Тем временем Маевски решил вернуться, и, пока его «заместитель» был на работе, он попросту занял свое прежнее место. О чем говорили мужчины, когда пришел Стефан? Люка пытался уяснить это, но его клиент говорил по-французски примерно так же, как горничная, которую Мегрэ допрашивал накануне. Стефан ушел из дома. Около суток он бродил неподалеку, не сомкнув глаз; он ходил из одного бистро в другое и у какого-то мясника раздобыл отличный нож. Он уверял, что не крал его, и очень горячился по этому поводу. Вероятно, для него это был вопрос чести. Ночью он проник в комнату, где все спали, и четырьмя или пятью ударами ножа убил мужа. Затем бросился на обезумевшую от ужаса женщину, два или три раза ударил ее, но прежде, чем успел ее прикончить, на крики подоспели соседи. Стефан спокойно дал себя арестовать. Мегрэ зашел в кабинет, когда допрос уже подходил к концу. Люка медленно печатал на машинке протокол. Мужчина сидел на стуле и курил сигарету, которую ему только что дали; перед ним стояла пустая кофейная чашка. Соседи явно с ним не церемонились. Воротник рубашки был порван, волосы взлохмачены, лицо в царапинах. Он слушал Люка нахмурившись, напрягаясь, чтобы понять смысл его слов, затем, видимо, размышлял, качая головой из стороны в сторону. — Он мне ее дал, — повторил он, словно это объясняло случившееся. — Он не имел права забирать ее у меня... Казалось, он не видел ничего предосудительного в том, что убил своего бывшего товарища. Он убил бы и женщину, если бы ему не помешали. Интересно, расправился бы он с детьми? На этот вопрос он не ответил, наверное, потому, что сам толком не знал. Он не предусмотрел всех деталей. Решил убить Маевски с женой. Что же касается остального... Мегрэ вернулся в свой кабинет. Его ждало сообщение, что люди с улицы Помп, сидевшие в театре позади мадам Жослен и Вероники, прекрасно помнят обеих. В первом антракте дамы не выходили из зала, а во втором вернулись на свои места задолго до того, как поднялся занавес, и не покидали театр до окончания спектакля. — Чем мне заняться сегодня, патрон? — спросил Лапуэнт. — Тем же, чем вчера днем. Иначе говоря, пройти по пути, который проделывал каждое утро Рене Жослен во время прогулки, и задавать вопросы людям. — Ему наверняка приходилось с кем-нибудь разговаривать. Попробуй еще раз, в то же самое время, что и он... У тебя есть вторая фотография? Дай-ка ее сюда. На всякий случай Мегрэ положил фотографию себе в карман. Потом сел в автобус, следовавший по направлению к Монпарнасу. Ему пришлось погасить трубку, так как автобус был без открытой площадки. Мегрэ было необходимо поддерживать связь с улицей Нотр-Дам-де-Шан. Злые языки утверждали, что комиссар старается все делать сам, даже вести утомительную слежку, словно он не доверяет своим инспекторам. Им просто невдомек, что ему во что бы то ни стало нужно понять, как живут люди, с которыми ему пришлось столкнуться, поставить себя на их место. Если бы он мог, то обязательно обосновался бы в квартире Жосленов, сел бы за стол с обеими женщинами, возможно, проводил бы Веронику до дому, чтобы посмотреть, как она держится с мужем и детьми. Ему хотелось самому совершить ту же прогулку, которую совершал по утрам Жослен, посмотреть на все его глазами, посидеть на тех же скамейках. В этот час консьержка обычно стерилизовала рожки и потому надевала белый передник. — Только что привезли тело, — сказала она, еще не оправившись от волнения. — Дочь наверху? — Да, уже с полчаса. Ее подвез муж. — А сам он поднялся в квартиру? — Нет. Похоже, спешил. — Больше в квартире нет никого? — Там сейчас служащие похоронного бюро. Они уже принесли все необходимое, чтобы установить гроб с покойным. — Мадам Жослен ночевала одна? — Нет. Около восьми вечера зять привел к ней даму средних лет. Она несла с собой