— Подойдите сюда! — Ладно… А что дальше? — Вы узнаете его? — Должно быть, этот тип тогда тонул, верно? Только в тот вечер у него была здоровая щетина… — И все-таки вы узнаете его? — Вроде бы так… — А вы, мосье Келлер? Мегрэ затаив дыхание впился взглядом в бродягу. Тубиб тоже пристально взглянул на комиссара и наконец, как бы решившись, медленно повернулся к речнику. — Вы узнаете его? Как знать: колебался ли Келлер? Комиссар был уверен, что да. Прошла томительная минута ожидания, затем врач из Мюлуза снова спокойно посмотрел на Мегрэ. — Вы узнаете его? Комиссар едва сдерживал гнев, теперь наверняка зная, что этот человек решил молчать. Доказательство тому — тень улыбки на лице бродяги, лукавые искорки в зрачках. Губы больного приоткрылись, и он тихо сказал: — Нет. — Это один из тех двух, что вытащили вас из Сены… — Спасибо, — еле слышно произнес Тубиб. — И он же — я в этом почти уверен — ударил вас по голове, а потом сбросил в воду… Молчание. Тубиб не дрогнул, не пошевелился; жили только его глаза. — Вы по-прежнему его не узнаете? Невероятно напряженная сцена: разговор велся вполголоса, меж двух рядов коек; все больные следили за каждым их жестом, ловили каждое слово. — Вы не хотите отвечать? Келлер остался недвижим. — А ведь вам известно, почему он покушался на вас! Во взгляде больного промелькнуло любопытство. Казалось, бродяга был удивлен, что Мегрэ удалось столько разузнать. — Это случилось два года назад, когда вы еще ночевали под мостом Берси. Однажды ночью… Вы меня слышите? Тот кивнул. — Однажды ночью, в декабре, вы невольно явились свидетелем преступления, в котором был замешан этот человек. Келлер, казалось, раздумывал, как ему поступить. — Тогда он столкнул в реку, — продолжал Мегрэ, — хозяина баржи, подле которой вы ночевали. Правда, его-то вытащили слишком поздно… Опять молчание и полное безразличие на лице больного. — Это правда? Увидев вас в понедельник на набережной Селестэн, убийца испугался, что вы проболтаетесь. Больной с трудом повернул голову и посмотрел прямо в лицо Жефу ван Гуту. Однако в его взгляде не угадывалось ни ненависти, ни злобы — ничего, кроме проблесков любопытства. Мегрэ понял, что ему ничего больше не удастся вытянуть у бродяги, и, когда сестра попросила посетителей уйти, комиссар не стал настаивать. Они вышли. В коридоре речник вскинул голову: — Ну как? Здорово вы продвинулись в этом деле? Фламандец был прав: на сей раз выиграл он. — Я тоже, — торжествующе продолжал ван Гут, — умею выдумывать всякие истории! Не стерпев, Мегрэ буркнул сквозь зубы: — Заткнись! Пока Жеф в обществе Торанса сидел в кабинете на Набережной Орфевр, Мегрэ провел около двух часов у судьи Данцигера. Тот позвонил помощнику прокурора Паррену и попросил его зайти. Затем Мегрэ подробно — от начала до конца — изложил им свою версию преступления. Судья делал у себя в блокноте пометки карандашом и, когда Мегрэ закончил, со вздохом произнес: — В общем, у вас нет против него ни одной улики. — Ни одной, — подтвердил комиссар. — За исключением несовпадения во времени в его показаниях. Но любой опытный адвокат отведет этот аргумент. — Знаю. — У вас есть надежда добиться признания? — Никакой. — Бродяга будет по-прежнему молчать? — Я в этом убежден. — Как вы думаете, почему он занял такую странную позицию? Объяснить это было трудно. Особенно тем, кто никогда не сталкивался с людьми, ночующими под мостами. — Вот именно: почему? — вставил слово помощник прокурора. — Ведь он чуть не отправился на тот свет. Мне думается, он должен был бы… В самом деле, как иначе мог думать помощник прокурора, который жил с семьей в Пасси[11], устраивал у себя дважды в месяц приемы и заботился прежде всего о собственной карьере и о повышении оклада. Но не так думал бродяга. Ведь существует же правосудие! Еще бы! Но те, кто не боится спать зимой под мостами, завернувшись для тепла в старые газеты, меньше всего думают об этом самом правосудии. — Ну, а вы, комиссар, его понимаете? Мегрэ не решился ответить «да», поскольку это вызвало бы недоумение. — Видите ли… для него суд присяжных, разбирательство дела, вопросы, приговор и тюрьма — все это не имеет существенного значения. Что бы подумали эти двое, если бы комиссар рассказал им о стеклянном шарике, который он вложил в руку пострадавшего? Или хотя бы о том, что бывший доктор Келлер, чья жена живет на острове Сен-Луи, а дочь вышла замуж за крупного фабриканта аптекарских товаров, хранит у себя в кармане, как десятилетний мальчишка, стеклянные шарики? — Он все еще требует встречи с консулом? Речь снова зашла о Жефе. Взглянув на помощника прокурора, судья нерешительно заметил: — При таком положении дела я едва ли смогу подписать ордер на его арест. Судя по вашим словам, комиссар, если я даже и допрошу ван Гута, то это все равно ни к чему не приведет. Да, чего не смог добиться Мегрэ, вряд ли добьется судья! — Что же дальше? Что дальше? Прежде чем прийти сюда, Мегрэ уже знал, что партия проиграна. Остается только одно: отпустить ван Гута да еще принести ему извинения, если он потребует. — Простите, Мегрэ, но при таких обстоятельствах… — Я понимаю… Предстояло пережить несколько неприятных минут. Это случалось не в первый раз и всегда, когда он сталкивался с людьми недалекими.