– Разбуди всех. Кто в состоянии работать, пусть займутся посевами в полях и садах. Нельзя допустить, чтобы там все затопило. Любайд кивнул с нехарактерной для него серьезностью. – Не утони. Али стянул халат и пошел, разрезая ногами воду. Убедившись, что Любайд скрылся из виду, он нырнул, чтобы изучить состояние колодца. Утонуть он не боялся. Он боялся того, что не может утонуть. Солнце уже взошло высоко над промокшим Бир-Набатом, когда прорыв плотины наконец починили. Али так выбился из сил, что из водохранилища его пришлось вылавливать. Пальцы распухли от перетасканных камней, органы чувств притупились от ледяной воды. Любайд всучил ему чашку обжигающего кофе. – Мы спасли все, что можно было спасти. Посевы, кажется, сильно не пострадали, только несколько акведуков придется починить. И шпалерник в смоквичной роще поврежден во многих местах. Али молча кивнул. Вода стекала с его конечностей, вторя ледяной ярости, омывающей его изнутри. – Где он? Упрямое молчание Любайда подтвердило опасения Али. Только нырнув под колодец, он сразу понял, что камни, удерживающие воду внутри, были сдвинуты с места намеренно. Но нырнуть на такую глубину не смог бы ни один Гезири, не говоря уже о том, что никто бы не посмел ломать их водохранилище. Но чужак, Аяанле, который с детства умел плавать и кто никогда не знал жажды? Он посмел бы. – Пропал. Уехал в общей суматохе, – выдавил наконец Любайд и затем прочистил горло. – Он оставил караван. Рядом с ними присела Акиса. – Нужно бросить его в пустыне, пусть там и гниет, – сказала она с желчью в голосе. – Что сможем – оставим себе, что не сможем – продадим, а остальное – пусть занесет песками. К черту Аяанле. Пусть сами с королем объясняются. – Они найдут способ обвинить во всем нас, – мягко возразил Али. Он уставился себе на руки. Они дрожали. – Кража казенных денег – преступление государственной важности. Любайд опустился перед ним на колени. – Тогда мы отвезем эту чертову соль, – сказал он решительно. – Я и Акиса. А ты останешься в Ам-Гезире. Али тщетно попытался сглотнуть ком, образовавшийся в горле. – Вы даже прикоснуться к ней не сможете. К тому же эту кашу заварила его родня. Джинны, которые спасли ему жизнь, не должны ее расхлебывать. Он встал, чувствуя, как подкашиваются ноги. – Мне… нужно только организовать ремонтные работы. – Его затошнило от собственных слов. Жизнь, которую он по кирпичику выстраивал для себя в Бир-Набате, в одночасье пошла под откос, так беспечно отброшенная в сторону чужаками в угоду их личным политическим мотивам. – Завтра мы отправляемся в Дэвабад. Слова звучали странно и даже ему самому казались нереальными. Любайд помедлил. – А как же твой кузен? Али сильно сомневался, что они разыщут Мусу, однако попытаться стоило. – Тот, кто портит чужие колодцы, мне не родня. Отправь по его следам пару бойцов. – Что делать, если они поймают его? – Ведите сюда. А я разберусь с ним сам, по возвращении. – Али крепко обхватил чашку. – Потому что я еще вернусь. 6 Нари – Ай! Силы Создателя! Вы что, специально? В прошлый раз было не так больно! Нари пропустила жалобу пациента мимо ушей, сосредотачиваясь на аккуратном надрезе в нижней части его живота. Металлические зажимы, не позволявшие краям надреза сомкнуться, были раскалены добела, чтобы не допустить заражения. Внутренности лицедея мерцали переливчатым серебром – точнее сказать, мерцали бы, если бы не были усыпаны зловредными каменистыми наростами. Она сделала глубокий вдох и собралась с силами. В лазарете было нечем дышать, а Нари билась над своим пациентом уже третий час. В ходе операции одну ладонь она держала на его разгоряченной коже, унимая боль, чтобы пациент не скончался от агонии. В другой же руке она держала стальной пинцет, которым ловко обрабатывала очередной нарост. Процедура была сложной и затяжной. У нее на лбу выступили капли пота. – Проклятие! Нари опустила камень в лоток. – Прекратите превращаться в статую, и вам не придется больше мучиться, – она прервала свои манипуляции, чтобы наградить его строгим взглядом. – Это уже третий раз, когда вы оказываетесь в моем лазарете… Джинны не приспособлены к окаменению! Пациент принял пристыженный вид. – Но это так успокаивает. Нари метнула в него недовольный взгляд. – Научитесь расслабляться каким-то другим способом, заклинаю вас. Швы! – крикнула