— Мы, пожалуй, поедем. Рада, что смогли вам помочь. И, Сергей, что бы ни происходило в вашей жизни, я искренне желаю вам все преодолеть. До свидания! Поблагодарив за оказанную помощь, я распрощался с врачами, а еще через четверть часа и сам покинул квартиру. Здесь я уже больше не планировал появляться. И вовсе не потому, что не доверял Надежде, а просто из осторожности. Глава 9 Сидя за рулем бюджетного и неприхотливого Рено, я рулил к своему следующему убежищу, параллельно размышляя и планируя свои дальнейшие шаги. Выстраивая в голове наметки плана, я снова воскресил в памяти слова так и оставшегося для меня безымянным хирурга. Как же так, квалифицированный профессионал спутал вчерашнее повреждение с недельным? Или все-таки не спутал? О чем это мне говорит? Может ли быть такое, что выброс темной энергии от умерщвлённого мной не самым гуманным способом Вагона возымел на меня такой эффект? Или Сила всегда оказывает такое воздействие на мой организм, просто раньше не было особого повода, чтоб я заметил? Вроде заживало на мне все всегда быстро, как на собаке. Особенность организма или побочный эффект дара? Что ж, возможно я обнаружил еще одно свойство моего темного таланта. Жаль, что я не вижу всей картины целиком и не могу понять, сколько еще тайн он скрывает, откуда проистекает и для чего же вообще нужен… Но это все лирика, сейчас у меня есть более насущные проблемы, и именно их я сейчас и ехал решать. Моя текущая проблема номер уно — Штырь. Совершенно очевидно, что я не смогу постоянно жить, опасаясь удара в спину или даже пули в затылок. Уж на такое возможностей одного из лучших криминальных авторитетов хватит с лихвой. А значит, я должен нейтрализовать его первым. Нейтрализовать жестко и быстро, не надеясь на полицию, потому что пока маховик правосудия будет крутиться, меня уже прикопать успеют три раза. И нельзя упускать из виду тот факт, что доказательств против самого Штыря у меня нет вообще никаких. Э-х-х… сейчас бы на ринге замахаться, для улучшения мыслительного процесса, как в прошлый раз… Стоп! Прошлый раз… Боров! Вот она та ниточка, которая выведет меня к Штырёву! С него все началось, он и поможет все это закончить! Заложив резкий разворот, который в исполнении моего временного старенького авто выглядел больше похожим на занос инвалидной коляски на льду, я поддал газу. *** Алина как всегда сидела и скучала на своем рабочем месте. Посетители не очень-то рвались сегодня совершенствовать свои тела, так что даже такое сомнительное удовольствие как просмотр изображения с камер было ей недоступно. Что интересного в том, чтоб смотреть как три человека из угла в угол слоняются? Так всегда происходило под осень, как утверждал управляющий. Поток клиентов сокращался очень заметно, вплоть до нуля в некоторые дни, когда толпы желающих похудеть или подкачаться к лету в очередной раз забрасывали свои попытки до следующей весны. Ленивое течение мыслей прервали резко распахнувшиеся двери, и брюнетка впервые на своей памяти обрадовалась новому гостю клуба, хотя раньше, в основном, испытывала волнение, когда встречала посетителей. Освоилась видимо. К стойке быстрым шагом подошел молодой человек в спортивной одежде, прячущий лицо под широким капюшоном. Он показался Алине неуловимо знакомым, но она никак не могла понять, чем именно. Почему-то радостно ёкнуло в животе, хотя мозг еще не прекратил напряженных попыток вспомнить… — Привет, красавица, ты чего такая задумчивая? — Серге-е-ей?! Ты ли это? Я тебя не узнала без костюма, — девушка не удержалась от широкой улыбки, — решил позаниматься? — Нет, Алина, не решил. Я по делу. Может, оно даже покажется тебе слегка странным… — Что-то случилось? — Девушка вмиг посерьезнела, улыбка ее потухла, а эмоции покрылись налетом тревоги. — По-моему, ты даже выглядишь неважно… — Да у меня постоянно что-то случается, потом поговорим на эту тему, ладно? Ты мне лучше скажи, трубку почему не берешь? — Как это почему? Я вообще-то на работе! Мне запрещено за стойкой на мобильник даже смотреть! Так что он у меня в раздевалке. А что ты хотел? — Хотел с тобой поговорить, чтобы не светиться тут под камерами. — Господи, Серёж, что у тебя опять стряслось?! — Как давно приходил тот мерзкий тип, — я не очень красиво проигнорировал заданный вопрос, — который тут скандал устроил в день нашей