– Вы имеете право вести себя так, как считаете нужным, – легко сказал Стрелковский. – Тем более что я вас понимаю. Я сам в трудных ситуациях в молодости отправлялся бегать. Или стрелять. Или боксировать. Это очень помогает навести порядок в голове. – Да… – отрешенно протянула Полина. – Жаль, что вы не научили меня метать ножи. Или бою с ножом, Игорь Иванович. Не хватает мне привычных способов сброса энергии. Борьбой я занималась, но с кем мне тут бороться? – И мне жаль, – согласился он, усмехаясь. – Но, боюсь, ваша мать сослала бы меня куда-нибудь в провинцию, если бы я еще и к ножу вас приучил. И за стрельбу-то гневалась нешуточно. «Отправляй Полину прочь, сразу ко мне, – сердито выговаривала Ирина, – не смей потакать ее затеям. Семь лет – рано еще оружие держать. И так справиться не могут. Понятно, Игорь Иванович?» «Да, моя госпожа», – говорил он примирительно, любуясь ею. И все равно, когда маленькая громкоголосая принцесса ускользала от охранников и нянек, прибегала к нему и требовала, умоляла, чтобы он пустил ее в тир, дал пистолет, Игорь не мог отказать. Правда, боевое оружие не давал. И договаривался. Дает ей стрелять, а она не убегает от сопровождающих. Показывает боевые винтовки, а она прилежно посещает занятия по этикету. Непонятно, как добилась Полина своего, но после очередного совета по безопасности Ирина попросила Стрелковского остаться, сдержанно поблагодарила его за усилия по воспитанию четвертой принцессы и сообщила, что дает свое согласие на занятия. «Но если случится что, – сказала она ледяным голосом, – я на твои заслуги, Игорь Иванович, не посмотрю. Отвечаешь как за свою, и не дай боги она себя ранит». Его королева умела быть жестокой. Стрелковский довел дочь до покоев, поклонился и ушел. Ее величеству нужно было переодеться к обеду. Полковника тоже ждал обед – в столовой гвардейских казарм, в компании капитана Дробжек. Поля освежилась под душем и, пока служанки накрывали стол в гостиной, бегло просмотрела свежую прессу. Газеты и журналы печатали догадки и размышления о том, где проводят медовый месяц венценосные супруги, и королева, глядя на эти статьи, чувствовала себя как в страшной сказке: будто где-то действительно отдыхают настоящие она и Демьян, любят друг друга, а все происходящее – всего лишь кошмарный сон. А после обеда, когда Пол лежала под солнцем, на кровати у окна, уткнувшись Демьяну в шею, ее отдых и тяжелые мысли прервал тихий стук в дверь. Полина встала, потерла сухие глаза, взглянула на себя в зеркало – нет ли на лице растерянности и страха – и произнесла: «Войдите». В спальню заглянула горничная. – Ваше величество, – сказала она почтительно, – к вам подполковник Свенсен. – Зовите, – с нетерпением проговорила Пол. Внутри в очередной раз расцветала надежда. Обычно подполковник появлялся поздно вечером. – Есть новости? – встретила она зашедшего и поклонившегося бермана. – Да, моя госпожа, – сказал он, глядя, как вспыхивает в ее глазах радость и как она бледнеет от волнения. – Нашли шамана. Если прикажете, я подготовлю листолет, и мы можем вылететь через полчаса. – Конечно! – крикнула она срывающимся голосом. Но тут же поправилась, повторив спокойно: – Конечно. Распорядитесь, подполковник. Путь до стоянки старого шамана занял более трех часов, и Пол вся извелась за это время. С ней полетели и Свенсен, и Игорь Иванович, и Люджина, наложившая на королеву несколько щитов и очень корректно попросившая не выходить из-за спин сопровождающих, пока не скажут, что на месте безопасно. Поля была готова на все. И мысленно подгоняла листолет. Быстрее же. Быстрее! Пейзаж внизу сменялся с заснеженных сопок, покрытых хвойными деревьями, на белую равнину с чахлой растительностью, странными красноватыми скалами, облепленными снегом, и периодически попадающимися стоянками кочевников. Олени при стоянках держались стадами и сверху казались похожи на маленьких червячков с рогами – если бы червячки умели улепетывать от проносящегося над ними листолета с такой скоростью и врассыпную. Земля под листолетом уходила назад, и впереди уже открывалось седое море, и вечерний сумрак быстро окутывал тундру, а они всё летели и летели; но вдруг показались огоньки очередной стоянки, и аппарат замедлился, опускаясь. Поля терпеливо выждала, пока гвардейцы проверят местность, хотя ей хотелось бежать, – только нетерпеливо притоптывала ногой, – и покорно зашагала вслед за своими сопровождающими, кутаясь в шубу и сжимая ворот побелевшими пальцами. Было очень холодно, и хлесткий ледяной ветер выдул из нее все тепло, выстудил до самых костей, выбил слезы из