— Он будет отпираться до конца, не давая ни малейшей зацепки. В жизни не встречал более упрямого негодяя. — А как Тубиб? — Сейчас узнаю… Он тут же позвонил в больницу и попросил к телефону ночную сиделку хирургического отделения. — Спит. Нет, болей нет… После обеда его смотрел профессор и заявил, что теперь он вне опасности. — Больной что-нибудь говорил? — Перед сном попросил пить. — А больше ничего не говорил? — Ничего. Принял снотворное и закрыл глаза. Полчаса Мегрэ расхаживал по коридору, предоставив сражаться Лапуэнту, голос которого гудел за дверью. Затем решил вернуться к себе и, войдя в кабинет, увидел, что ван Гут снова сидит в кресле, положив на колени огромные руки. По лицу Лапуэнта не трудно было угадать, что он ничего не добился, тогда как речник насмешливо посматривал на него. — Долго будет продолжаться эта канитель? — спросил он, видя, что Мегрэ снова уселся в кресло. — Не забудьте, что вы мне обещали вызвать консула. Я расскажу ему обо всех ваших фокусах, и об этом напишут в бельгийских газетах. — Послушайте, ван Гут… — Я слушаю вас час за часом, а вы долбите одно и то же. И этот тоже. — Он указал на Лапуэнта. — Может, у вас за дверью стоят еще другие, которые опять же будут меня допрашивать? — Может быть. — Но я отвечу им то же самое. — В ваших показаниях много противоречивого. — А если даже и так? Посмотрел бы я, как бы вы не противоречили себе на моем месте! — Вы же слышали, что утверждают свидетели. — Свидетели говорят одно, а я говорю другое. Это еще не доказывает, что я вру. Я всю жизнь работал. Спросите у любого речника, что он думает о ван Гуте. Не найдете ни одного, кто плохо бы отозвался обо мне. И Мегрэ начал все сызнова, решив, что на этот раз доведет дело до конца. Ему вспомнился случай, когда человек, столь же неподатливый, как ван Гут, вдруг спасовал на шестнадцатом часу допроса, в ту минуту, когда комиссар уже собирался оставить его в покое. Это была одна из самых изнурительных ночей в практике Мегрэ. Дважды он уходил в соседний кабинет, а на его место садился Лапуэнт. Под конец не осталось ни бутербродов, ни пива, и все трое походили на трех призраков, затерянных в пустынных кабинетах Дворца Правосудия, где уборщицы уже начали подметать коридоры. — Вы не могли видеть, как эти двое мужчин проходили мимо вашей баржи. — Разница между нами в том, что я был там, а вас там не было… — Но вы же слышали их показания? — Все что-нибудь болтают. — Учтите, я не обвиняю вас в преднамеренном акте… — Это что такое? — Я не утверждаю, что вы заранее решили его убить. — Кого? Виллемса или того человека, которого я вытащил из воды? Ведь теперь их уже двое, верно? А завтра, может быть, окажется трое, четверо, пятеро… Вам ничего не стоит прибавить еще кого-нибудь. В три часа ночи измученный Мегрэ решил прекратить допрос. Теперь уж все опротивело ему, Мегрэ, а не допрашиваемому. — На сегодня хватит, — буркнул он, поднимаясь. — Значит, я могу вернуться к жене? — Пока нет… — Вы отправите меня ночевать в тюрьму? — Вы будете спать здесь, в одном из кабинетов, на раскладушке. Лапуэнт увел фламандца, а Мегрэ, выйдя из Дворца Правосудия, зашагал по пустынным улицам. Лишь возле Шатлэ ему удалось поймать такси. Он тихонько вошел в спальню; мадам Мегрэ повернулась и сонным голосом спросила: — Это ты? Будто это мог быть кто-нибудь другой. — Который час? — Четыре… — Он сознался? — Нет. — Но ты думаешь, что это все-таки он? — Уверен. — И пришлось его отпустить? — Пока еще нет. — Хочешь, я приготовлю тебе чего-нибудь поесть? Мегрэ не хотел есть, но, перед тем как лечь спать, залпом осушил стакан вина. Впрочем, это не помешало ему добрых полчаса ворочаться без сна с боку на бок. Да, надолго он запомнит этого бельгийского речника! Глава 8 Утром их сопровождал Торанс, так как Лапуэнту пришлось всю ночь пробыть на Набережной Орфевр. Но сначала Мегрэ по телефону связался с больницей. — Уверен, что со вчерашнего дня больной находится в полном сознании, — подтвердил профессор. — Только прошу вас не утомлять его. Не забывайте, что он перенес тяжелое потрясение и придет в нормальное состояние лишь через несколько недель. Втроем они зашагали по залитым солнцем набережным. Комиссар, Торанс и между ними — ван Гут. Их можно было принять за праздных гуляк, наслаждающихся прекрасным весенним утром. Лицо ван Гута — он не догадался захватить бритву — заросло светлой щетиной, блестевшей на солнце. Они зашли в бар напротив Дворца Правосудия и выпили по чашке кофе со сдобой. Фламандец с невозмутимым видом съел семь булочек. Вероятно, ван Гут думал, что его ведут к мосту Мари, на место происшествия, и очень удивился, когда они свернули в мрачный двор больницы, а потом пошли по бесконечным больничным коридорам. Порой ван Гут хмурился, но волнения не проявлял. — Можно войти? — спросил Мегрэ у старшей сестры. Та окинула любопытным взглядом его спутника и пожала плечами. Все эти вещи были выше ее понимания, так что она и не старалась понять. В очной ставке фламандца с Келлером Мегрэ видел свой последний шанс. Он первым вошел в палату. Взгляды всех больных, как и накануне, тотчас устремились на него. Широкие плечи Мегрэ заслоняли идущего следом за ним Жефа; шествие замыкал Торанс. Безразлично, без всякого интереса Тубиб следил за их приближением. Даже появление речника не произвело на него никакого впечатления. Что же касается Жефа, то он тоже держался абсолютно спокойно — вот так же, как и на протяжении всей ночи. Свесив руки, он равнодушно взирал на непривычное для него зрелище больничной палаты. Реакции, которой так ждал Мегрэ, не последовало. — Подойдите ближе, Жеф! — Ну что еще вам нужно от меня?