— Нет. — В котором часу вы услышали шум в соседней комнате? — В шесть утра, когда встала. — Шаги? — Что?.. Она не знала этого слова. Тогда комиссар изобразил, что ходит, и это вызвало у нее приступ смеха. — Да, да... — А вы не видели мужчину? Дверь не открылась? — Это был мужчина? — Сколько человек размещается на седьмом этаже? После каждого вопроса ей требовалось какое-то время, чтобы понять. Было похоже, что она переводит слово за словом, а уже потом улавливает смысл сказанного. Она показала два пальца: — Нас только двое... Я и прислуга из квартиры на пятом этаже. — Мера? — Не знаю, Мера — это справа или слева? — Слева. — Значит, нет... Другие... Те, что уехали с ружьями... Я видела их вчера утром, они садились в машину... — Они уехали с прислугой? — Нет. Но она не приходила ночевать. У нее есть друг... — Значит, прошлой ночью вы были одна на этаже? Это ее рассмешило. Ее все смешило. Она даже не понимала, что только тонкая стенка отделяла ее от человека, который почти наверняка был убийцей. — Одна... Без друга... — Благодарю вас. За стеклянной дверью, завешенной шторой, мелькали какие-то лица, раздавался смех. Он остановился перед привратницкой. Консьержки не было. Ему навстречу вышел мужчина в подтяжках с ребенком на руках; он быстро положил ребенка в колыбель и поторопился представиться: — Полицейский Бонне... Входите, господин комиссар... Жена ушла за покупками... Я ночью дежурил... — Мне просто хотелось ей сказать, что она не ошиблась. Похоже, кто-то действительно входил в дом вчера вечером и остался на ночь... — Его нашли? Где? — Его не нашли, но обнаружены следы в комнате прислуги... Должно быть, он выскользнул сегодня утром, пока ваша жена сражалась с репортерами... — Значит, жена виновата, что... — Да нет же. Если бы не длительные отпуска, которые могли себе позволить многие жильцы этого дома, на седьмом этаже было бы пять или шесть человек и кто-нибудь из них, возможно, столкнулся бы с преступником. Мегрэ поколебался, прежде чем перейти улицу и снова заглянуть в «Трубку», но наконец решился и почти машинально заказал: — Кружку пива... Чуть позже он увидел через витрину, как из дома вышел Торранс, которому надоело наблюдать за работой своего коллеги из лаборатории и которому пришла в голову та же мысль, что и Мегрэ. — Вы здесь, патрон? — Я допрашивал Долорес. — Чего-нибудь добились? Она была, по крайней мере, одета? Торранс до сих пор был горд и счастлив своим открытием. Казалось, он не понимал, почему Мегрэ выглядит озабоченным, каким-то более грузным, чем утром. — Ну, мы ведь за что-то зацепились, не так ли? Знаете, наверху полно следов. Коллега из отдела экспертизы вне себя от радости. Единственная проблема, заведена ли на убийцу карточка? — Я почти уверен, что нет, — сказал Мегрэ, допивая пиво. И в самом деле, через два часа заведующий картотекой дал отрицательный ответ. Отпечатки пальцев, снятые в доме на улице Нотр-Дам-де-Шан, не фигурировали ни в одной из карточек, содержащихся в картотеке лиц, замешанных в какие-либо уголовные истории. Лапуэнт провел вторую половину дня, показывая фотографию Рене Жослена торговцам в квартале, садовым сторожам, тем, кто изо дня в день гулял в Люксембургском саду. Некоторые узнавали его, другие нет... — Он приходил каждое утро, шел неторопливой походкой... — Он смотрел, как играют дети... — Он клал возле себя газеты и, читая их, иногда курил... — Он производил впечатление порядочного человека... Глава 5 Вероятно, всю ночь шел дождь. Мегрэ не знал наверняка, но очень обрадовался, когда, проснувшись, увидел, что на мокром тротуаре отражались тяжелые от дождя тучи с темными краями, а вовсе не легкие розовые облачка, что плыли по небу все предыдущие дни. Ему хотелось поскорее забыть о лете, об отпуске, хотелось, чтобы все вернулось на свои привычные места, и всякий раз, встретив загорелую девушку, идущую легкой походкой в узких облегающих брюках и в сандалиях на босу ногу, — ей уместнее было появиться где-то на пляже, а не на улице Парижа, — он начинал хмуриться. Была суббота. Он сначала решил вновь отправиться на улицу Сен-Готар, чтобы повидать Жуана, хотя и не мог себе объяснить, для чего ему это нужно. Мегрэ хотелось снова увидеть всех, и даже не за тем, чтобы задавать им конкретные вопросы, а чтобы побыть среди них, лучше ощутить атмосферу, в которой жил Рене Жослен. В этом деле явно что-то не клеилось. Было очевидно, что убийца пришел извне, а это расширяло возможности поисков. Хотя так ли уж расширяло? Ясно было одно, оружие взяли из ящика, ключ с гвоздика в кухне, а мужчина, поднявшись на седьмой этаж, не ошибся комнатой. Однако сегодня Мегрэ умышленно отправился на работу пешком, как часто делал, когда хотел дать себе передышку. Воздух стал свежее. Прохожие уже не казались такими загорелыми и вновь обрели обычный, будничный вид. Он пришел на Набережную как раз к утреннему рапорту и, взяв под мышку досье, направился в кабинет начальника, где уже собрались остальные начальники отделов. Каждый докладывал о последних происшествиях. Начальник отдела светской жизни, например, предлагал закрыть один ночной клуб, на который ежедневно ему приходили жалобы. Дарю организовал ночью облаву на Елисейских полях. Теперь три или четыре десятка девиц легкого поведения дожидались решения своей участи в Депо[2]. — Ну а что у вас, Мегрэ? — Я увяз в одном деле, в котором замешаны порядочные люди, — мрачно проворчал он. — А подозреваемые есть? — Пока еще нет. Только отпечатки пальцев, но в нашей картотеке такие не значатся, иначе говоря, это отпечатки пальцев тоже какого-нибудь порядочного гражданина... Ночью совершено еще одно преступление, не просто преступление, а настоящая резня... Занимался этим только что вернувшийся из отпуска Люка. В данный момент он допрашивал у себя в кабинете убийцу, пытался разобраться в его объяснениях. Это произошло между поляками-эмигрантами в убогой лачуге, недалеко от Итальянских ворот. Некто Стефан, чернорабочий, плохо говоривший по-французски, довольно чахлый и тщедушный на вид, фамилию его было просто не выговорить, жил там с женой и четырьмя малолетними детьми. Люка видел женщину до того, как приехала карета «Скорой помощи», и говорил, что она необычайно хороша собой. Она была женой не этого поляка, а его соотечественника, некоего Маевски, вот уже три года работавшего на фермах где-то на севере. Двое старших детей были от Маевски. Что именно произошло между этими людьми три года назад, понять было невозможно. — Он мне ее отдал, — упрямо твердил Стефан. Другой раз он утверждал: — Он мне ее продал... Три года назад тщедушный Стефан занял место своего приятеля в лачуге и в постели красотки жены. Законный муж уехал, казалось, по своей воле. Родилось еще двое детей, и все шестеро жили в одной комнате, как цыгане в повозке.