— Извините, господа, — тихо произнес Мегрэ, покидая кабинет судьи. Немного спустя комиссар повторил эти слова уже у себя в кабинете. — Извините, мосье ван Гут! Правда, я приношу извинения только формально. Знайте: своего мнения я не изменил. Я по-прежнему убежден, что это вы убили своего хозяина, Луи Виллемса, и сделали все возможное, чтобы избавиться от бродяги, который мог оказаться нежелательным свидетелем. А теперь можете вернуться на свою баржу к жене и ребенку. Прощайте, мосье ван Гут! Вопреки ожиданиям, речник не возмутился, а только с некоторым удивлением поглядел на комиссара и, уже стоя на пороге, протянул ему длинную руку, проворчав: — Всякий может ошибиться, верно? Мегрэ сделал вид, что не заметил протянутой руки, и пять минут спустя с головой погрузился в текущие дела. В последующие недели полиция произвела нелегкую работу, проверив все обстоятельства дела как в районе набережной Берси, так и у моста Мари. Допросили множество людей. Бельгийская полиция прислала запрошенный материал, который подкололи к остальным материалам расследования. Что же касается комиссара, то в течение трех месяцев его часто видели у причала на набережной Селестэн. Сунув руки в карманы, с трубкой в зубах, он, словно бездельник, прохаживался мимо моста Мари. Тубиб выписался из больницы и снова вернулся в свое убежище под сводом моста. Вещи ему возвратили. Иногда Мегрэ как бы случайно останавливался возле бродяги. Разговор их бывал недолог: — Живем? — Живем! — Рана вас больше не беспокоит? — Временами немного кружится голова… Они избегали говорить о случившемся, но Келлер прекрасно понимал, зачем приходит сюда комиссар. И Мегрэ тоже знал, что тот все понимает. Это превратилось уже в своеобразную игру. Невинную игру, которая длилась до наступления летней жары. Однажды утром комиссар остановился перед бродягой, который жевал краюху хлеба, запивая ее красным вином. — Живем? — Живем! Быть может, Франсуа Келлер решил, что его собеседник достаточно ждал? Посмотрев на стоявшую на приколе бельгийскую баржу, очень похожую на «Зваарте Зваан», он заметил: — Хорошо живется этим людям. И, указав на двух белокурых детей, игравших на палубе, добавил: — В особенности малышам… Мегрэ внимательно посмотрел ему в глаза, инстинктивно чувствуя: сейчас за этим что-то последует. — Но жизнь никому не дается легко, — продолжал бродяга. — Так же, как и смерть… — И судить никому не дано. Они поняли друг друга. — Спасибо, — прошептал комиссар. Наконец-то он узнал то, что хотел узнать. — Не за что. Я же ничего не сказал. — И, подражая фламандцу, Тубиб добавил: — Верно? Он и вправду ничего не сказал. Он отказывался судить. Он не пожелал давать свидетельских показаний. Тем не менее за завтраком Мегрэ не удержался и как бы мимоходом спросил жену: — Ты помнишь историю с баржей и бродягой? — Конечно. Есть что-нибудь новое? — Я тогда не ошибся… — Значит, ты его арестовал? Он отрицательно покачал головой. — Нет! Пока фламандец не допустит какого-либо промаха — а это вряд ли случится, — его не арестуешь. — Тубиб что-нибудь сказал? — В известном смысле — да… Больше взглядом, чем словами. Они поняли друг друга, и Мегрэ улыбнулся, вспоминая то удивительное сообщничество, которое на мгновение возникло между ними под мостом Мари. * * * notes Примечания 1 «Зваарте Зваан» (фламанд.) — «Черный Лебедь». 2 Тубиб — от арабского «тебиб» — ученый: в разговорном французском языке — врач. 3 Эспадрильи — холщовые туфли на веревочной подошве. 4 В коматозном — в бессознательном состоянии.