— Вряд ли. Ему, наверно, делают уколы. — Вчера какие-то в штатском приходили за его вещами. Это ваши люди? Мегрэ кивнул и, улыбнувшись, добавил: — Не беспокойтесь, ему все вернут. — Вы еще не знаете, кто мог это сделать? — А вы? — Я?.. Вот уже пятнадцать лет, как я живу на набережной, и за все это время первый раз вижу, чтоб напали на бродягу… Ведь мы безобидные люди. Вы-то это знаете лучше, чем кто другой. Слово, как видно, понравилось ей, и она повторила: — Безобидные… У нас никогда не бывает даже драк. Каждый волен поступать, как ему хочется. А если не дорожить свободой, для чего же тогда спать под мостами?.. Присмотревшись, Мегрэ заметил, что глаза у нее покраснели, а лицо приобрело багровый оттенок, которого не было накануне. — Вы сегодня пили? — Чтоб заморить червяка. — А что говорят ваши товарищи? — Ничего не говорят… Когда насмотришься всякого, неохота судачить. Видя, что Мегрэ направляется к лестнице, Леа спросила: — Можно мне подождать вас, чтоб узнать новости? — Я, возможно, задержусь. — Не страшно. Не все ли равно, где болтаться? К толстухе возвратилось хорошее настроение. На лице промелькнула по-детски наивная улыбка. — А сигареты у вас не найдется? Мегрэ показал на трубку. — Тогда щепотку табаку… Если нечего курить, я жую табак. Мегрэ поднялся в лифте вместе с больным, лежащим на носилках, и двумя сестрами. На четвертом этаже он столкнулся со старшей сестрой, как раз выходившей из палаты. — Вы же знаете, где лежит Келлер… Я скоро приду: вызывают в операционную… Как и накануне, больные уставились на Мегрэ. Очевидно, его узнали. Держа шляпу в руке, комиссар направился к койке доктора Келлера и увидел наконец его лицо, кое-где заклеенное пластырем. Вчера Келлера побрили, и теперь он мало походил на свою фотографию. Лицо — землистое, с заострившимися чертами. Губы — тонкие, бледные. Мегрэ невольно вздрогнул, внезапно встретившись со взглядом больного. Вне всякого сомнения, Тубиб смотрел именно на него, и это был взгляд человека, находящегося в полном сознании. Мегрэ чувствовал: необходимо что-то сказать, а что сказать — он не знал. Возле кровати стоял стул, и он опустился на него. — Вам лучше? — наконец спросил он, понизив голос. Мегрэ был уверен, что слова эти вовсе не потонули в тумане, что они были восприняты и поняты. Но глаза, по-прежнему устремленные на Мегрэ, выражали полное безразличие. — Вы меня слышите, доктор Келлер? Так начался длительный и малоуспешный поединок. Глава 5 Мегрэ редко говорил с женой о делах, которые вел. Впрочем, он почти никогда не обсуждал их даже со своими ближайшими помощниками и ограничивался только тем, что давал им указания. Таков уж был метод его работы: самому добраться до сути, постепенно вникая в жизнь людей, о существовании которых он еще накануне не подозревал. «Что вы думаете об этом, Мегрэ?» — зачастую спрашивал его судебный следователь после выезда на место происшествия или же по ходу выяснения фактов. Ответ был всегда один: «Ничего не думаю, господин следователь». А однажды кто-то заметил: «Не думает, а вникает». В известной степени это было действительно так, ибо комиссар придавал слишком большое значение каждому высказанному слову и поэтому предпочитал помалкивать. Но на сей раз все получилось иначе, во всяком случае, в отношении госпожи Мегрэ — возможно, потому, что благодаря сестре, жившей в Мюлузе, она существенно помогла мужу. Усаживаясь за обеденный стол, Мегрэ сообщил жене: — Сегодня я познакомился с Келлером… Госпожа Мегрэ была поражена. И не только тому, что он сам заговорил о Келлере. Ее поразил прежде всего веселый тон мужа. Может быть, «веселый» и не то слово, но как бы то ни было, выражение глаз и бодрый тон комиссара свидетельствовали об отличном настроении. Газеты на этот раз не докучали Мегрэ, а помощник прокурора и судья оставили его в покое… Что им до какого-то бродяги, которого пристукнули под мостом, потом бросили в Сену, но он чудом спасся, а теперь профессор Маньен не перестает удивляться его живучести! Хм… ну и что? Короче говоря, налицо такое странное преступление, где не было ни жертвы, ни убийцы и вообще никто не беспокоился о Тубибе, если не считать толстой Леа да еще двух-трех бродяг. И тем не менее Мегрэ отдавал этому расследованию столько времени, словно речь шла о драме, взволновавшей всю Францию. — Он пришел в сознание? — спросила госпожа Мегрэ, стараясь скрыть острое любопытство. — И да, и нет. Он не произнес ни звука… Только смотрел на меня… Но я убежден, что он все понял, о чем я ему говорил… Старшая сестра придерживается иного мнения: она считает, что сознание больного притуплено лекарствами и что он примерно в таком состоянии, в каком бывает боксер, приходящий в себя после нокаута… Мегрэ принялся за еду, глядя в окно и прислушиваясь к щебету птиц. — Как ты думаешь, он знает, кто на него напал? Мегрэ вздохнул. Потом на лице его вдруг промелькнула насмешливая улыбка — улыбка, которую он, казалось, адресовал себе самому. — Не могу сказать ничего определенного… Мне очень трудно передать свое впечатление… …Редко в своей жизни он бывал так озадачен и вместе с тем так заинтересован расследованием дела. Кстати говоря, сама встреча происходила в крайне неблагоприятной обстановке — прямо в палате, где примерно десять больных лежали на койках, а другие сидели или стояли у окна. Некоторым было очень плохо. Все время раздавались звонки, по палате взад и вперед сновала медицинская сестра, наклоняясь то над одним, то над другим. Почти все больные с нескрываемым любопытством разглядывали комиссара, сидевшего подле Келлера, и прислушивались к его словам. К двери то и дело подходила старшая сестра и укоризненно, с обеспокоенным видом поглядывала на них обоих. — Пожалуйста, не задерживайтесь в палате, — просила она Мегрэ. — Его нельзя утомлять… Комиссар, наклонившись к больному, говорил тихо, чуть ли не шепотом: — Вы слышите меня, мосье Келлер? Вы помните, что с вами случилось в понедельник вечером, когда вы спали под мостом Мари? Лицо пострадавшего казалось совершенно бесстрастным, но Мегрэ интересовали только глаза. В них не отражалось ни тревоги, ни тоски. Глаза были серые, поблекшие, какие-то изношенные, много повидавшие на своем веку. — Вы спали, когда на вас было совершено нападение? Тубиб не отрывал взгляда от Мегрэ. И странное дело: казалось, не Мегрэ изучает Келлера, а Келлер изучает его. Это настолько стесняло комиссара, что он счел необходимым представиться: — Меня зовут Мегрэ. Я руковожу бригадой Сыскной полиции и пытаюсь выяснить, что с вами произошло… Я видел вашу жену, вашу дочь, речников, которые вытащили вас из Сены… При упоминании о жене и дочери Тубиб даже не вздрогнул, но можно было поклясться, что в эту минуту в глазах его промелькнула легкая ирония. — Вам трудно говорить?