первой встречи? — Да недавно был… а что? — Алина, мне нужно знать точнее! Когда. Он. Приходил?! Немного опешившая от моего напора девушка, тем не менее, не стала обижаться, а напротив, уловив серьезность моих намерений, попыталась собраться с мыслями. — Позавчера был. Точно. В среду. Я его только по нечетным дням встречаю. — А время? — Всегда по-разному. В среду с утра, а иногда под самый вечер притаскивается… — Значит, сегодня он тоже будет? — Да откуда я знаю, что ты меня так пытаешь про него?! — Ладно, забыли. Спасибо за помощь. Я развернулся и направился к выходу, пропуская мимо ушей попытки брюнетки меня окликнуть. Извини, красавица, но пока не до тебя. Меня ждет одно очень грязное дельце. *** Борис сегодня приехал на тренировку поздно. На самом деле, он даже и ехать-то особо не хотел, Штырь так лютует после исчезновения Вагона и этого сраного Секирина, что просто невозможно терпеть… уже и в хвост, и в гриву заколебал, аж спасу нет. Все пацаны волком воют, ни днем, ни ночью никакого покоя, а босс все никак не успокаивается. Что произошло в тот вечер на самом деле, когда они с Чижом повезли Штыря в больницу, так и остается большой загадкой. Но вот уже вторые сутки ни об одном, ни о втором нет ни слуху, ни духу. А Штырёва ничего не волнует, он наседает и требует найти, хоть из-под земли достать. А где ты этого фокусника искать будешь, в десятимиллионном-то муравейнике? Сплошная засада кругом… Но, не смотря на все невзгоды, что обрушил на Борю главарь, Дерзюк не пропускал ни одной своей тренировки. Поражение от какого-то клоуна-петрушки из телевизора сильно ударило по его самолюбию, и теперь он занимался с такой отдачей и самозабвенностью, с какой никогда еще не готовился ни к одной «Бойне». Вот и сейчас, отработав на снарядах до болей в суставах, он вышел из спорт-клуба, небрежно швырнув шкуре, сидящей за стойкой, ключ от шкафчика. Сняв свой автомобиль с сигнализации, Боря на секунду задумался над тем, а не заехать ли к знакомым путанам, немного поразвлечься, да сбросить накопившееся напряжение, но все же отмел эту мысль. Сил оставалось только на то, чтоб доехать до берлоги и завалиться спать, это единственная постельная утеха, которая ему была нужна сейчас. Завтрашний день обещал быть не легче сегодняшнего, а то еще и хуже. Вдруг кто-то сзади окликнул Бориса, причем окликнул погремухой, которую тот терпеть не мог, и мало кому позволял себя ей называть. — Эй, Боров, далеко собрался? Резко оглянувшись, Дерзюк чуть не поперхнулся воздухом. Перед ним, как ни в чем не бывало, стоял… Секирин, сучара, собственной персоной. Живой, невредимый и какой-то… пугающий. Боря содрогнулся от воспоминаний того необъяснимого чувство страха, накатившего на него, когда смотрел в глаза Секирина на этой же самой парковке. Сейчас было даже страшнее, будто не на человека, а в темноту вырытой могилы… и приходит леденящее кровь осознание, что вырыта она именно для тебя. — Что ты здесь делаешь? — Боров был настолько шокирован, если не сказать, испуган, что даже не помышлял о нападении. Все его естество буквально вопило: «БЕГИ!!! БЕГИ, ДУРАК!» Но Дерзюк изо всех своих сил пытался сдерживать этот трусливый порыв. Пока не услышал этот зловещий тон. — Я ведь предупреждал тебя в нашу первую встречу, чтоб ты не дергался в мою сторону, разве нет? — И что тебе теперь нужно?! — Здоровяк немного побледнел. Это было заметно даже в темноте осеннего вечера. — Мне нужен ты. Наплевав на все условности, на гордость, а заодно и на свое достоинство Борис сорвался с места со скоростью спринтера, на ходу пытаясь вытащить зацепившийся за складку кармана телефон. *** Штырь сидел у себя в кабинете и пил дорогой коньяк, литр которого стоит дороже, чем квартира в ближнем Подмосковье, как простую водку. Он вливал его в себя целыми стаканами, не ощущая изысканного вкуса, богатого аромата и древесных ноток послевкусия, которые так ему всегда нравились. Что-то происходило нехорошее в его жизни, чего раньше никогда не было. Чутье авторитета трепыхалось раненной птахой, тревожа и будоража сознание. Сперва его перепугал внезапный приступ, скрутивший сердце. Штырёв ведь уже давно не был мальчишкой, проблем со здоровьем накопилось предостаточно. Он уже было решил, что все… отбегался, но, слава богу, отпустило его так же быстро, как и припёрло. Однако