глаз. У яранги шамана, на которую указал Свенсен, королева остановилась, унимая зачастившее сердце. Вздохнула и зашла внутрь, оставив охрану снаружи. Тайкахе снова был пьян и снова походил на кучу шкур, среди которых виднелось коричневое сморщенное лицо. Внутри сильно пахло сивухой и травами, и дымилась в его руках длинная трубка, наполняя жилище табачным дымом, и так же, как и в прошлый раз, земля была устлана несколькими слоями шкур, а посреди тлел очаг, дым от которого собирался в подвешенную к потолку широкую трубу и уходил наружу. – Здравствуй, старый Тайкахе, – сказала Полина, садясь. – Знаешь, зачем я пришла? Старик разглядывал ее мутными от алкоголя глазами. Молчал. Затянулся трубкой, глотнул чего-то из фляжки. – Я подарок тебе принесла, – проговорила Пол. Расстегнула шубу, достала сверток и протянула шаману свой свадебный полог. – С себя, Тайкахе. Он поцокал языком, наклонился вперед и ловко подхватил ткань. Провел коричневыми сухими пальцами по ней, принюхался. – Богатый дар. И не жалко тебе? – Мне ничего не жалко, – сказала она сухо. – Как мне спасти мужа, Тайкахе? Шаман пьяно засмеялся-закрякал и тут же закашлялся, снова приложился к фляжке. Шаман Тайкахе – Выкупить у смерти такого заложника дорого стоит. Что ты готова отдать за его жизнь, женщина-солнце? – Всё, – ответила она, не задумываясь. – Всё. Он смотрел на нее узкими глазами-щелками. Встал, сбросил шкуры; оказался под ними сухощавый и невысокий старик с длинными космами и крепкими руками. Подошел к сидящей Поле и начал ее обнюхивать – волосы, шею, губы, грудь. Пахло от него травой и алкоголем, табаком и, на удивление, сухой чистотой. Ничего старческого. – Мужа приняла, – сказал он удовлетворенно и вернулся на место, – дала ему, что просил. Правильная женщина. Связь есть, связью держишь. Храбрая женщина. Великий Медведь доволен тобой. Теплее стало у нас, еще теплее станет. – Что мне делать, Тайкахе? – повторила она настойчиво. – И-и-и, быстрая какая, – покачал головой старик. – Жди. Смотреть буду. Что увижу – скажу. А полог твой, – он снова погладил плотную ткань, – оставлю. Привезешь ко мне сына, если родишь, проведу обряд и закутаю, чтоб беды стороной обходили. А пока пусть у меня побудет. Сиди и молчи, женщина-солнце, не мешай мне с духами говорить. Он бормотал что-то, сыпал в огонь травы – и запах пошел сладковатый, вязкий, и Полину вдруг повело, глаза налились тяжестью, а в руках шамана появились широкий барабан и колотушка, и он поставил инструмент меж своих скрещенных ног и начал бить в него. Гулкий звук учащался, старик что-то пел странным горловым голосом, что-то вскрикивал, а дурман туманил ее разум, и Полина сама не заметила, как стала раскачиваться вместе с ним, то откидываясь назад, то склоняясь вперед, почти к очагу, чувствуя, как огонь ласково окутывает лицо, гладит по шее. Гулкие удары проникали в тело, вибрировали внутри, разносились далеко за пределы яранги, и то ли от трав, то ли от песни этой казалось ей, что нет больше стен, что летит она вместе с заклинаниями над промерзшей тундрой и видит далеко вокруг: и тяжелое море, скованное на горизонте высокими льдами, и изгибающуюся поверхность Туры, и множество огоньков-поселений, и столицу с лежащим у окна Демьяном, и далекий свет сестер. И еще выше поднималась молодая королева, и видела уже все столицы, связанные плетениями владык, держащих Туру, и хрустальный холод небосвода чувствовала, и дыхание пульсирующих звезд – и чьи-то внимательные взгляды, строго ожидающие от нее чего-то. Сможет ли, постигнет ли? – …Беда, беда… – завывал шаман, и Полина одновременно и растекалась ветрами над Турой, чувствуя игру гигантских стихийных духов, и четко видела Тайкахе: старик изменился, словно став выше ростом, и лицо у него было молодое, красивое – только глаза были слепы, и смотрели эти глаза в суть вещей. – …Чую беду, рядом смерть, рядом… Огонь трещал, и в отсветах этих мелькали перед Полиной смутные картины то ли прошлого, то ли будущего, и маленькие снежные духи, сбежавшиеся в ярангу, сверкающие, как льдистые ежики, кололи ей ноги и руки, вытягивая силу, и плясали огненные бабочки в очаге, и далекое море рокотало, ударяясь о край земли, как огромное живое существо, старое и мудрое… – …Слушай, – выл шаман, и дикий ветер с мерзлого моря шумел в его словах, – смерть не уходит, не взяв то, за чем пришла… Слушай, жена мужа своего… – голос его был гортанный, мощный, – боги все видят, все знают… Будет у тебя в три дня возможность его спасти, но смотри, не отступись, не дрогни… Дрогнешь – умрет! Умрет! – Изо рта Тайкахе пошла пена, он