чемоданчик. Наверное, медицинская сестра или сиделка. Она осталась с мадам Жослен. Мадам Маню явилась сегодня в семь утра, как обычно, а сейчас ушла за покупками. Он задал новый вопрос, хотя не был уверен в том, что уже не спрашивал об этом. Этот вопрос его очень беспокоил. — Вы не замечали, особенно в последнее время, никто не стоял около вашего дома, поджидая кого-нибудь из жильцов? Она покачала головой. — А мадам Жослен не принимала гостей в отсутствие мужа? — По крайней мере, ни разу за те шесть лет, что я здесь работаю. — А ее муж? Он ведь часто бывал днем один? Никто не приходил к нему? Или может быть, он сам ненадолго спускался? — Нет... Не замечала... Я бы обязательно обратила внимание... Ведь если не происходит ничего необычного, на такие вещи внимания не обращаешь, это и в голову не приходит. Я обращала на Жосленов не больше внимания, чем на других жильцов, скорее даже меньше, чем на остальных, поскольку они мне хлопот не доставляли. — Не помните, с какой стороны возвращался месье Жослен? — По-разному. То со стороны Люксембургского сада, то со стороны перекрестка бульвара Монпарнас и улицы Вавен... Ведь он же не автомат, правда? — Он всегда был один? — Всегда. — А доктор больше не приходил? — Он заходил вчера в конце дня и долго сидел там. И его тоже Мегрэ повидал бы снова. Ему казалось, что буквально у каждого можно узнать что-то важное. Мегрэ не подозревал никого в сознательной лжи, но был уверен, что умышленно или нет, они утаивают от него часть истины. Особенно мадам Жослен. Ни на минуту ее не отпускало внутреннее напряжение. Чувствовалось, что она продумывает каждое слово, пытаясь заранее угадать вопрос комиссара и подготовить ответ. — Благодарю вас, мадам Бонне. Как ребенок? Спал ночью? — Просыпался только один раз и сразу же заснул. Странно, что в ту ночь он так нервничал, словно ощущал, будто что-то происходит. Было половина одиннадцатого утра. Вероятно, Лапуэнт задавал вопросы гуляющим в Люксембургском саду, показывая фотографию. А те внимательно рассматривали ее и с серьезным видом отрицательно качали головой. Мегрэ решил сам попытать счастья на бульваре Монпарнас, затем, возможно, на бульваре Сен-Мишель. Для начала он заглянул в небольшой бар, где накануне выпил три кружки пива. Гарсон сразу же спросил у него, как у старого клиента: — Вам то же самое? Он кивнул не задумываясь, хотя пива ему не хотелось. — Вы знали месье Жослена? — Я не знал его по фамилии, но, когда увидел фотографию в газете, сразу же вспомнил. Раньше у него была собака, старая немецкая овчарка, еле двигавшаяся из-за ревматизма. Она всегда шла за ним следом, понурив голову. Это было лет эдак семь-восемь назад... А работаю я здесь уже пятнадцать. — А что стало с собакой? — Наверное, умерла от старости. По-моему, это была собака барышни. Я и ее прекрасно помню... — Вам не случалось видеть месье Жослена в обществе какого-нибудь мужчины? Или может быть, кто-нибудь ждал его у входа? — Нет... Ведь знал я его только с виду... Он у нас никогда не бывал... Как-то утром я шел по бульвару Сен-Мишель и видел, как он выходил из тотализатора... Это меня удивило... По воскресеньям я сам немного пробую счастья на бегах, но чтоб такой человек, как он... Странно... — Вы видели его выходящим из тотализатора только в тот раз? — Да... Ведь я редко бываю на улице в такое время... — Благодарю вас. Рядом находилась бакалейная лавка, Мегрэ зашел и туда. — Вы знаете этого человека? — Разумеется. Это месье Жослен. — Он часто бывал у вас? — Не он. Его жена. Она наша постоянная клиентка вот уже пятнадцать лет. — Она всегда сама ходила за покупками? — Она оставляет заказ. А продукты мы доставляем ей чуть позже. Несколько раз приходила служанка... А еще раньше изредка забегала дочь... — А вы никогда не видели ее вместе с мужчиной?