно. — И все же, вы не могли бы мне оказать услугу и подъехать с инструментами? — Сергей, вы меня пугаете! Что с вами стряслось? Почему вы не обратитесь за помощью в больницу? — Я опасаюсь за свою жизнь, Надежда Васильевна. Извините за прямоту, но я не думаю, что мне можно появляться в больницах. Поэтому я и звоню вам. Если вы согласны мне помочь, то я очень прошу приехать по адресу, который я скину вам в СМС. — Конечно, Сергей, я приеду! Я не могу отказать вам после всего того, что вы сделали для нашего хосписа. Я немедленно выезжаю! — Спасибо большое, я у вас в неоплатном долгу. — Бросьте! Я еще ничем не помогла. Да и как я могу остаться в стороне, когда хороший человек попал в беду? Жду адрес, Сергей Анатольевич. Связь прервалась. Хороший, все-таки, она человек. Я рад, что не ошибся в ней. Из всех главврачей, с которыми у меня установились деловые отношения, она единственная врач по призванию, а не по названию. Остальные просто эффективные менеджеры с корочками медицинских университетов, чья работа направлена на оптимизацию и увеличение прибыли. А вот Надежда Васильевна не такая. Она единственная искренне радеет и переживает за свое дело, за своих пациентов и за своих работников. Наверное, именно поэтому я чаще остальных посещаю ее хоспис и охотнее чем кому бы то ни было оказываю материальную помощь… Скинув адрес торгового центра, находящегося буквально в сотне метров от меня, я решил сделать еще один звонок. Все-таки, если криминал начинает борзеть, а именно это вчера и произошло, то нужно подключать тех, кто должен с ними бороться. Поэтому, естественно, я позвонил Галиуллину. К моему удивлению, трубку он взял после первого же длинного гудка. — Да, слушаю? — Дамир, привет. — Серёга?! — В голосе моего товарища послышалось невероятное облегчение, — слава богу! Ты живой! У-у-уф, мать твою, Секирин! Ну ты и горазд в истории влипать! — Погоди, в какие истории? — Насторожился я. — Ну как о чем?! О том, что я тебе наяриваю на телефон с самого утра, а ты не абонент. Как думаешь, какие мысли у меня будут в голове, да еще и после твоего этого похищения? Мои брови непроизвольно сошлись на переносице, а здоровые пальцы начали выбивать нервную дробь по обивке дивана. Откуда он знает про похищение? А если управлению по социально-значимым преступлениям известно об этом, о чем они еще могут знать? О Вагоне, например? — Погоди, дружище, — мой тон подействовал на Дамира, заставив притихнуть, — ты о каком похищении говоришь? — Э-э-э-э… ну как это, о каком? О вчерашнем, когда тебя с паркинга какой-то ловкач утащил. — Кто тебе об этом рассказал? — Кто-кто… да все Управление в курсе, Сухов всех сношает насухую с самого утра, даже мне перепало. Мне дал персональное поручение тебя разыскать, а то там твою квартирку ломануть уже хотели, думали, ты на унитазе сидя окочурился. — Подожди… так зачем ломать мою квартиру, если меня похитили? — Не знаю, Серый, вроде поговаривают, что ты весь чумазый ночью домой вернулся, и там пропал. Не понял… я что, у них под колпаком был?! За мной вели наблюдение? Почему тогда позволили меня похитить?! Неужели, Сухов заодно со Штырёвым? Черт! Не знаю, что и думать… — Дамир, не ищите меня, конец связи. — Пого… Я не стал дослушивать и просто бросил трубку. Эту симку вытащил, согнул, положив на угол стола, и смыл в унитаз. Кто бы сомневался, что старый интриган засветится в моей жизни еще не один раз, и даже не два. Теперь главный вопрос, какую роль он сыграл во всем этом? В голове роились десятки мыслей, одна другой бредовей. Но одно я понял точно — Дамиру я пока не могу доверять. Не потому что он ненадежный человек, нет, вовсе не поэтому. А потому что он слишком наивный и внушаемый. Как минимум раз он уже сплясал под дудочку Сухова, втянув меня в невероятно мутное дело с покойным замом председателя следственного комитета, так что второй раз я рисковать точно не стану. Открытым остается вопрос, какой интерес генерала во всей этой ситуации со Штырём? Знал ли старик о случившемся недоразумении между мной и людьми Штырева на парковке «Воина»? Определенно. Если уж Саныч опознал в них вассалов одного из