в больницу он все равно поехал. И не в свою недоклинику, которую он держит для отмывки денег и кое-каких маленьких делишек с наркотическими веществами, а в самую лучшую платную, куда врачей привозят аж из самих Германии и Израиля. К несказанному облегчению московского авторитета, врачи не обнаружили у него ничего такого, что могло в ближайшей перспективе угрожать жизни, а на все вопросы об этом приступе лишь пожимали плечами. Но не успела эта новость успокоить Штыря, как позвонил Чиж. И вместо приятных новостей о том, что паскудный Секирин уже зарыт в лесополосе, он огорошил Игната Альбертовича тем, что проклятый фокусник пропал вместе со своим надзирателем. Штырёв после этого сообщения просто потерял душевное равновесие. При своих людях он старался не подавать виду и быть собой обычным — метал громы и молнии, раздавал приказным тоном ультимативные поручения, сулил ужасные кары на головы тех, кто облажается… но когда он оставался один, единственное, что ему хотелось делать, это просто молчать. Посидеть в тишине, понаблюдать за необычным танцем прекрасных экзотических рыбок в огромном аквариуме. А сейчас овладевшее Штырем безразличие навалилось сильнее прежнего. Не покидало ощущение, что его жизнь летит под откос, и это совсем не добавляло авторитету оптимизма. Но потом Штыря из этой несвойственной для главаря огромной группировки апатии выдернул телефонный звонок. Это звонил Хан, который в своей неизменной спокойной манере высказал ему свое недовольство. — Ты никак, Игнат Альбертович, совсем постарел? Потерял хватку? Я думал, что достаточно ясно тебе дал понять на счет Секирина еще на собрании. Но что я узнаю сейчас? Ты его упустил. Я честно не ожидал от тебя такого… — Все не так, как кажется… — Штырь пытался оправдаться, но сам не верил в то, что говорил. — Мой человек, пропавший вместе с Секириным, в телефонном разговоре сказал, что о нем можно больше не беспокоиться. — Штырь, уж извини за прямоту, но меня такой ответ не устраивает. Ты видел тело медиума лично? — Нет. — Тогда, может быть, ты хотя бы видел своего человека? — Нет… — В таком случае, я не понимаю, зачем ты мне это вообще рассказываешь. Более того, я тебя сейчас, возможно, удивлю, но мои источники в органах сообщают о том, что Секирин очень даже жив. И сейчас скрывается ото всех. — Я… я… — Да-да, не утруждай себя, Игнат Альбертович. Мне и без этого совершенно очевидно, что тебе пора уже в почетную отставку. И я не могу тебе в этом отказывать… — Ты забываешься, Хан! — Штырь зарычал в трубку, будто услышал самое страшное оскорбление, которое только можно придумать. — Я создал свое дело с нуля! Я подобрал с улицы и воспитал из своих пацанов настоящих волков, я их вооружил, сделав из кучки шпаны тех, с кем считается теперь вся Москва! Не тебе решать, когда мне уходить на покой, ты понял?! Это! Все! Мое! — Очень эмоционально, Штырь, я проникся. Без шуток. — Голос Хана не изменился ни на йоту, он оставался все таким же мертвенно спокойным и невозмутимым. — Одна только неточность. С тобой и твоими джентльменами последнее время не то чтобы считаются, а как бы помягче сказать, больше потешаются. А я надеюсь, ты осознаешь, что твой позор пятнает не тебя одного, но и нашу скромную организацию? Штырёв заскрипел зубами, но сходу не сумел придумать достойного ответа на такое издевательское, но все же справедливое замечание. — Вижу, понимаешь, Штырь. Так что сроку тебе даю до воскресенья. Если за эти несколько дней не сумеешь прикончить нашего неуловимого медиума, то я подключу к этому делу всех остальных. И, можешь уже начинать на меня злиться, тайны из твоего фееричного провала я делать не буду. После такого ты потеряешь даже ту видимость уважения, что имеешь сейчас. И тогда мы снова вернемся к вопросу о твоей отставке, потому что я не позволю тебе больше осквернять своей недееспособностью мою организацию. Жду новостей, всего хорошего. И Хан положил трубку. Он был настолько серьезен, что даже в кои-то веки снял свою извечную маску равного партнера, которую поддерживал всегда и везде. Он прямо назвал Десятку своей, давая понять, что все то множество слухов о нем и воровской организации Москвы вовсе не беспочвенные. В другое время Игнат Альбертович сильно заинтересовался бы таким откровением, но сейчас его мысли были заняты совсем другими вопросами.