она, но, не получив ответа, обернулась через плечо. – Низрин? – Секундочку! В другом конце переполненного лазарета Низрин металась между двумя столами: на одном громоздилась целая гора медикаментов, а на другом копились инструменты, которые предстояло магически стерилизовать. Низрин подхватила серебряное блюдо и подняла его высоко над головой, лавируя между плотными рядами коек и стайками посетителей. В лазарете сейчас яблоку было негде упасть, многим даже приходилось дожидаться своей очереди в саду. Низрин протиснулась между вертлявым художником из племени Аяанле, в которого угодило заклятие чрезмерного энтузиазма, и кузнецом-сахрейнцем, чья кожа была сплошь покрыта дымящимися спорами. – Только вообрази, Низрин, как хорошо было бы иметь в распоряжении целую больницу. Огромную больницу, где всем хватит места, а у тебя появятся помощники, которые возьмут часть твоих хлопот на себя. – Пустые мечты, – отмахнулась Низрин, ставя перед ней блюдо. – Все для швов – здесь. – Она задержалась, удовлетворенно отмечая результаты трудов Нари. – Превосходно. Мне никогда не надоест наблюдать за тем, как прогрессирует твое мастерство. – Мне запрещено покидать лазарет без разрешения, я работаю круглые сутки. Было бы странно, если бы мое мастерство не прогрессировало. И все же на ее лице показалась улыбка. Несмотря на изнурительный труд и работу допоздна, Нари ценила свою позицию целительницы и возможность помогать пациентам даже тогда, когда ничего не могла поделать с миллионами проблем в собственной жизни. Она оперативно заштопала лицедея зачарованной нитью и перевязала рану, после чего вручила больному чашку чая с добавлением опиума. – Выпейте и отдыхайте. – Бану Нахида? Нари вскинула голову. В двери, ведущие в сад, просунулся приказчик, облаченный в цвета королевского дома. Глаза приказчика поползли на лоб, как только его взгляд упал на Нари. Из-за жары и влажности, от которых в лазарете не было спасения, волосы Нари совсем растрепались, и черные кудри выползли из-под головного платка. Ее фартук был забрызган кровью и пролитыми зельями. Только горящего скальпеля в руке не хватало, чтобы полностью соответствовать образу обезумевшей кровожадной Нахиды из древних джиннских сказаний. – Чего? – спросила она, пытаясь обуздать недовольство. Приказчик отвесил поклон. – Эмир желает говорить с вами. Нари обвела руками царящую вокруг суматоху. – Сейчас? – Он ожидает вас в саду. Кто бы сомневался. Мунтадир прекрасно знал, что по правилам королевского этикета она не имеет права дать ему от ворот поворот, если он явится собственной персоной. – Ладно, – проворчала она. Помыв руки и сняв с себя фартук, она следом за приказчиком вышла на улицу. Выйдя на яркий солнечный свет, Нари зажмурилась. На участке возле лазарета буйная растительность гаремных садов, больше смахивающих на джунгли, была приведена в порядок и красиво подстрижена бригадой садоводов-энтузиастов из Дэвов. Они подошли к работе со всем рвением, горя желанием восстановить былые величественные ландшафты королевских садов, которыми в свое время так славились Нахиды, хотя бы и в одном отдельно взятом его уголке. И вот теперь вокруг лазарета красовалась россыпь серебристо-голубых прудиков и аллей, засаженных аккуратно подстриженными фисташковыми и абрикосовыми деревьями, и пышными розовыми кустами, на которых вовсю цвели нежные бутоны самых разных оттенков, от солнечного нежно-желтого до темнейшего цвета индиго. Травы, которые Нари использовала в работе, выращивались преимущественно в Зариаспе, в фамильном имении Прамухов, однако те растения, которые требовалось использовать исключительно свежими, высаживались прямо здесь, на опрятных угловых огородиках, где теснились кусты мандрагоры и желто-рябая белена. Над всей этой красотой возвышалась мраморная беседка с резными каменными скамейками и подушками, которые так и манили своей мягкостью. В беседке, спиной к Нари, стоял Мунтадир. Похоже, он пришел прямиком из тронного зала, потому что до сих пор был одет в дымчато-черную мантию с золотой оторочкой, в которую всегда облачался перед торжественными церемониями. Яркий шелковый тюрбан на солнце переливался золотом. Положив руки на перила беседки и приняв волевую позу, Мунтадир взирал на сад Нари. – Ну? – грубо бросила она, проходя в беседку. Он обернулся, прошелся по ней взглядом.