криминальных лидеров столицы, то уж хронический мент одним взглядом способен их просветить, как рентгеном. И вероятность того, что вся шумиха в прессе об этом происшествии не попала в его поле зрения просто минимальная. И если он знает о похищении уже сейчас, значит, напрашивается только один вывод: меня пасли. Почему тогда не вмешалась полиция? Не успели или не собирались изначально? Хрен знает… слишком мало информации, чтобы делать какие-либо выводы. Но одно я могу сказать с уверенностью, какой бы он интерес не имел, лично мне это не сулит ничего хорошего. За размышлениями и прикидками я даже не заметил, как пролетели полчаса. Позвонив Надежде Васильевне с нового номера, узнал, что она почти подъехала. Пора было идти встречать. Даже в такой малости я перестраховывался, не рискуя называть свой адрес по телефону. Встречая ее старенький Рендж Ровер в условленном месте на парковке перед торговым центром, с замиранием сердца отметил, что с главврачом в машине сидит какой-то мужчина. Я немного успокоился, когда Надежда Васильевна беспрепятственно вышла из салона, хоть и немного взволнованная. Будь она заложницей, вряд ли ее так просто бы выпустили… По мере ее приближения, я ощущал, как ее волнение утихает. Она увидела меня, заметила, что все мои конечности находятся в целости и сохранности, отметила естественную позу, нехарактерную для тяжелораненного, даже кровавых луж вокруг меня не наблюдалось. — Сергей Анатольевич, как я рада вас видеть! Вы не представляете, чего я себе напридумывала, пока ехала! И… кхм… — она окинула взглядом мой прикид, состоящий из легких кроссовок, фиолетовой олимпийки с глубоким капюшоном и штанов защитного цвета, — вам идет спортивный стиль. Раньше я имела удовольствие лицезреть вас исключительно в строгих костюмах. — Спасибо, Надежда Васильевна, я польщен. — Я не был сейчас расположен разводить политесы. — Но скажите, кто этот человек, что приехал с вами? — Ах, это… не беспокойтесь! Это наш штатный хирург. Я ему доверяю, как самой себе. Просто я побоялась, что не смогу вам помочь в вашем… вопросе, поэтому пригласила его. У него в прошлом, до того как перешел работать к нам в хоспис, была очень богатая практика по восстановительной хирургии. — Она для пущей убедительности рубанула ладонью по воздуху. — Он точно сумеет вам помочь. Если вы, конечно не возражаете. Я, в принципе, не возражал. На этой квартире я не планировал больше появляться, так что засветить ее еще и перед этим хирургом для меня не было чем-то критичным. Получив мое согласие, главврач кивнула и вернулась за своим коллегой. Он вышел из автомобиля, неся в руках небольшой чемоданчик. Вскоре, буквально через минуту, мы в полном составе уже располагались в моем временном пристанище. Подготовив к предстоящему вмешательству место, я уселся в глубокое кресло и положил обе руки на высокий стол. Закатав рукава моей спортивной кофты, хирург, имеющий типично чеховскую внешность, осуждающе поцокал языком. — Зачем же вы так запустили? Ждали, что само зарастет? — О чем вы? Я получил эти отметины только вчерашним вечером. Мужчина осуждающе взглянул на меня, а затем обменялся многозначительными взглядами с Надеждой Васильевной. — Знаете, я здесь только потому что Надежда меня очень просила вам помочь. Я все понимаю, мы незнакомы с вами, и вы не обязаны быть со мной откровенным, но держать меня за дурака не нужно. Я достаточно давно практикую в хирургии, чтобы уметь отличить свежие раны, от недельной давности. — Недельной давности? — Я ошарашено перевел взгляд на главврача, пытаясь понять, кого она с собой привела, своего коллегу или юмориста. Но в эмоциональном фоне этих людей царила поразительная уверенность, так что подвергать сомнению утверждение врача у меня не было резона. — А то и больше! На ранах уже успела нарасти толстая короста, а по краям начался небольшой некроз. Уж поверьте мне, я некрэктомию в хосписе делаю чаще других операций, мертвую ткань от живой отличать умею. За одну ночь этого произойти ну никак не могло. — Кхм… как скажете, — отрицать и что-либо доказывать я не стал, но небольшую неловкость от того, что меня посчитали