забился в судорогах, крепко сжимая барабан. Пол вдруг рухнула вниз, в свое тело, протянула руки к старику, через огонь, и пламя игриво куснуло ее, потекло по пальцам, собралось в горсти – и королева умылась этим огнем, чувствуя, как уходит раздвоенность сознания, как возвращаются силы и уверенность и все сомнения сгорают, осыпаются пеплом. Шаман со стоном повалился на бок, тяжело дыша, и Полина, шатаясь, встала, нашла в углу чашку, ведро с ледяной водой, набрала воды и направилась к старику. Смыла с морщинистого лица пену, снова сходила, взяла голову шамана на колени, попыталась напоить. Тайкахе сделал глоток, другой – жалкий, слабый старик, – поднял руку и неожиданно нежно коснулся ее лица. – У меня была невеста, – проскрипел он, с сочувствием глядя на нее, и в уголках его глаз собирались слезы, катились по темным сморщенным щекам, – красивая и сильная, как ты. Но духи позвали меня служить, и я не отказался, женщина-солнце. Хотя мог отречься от долга, рожать с ней детей, воспитывать внуков. Но есть то, что можем сделать только мы, хоть и есть у нас выбор. И у тебя будет. Не ошибись. – Спасибо тебе за надежду, Тайкахе, – тихо сказала Полина и поцеловала его в лоб. Встала и пошла наружу, не оглядываясь и не спрашивая, что он имел в виду. А за ее спиной, скорчившись на шкурах, плакал от жалости старый шаман, видящий больше, чем мог бы сказать. После возвращения в замок молодая королева набралась смелости и, несмотря на поздний час, позвонила Луциусу Инландеру. И уверенно попросила его завтра с утра выделить время и посетить Бермонт, чтобы под его присмотром Поля смогла напоить мужа своей кровью. Сказала, что позвонит королю Гюнтеру и сообщит своей семье. И Луциус не отказал. И Гюнтер серьезно ответил, что обязательно прибудет в назначенный час. И ее сестра, Василина, только вздохнула и спросила: – Почему не моей, Поль? – Ты сильнее, Васюш, – объяснила Полина, – но шаман сказал, что я сумею помочь из-за брачной связи между нами. Думаю, все-таки дело в крови. Я попробую. Не могу больше ждать. Если и это не сработает, буду думать дальше. – Я приду, – пообещала Василина. – Обязательно приду, Полин. До завтра, сестричка. – До завтра, – Пол положила трубку и прижала руку к груди: сердце колотилось от страха, и пальцы холодели. Поскорее бы уже утро. – Поскорее бы, – прошептала она. Надела тонкую красивую сорочку – сколько их было в приданом – и легла рядом с Демьяном, обнимая его крепко, укрывая их обоих одеялом. Будто он просто спит. Будто все у них хорошо. Глава 10 10 декабря, суббота, Бермонт Капитан Люджина Дробжек методично обходила этажи замка Бермонт, проверяя ночные караулы, и берманы, которых на страже и в патрулях было куда больше, чем рудложских гвардейцев, провожали ее неприязненными взглядами. Да, королева потрясла и удивила их своей ловкостью и способностью к стрельбе, но это легко приняли, объяснив иноземным воспитанием и силой крови, которую все чувствовали. Да и замуж она уже вышла, и муж, если Хозяин лесов смилостивится и разбудит его, обязательно призовет ее к порядку. А вот незамужняя, крупная, фигуристая Люджина в офицерском мундире и с короткими волосами вызывала у них недоумение, смешанное с презрением. В лицо ей, конечно, ничего не говорили. Свенсен достаточно четко объяснил, что капитан Дробжек – боевой офицер и маг и во многом благодаря ее вмешательству события на Хартовой сопке не закончились трагедией. И что голову ей обрили из-за серьезнейших ранений, которые она получила, защищая молодую королеву, и относиться к северянке необходимо со всем уважением. Но за спиной берманы шептались почище иных дам. И смотрели на нее как на ошибку природы. – Стыд какой. Неужто в Рудлоге недостаточно мужчин, раз они женщин в армию берут? – Да что она может? Ее даже новобранец заломает. Смех, да и только. – Да вы посмотрите на нее! Кто из мужчин такую жену захочет? Только и остается идти в армию, себе мужика искать. – Так спит она с этим, с полковником-то… живут вдвоем. – Молчи, дурень, ты над их постелью не стоял. Не распускай язык, как баба. Офицерские комнаты на двоих, вот и поселили вместе. – А не скажите, девка ладная, красивая. Дурные вы, молодые еще. Вы ее в платье представьте да с волосами. Я бы женился. – Да-а-а-а, сиськи у нее ничего… и задница… Дробжек, всю жизнь учившаяся, а потом служившая в компании мужчин, относилась к этому бубнению равнодушно. Ее больше беспокоило то, что боевых магов в карауле было очень мало и, случись нападение, все эти балаболки будут вырублены одним Тараном. Их слова ее не задевали, и она болтунов не трогала.