— Какой мотив? — Его психологической природы. Я вам уже говорил, что он мог неделями наблюдать за избранным домом… — Каким образом? — Целыми часами просиживал в разных кафе, занимая столик у окна или нанимал где-нибудь комнату, в гостинице напротив… Она прервала, подхватив его мысль: — Вы считаете, что и тогда, когда мы познакомились… в «Ла-Режанс»? — Очень возможно. Но, что самое странное, он никогда не ждал того, чтобы в квартире никого не было. Наоборот, ждал, когда хозяин вернется домой… — Как это можно объяснить? — Психолог или психиатр ответил бы вам лучше, чем я… может быть, потому, что ему необходимы были сильные ощущения… игра с опасностью? Я не уверен. Он прокрадывался не только в чужие квартиры, но и до определенной степени в жизнь их обитателей. Когда они спали в постелях, он почти касался спящих… Так, словно хотел бы украсть их интимность. — Можно подумать, что вы его вовсе не обвиняете, не считаете, что это плохо. Мегрэ улыбнулся в свою очередь, прежде чем ответить: — Я стараюсь быть объективным и никого заранее ни в чем не обвинять. Такова моя профессия. Вот, пожалуй, все. До свидания. Прошу запомнить то, что я вам сказал. Каждое слово. И обдумать все спокойно. Он пожал Эвелине руку, к ее огромному удивлению, и Фумель взял пример с комиссара, только сделал это как-то более неловко, как будто чуточку смутившись. Когда они оказались на лестнице, инспектор произнес с восхищением: — Прекрасная женщина! Не исключено, что он еще сюда вернется, и не только по официальному делу… Быть может, будет бывать в этих местах даже тогда, когда все уже забудут о деле Кюэнде… Неисправимый! У него и сейчас есть несносная любовница, которая делает все, чтобы усложнить ему жизнь, а он, как будто этого мало, вечно нарывается на неприятности. Снег шел так густо, что на тротуарах образовались сугробы. — Что мне теперь делать, шеф? — Тебе хочется спать? Нет? Ну тогда зайдем выпить чего-нибудь покрепче. В «Ла-Режанс» теперь было уже почти тесно. Какой-то клиент, возможно, коммивояжер, переписывал из телефонной книги, составленной по профессиям, необходимые ему адреса. — Ну и что? Вы нашли ее, господа? — Да. — Ничего себе бабенка, правда? Что вам подать? — Мне грог. — И мне тоже. — Два грога? Уже несу! — Послушай, Фумель, как только выспишься, составь рапорт. Еще сегодня. — Надо будет упоминать об улице Нев-Сен-Пьер? — Конечно. И о том доме Вильтона, напротив отеля «Ламбер». Судебный следователь наверняка вызовет тебя к себе, чтобы ты сообщил ему подробности. — Может быть, пошлет меня к мадемуазель Шнейдер, чтобы я произвел у нее обыск? — А ты, надеюсь, не найдешь в том чемодане ничего, кроме одежды. Фумель курил сигарету за сигаретой. Он был чем-то взволнован. — Я слышал, что вы ей говорили, господин комиссар, и все понял — Его мать сказала мне: «Мой сын наверняка не оставит меня ни с чем». — Она и мне так же сказала, слово в слово. — Увидишь, судебный следователь Кажу не захочет слишком далеко забираться в это дело. Как только прозвучит фамилия Вильтон… Мегрэ выпил свой грог, не торопясь, маленькими глотками, заплатил, и они вышли. Он решил взять такси. — Хочешь, я тебя подвезу? Куда тебе ехать? — Нет, спасибо. У меня отсюда удобный автобус. Может быть, Фумель, опасаясь, что эта аппетитная дамочка не все хорошо поняла, имел намерения вернуться к ней, чтобы объяснить все более подробно? — Слушай, кусочек меха дикого кота не дает мне покоя… Попробуй, может быть, тебе удастся что-нибудь узнать еще… Мегрэ направился к площади Константен-Пекер, на которой находилась стоянка такси. Глава 8 На набережной Орфевр все были измотаны бессонной ночью — как инспектора, так и арестованные. Приведенные к утру свидетели, внезапно разбуженные, сердились и выходили из себя, ожидая в коридоре своей очереди. Официант из пивной на улице Дофин принес кофе и булочки для работников следственного отдела. Мегрэ вернулся к себе и, не раздеваясь, позвонил в отдел идентификации личности, попросив к телефону Моэрса. Руки всех четырех арестованных подверглись так называемому парафиновому контролю: если бы кто-нибудь из них в последние три-четыре дня пользовался огнестрельным оружием, под кожей ладони у него должны были остаться невидимые глазу частички пороха, даже если бы стрелявший надел перчатки. — Результаты уже готовы? — Минуту назад мне доставили их из лаборатории. — Кто из четырех? — Третий. Мегрэ поискал в списке: под номером «три» фигурировала фамилия, которая была ему нужна. Третьим был Роже Стейб, чех, который в течение какого-то времени работал на той же фабрике на набережной Жавель, что и Жозеф Резон. — Эти результаты надежны? — Совершенно. — А остальные? — Ничего не найдено. Роже Стейб, высокий блондин, держал себя предельно покорно. И теперь еще, засыпаемый вопросами, он сидел напротив инспектора Торранса и отвечал с удивительным безразличием или притворялся, что плохо понимает по-французски. Именно он занимался «мокрой работой» в банде, он должен был обеспечивать отход нападавших всеми доступными способами. Второй, Лубьер, приземистый, мускулистый, волосатый мужчина, хозяин гаража в Пюто. Женат, отец двоих детей, он был родом из Фекампа. Целая группа специалистов занималась обыском в гараже. Обыск на квартире Рене Люссака, так же как и на вилле «прекрасной Розалии», не дал никаких результатов. Среди задержанных Розалия вела себя особенно шумно. Мегрэ слышал ее крики, хотя она находилась довольно далеко, в кабинете инспектора Люка, который ее допрашивал. Затем состоялась очная ставка. Оба официанта из кафе на улице Лафайет были слишком потрясены, чтобы с полной уверенностью утверждать, что человек, которого они видят сейчас, именно тот, которого они видели тогда за столиком незадолго до нападения. Может, это был Фернан, а может быть, и нет. — Теперь у вас в руках уже вся банда? — спросил один из официантов после очной ставки. Ему отвечали, что да, наверняка банда задержана в полном составе, хотя это не совсем соответствовало действительности. Не хватало еще одного человека: не знали, кем был тот шофер, который удрал вместе с участниками нападения на улице Лафайет. Он был, конечно, первоклассным водителем, и сам не принимал участия в нападении, он исполнял важную роль, хотя второстепенную. И о нем — никаких сведений. — Алло! Да, это я, господин прокурор… Нам уже известно, кто из них стрелял: его зовут Роже Стейб.