лжецом все же испытал, — давайте лучше о насущном. Как мне вернуть подвижность пальцев? — Та-а-ак-с… — хирург стал задумчиво осматривать мои руки, бросив мимолетный взгляд на россыпь небольших шрамов на левом предплечье, отметин от моих экспериментов, но так ничего о них и не спросил, — кистью повращайте. Теперь второй. Угу… понятно… растопырьте пальцы, сожмите кулаки… М-да. Нужно шить, причем, чем скорее, тем лучше. И не здесь, в дореволюционных условиях, а в хорошей клинике. А потом еще наблюдать за процессом восстановления, а при необходимости корректировать. — Простите, я ни в коей мере не сомневаюсь в вашем профессиональном совете, но вы можете мне помочь сейчас? — Последнее слово я произнес с таким нажимом, что не сумел удержать в узде свою Силу, и ее капля сейчас растворялась в воздухе, вызывая у врачей необъяснимый для них нервоз. — Хм-м-м… нет, конечно, некоторый минимум я могу сделать здесь и сейчас, — хирург суетливо начал теребить душку очков, не находя причин для внезапно накатившего волнения, — но это не умаляет того факта, что вам необходимо будет получить в дальнейшем высокотехнологичную помощь. В противном случае, я не могу с уверенностью гарантировать, что подвижность вообще восстановится. — Я вас понял, док, и заранее благодарен за помощь. Нахмурившись, хирург поправил свои очки, и начал выкладывать на стол разнокалиберные инструменты, бинты, ватные тампоны и прочее добро. Достав упакованные стерильные перчатки, он протянул мне блистер каких-то таблеток. — Вот, выпейте сразу две. Это самый мощный препарат из ненаркотических средств, по которому не ведется строгого учета. С ним будет не так больно. — А побочные эффекты? Сонливость, заторможенность и прочие? — Определенно, все это будет, и не только это. Эффект продлится часов шесть, не больше. — Тогда я вынужден отказаться. — Что?! Вы не понимаете, я буду шить и резать по живому, уверяю вас, это не те ощущения, которые можно легко перетерпеть. Это вам не занозу удалить. — И все же… — в воображении возникли сцены, как я неадекватный от таблеток совершаю какую-нибудь глупость, и меня снова ловят Штырёв со своими прихвостнями, — я не могу рисковать. И уж тем более, у меня нет столько времени, чтобы батониться где-то под воздействием препаратов. Может, есть какое-нибудь местное обезболивающее? — Есть-то оно есть, но дело в том, что в вашем запущенном случае, я не могу его применять. Вам периодически нужно будет шевелить пальцами, под местной анестезией эффект будет очень смазанный, что неизменно ухудшит качество моей работы. — Тогда у меня нет выбора. — Как знаете, мое дело предупредить… Хирург многозначительным движением пододвинул мне блистер, как бы намекая, что я все равно захочу им воспользоваться, не сейчас, так через десять минут. И началась операция. Следующие полчаса прошли под громкий скрежет моих зубов и сдавленные ругательства. Врач срезал отмершие ткани, аккуратно сшивал поврежденные сухожилия, срывал наросшую коросту там, где она мешала, делал надрезы, чтобы обеспечить доступ инструментов, вскрывал гнойные нарывы… в общем, работы от, казалось бы, такого плевого повреждения было предостаточно. Первые минуты он снисходительно посматривал на меня, выражая своим видом всего лишь одну мысль: «Ну что же ты, голубчик, упорствуешь? Скушай таблеточку, полегчает!» Но я оставался непреклонен. Руки мои твердо лежали на столе, не дрожали и даже ни разу не дернулись. Минут пять я даже попытался погрузиться в себя и поймать это чувство боли, как ловлю чужое, но все-таки не продержался долго. Шипение и матершина себе под нос помогали гораздо лучше, чем бесплодные попытки подчинить свои чувства. Вскоре уже оба врача смотрели на покрытого испариной меня с плохо скрываемым удивлением и даже каким-то уважением. Но всему приходит конец, закончилось и это. С нескрываемым облегчением я наблюдал за тем, как хирург бинтует мои руки, давая советы и наставления. Сзади ко мне подошла Надежда Васильевна и тронула меня за плечо. — Сергей, вы очень хорошо держались. — Она тепло мне улыбнулась, окатив легким беспокойством. — Спасибо, Надежда Васильевна, старался.