Пока что только этот факт не вызывал у него сомнений. И еще он твердо знал, что какой-то человек почти что тайком встречался с бывшим владельцем картонажной фабрики в том же самом кафе, где потом у него было свидание с мадам Жослен. Другими словами, муж и жена что-то скрывали друг от друга. Что-то было связано с одним и тем же человеком. — Не представляю, кто бы это мог быть... Простите, что не в силах вам помочь... Мне пора к жене и детям... Тем временем в зал вошел Лапуэнт с плоским пакетом под мышкой и стал искать глазами Мегрэ. — Жуан в конторе? — Нет. И дома его тоже нет. Они уехали на выходные к какой-то родственнице за город... Я пообещал сторожу вернуть фотографию сегодня же, поэтому он не слишком возражал... Мегрэ подозвал официанта и вытащил фотографию: — Узнаете кого-нибудь? Официант снова водрузил очки и пробежал глазами череду лиц: — Разумеется, месье Жослен в центре... На фотографии он толще того человека, которого я видел здесь несколько дней назад, но это все равно он... — А другие?.. Те, кто стоят справа и слева от него? Эмиль покачал головой: — Нет. Ни разу их не видел... Узнаю только его... — Что будешь пить? — спросил Мегрэ у Лапуэнта. — Все равно... — Он посмотрел на рюмку доктора, на дне которой темнела красноватая жидкость. — Это порто?.. Официант, мне то же самое. — А вам, господин комиссар? — Больше ничего... спасибо... Думаю, мы здесь и перекусим... Ему не хотелось ехать обедать на бульвар Ришар-Ленуар, и чуть позже они перешли в зал, где подавали обеды. — Она ничего не скажет, — ворчал Мегрэ, заказав себе овощной суп. — Даже если я вызову ее на набережную Орфевр, она все равно будет молчать... Он сердился на мадам Жослен, но в то же время жалел ее. Внезапно потеряв мужа при драматических обстоятельствах, перевернувших ее жизнь, она со дня на день должна была остаться одна в слишком большой для нее квартире, а тут еще полиция из-за чего-то ополчилась на нее. Какую тайну стремилась она скрыть во что бы то ни стало? В конце концов, каждый имеет право на личную жизнь, на собственные тайны, но лишь до того дня, когда случается нечто драматическое, и тогда уже в это вмешивается государство. — Как вы собираетесь действовать, патрон? — Не знаю... Разумеется, отыскать этого человека... Это не вор... Если это он пришел в тот вечер убить Жослена, должно быть, у него были на то, по его разумению, веские причины... Консьержка ничего не знает... За шесть лет, что она работает в этом доме, она ни разу не заметила какого-нибудь подозрительного посетителя... Возможно, это связано с еще более давними временами... Кажется, она упомянула, что бывшая консьержка, ее тетка, где-то доживает свой век... Не помню, где именно... Узнай у нее, разыщи эту женщину и допроси. — А если она сейчас живет у черта на куличках? Где-нибудь в провинции? — Что ж, дело стоит того, чтобы поехать туда или попросить местную полицию переговорить с ней... Разве что кто-то здесь, в Париже, наконец заговорит. Теперь Лапуэнт отправился под мелким пронизывающим дождем, держа под мышкой застекленную фотографию. Тем временем Мегрэ ехал в такси на бульвар Брюн. Дом, в котором жили Фабры, был именно таким, как он себе представлял: большое унылое здание, построенное всего несколько лет назад, но уже порядком облупившееся. — Доктор Фабр. На пятом слева. На двери медная табличка... Если вы к мадам Фабр, то она только что вышла... Наверное, поехала к матери разослать наконец извещения о смерти. Он неподвижно стоял в слишком тесной для него кабине лифта, затем отыскал нужную дверь и нажал на кнопку звонка. Невысокого роста горничная, открывшая ему дверь, сразу же по привычке посмотрела вниз, словно ища глазами ребенка. — Вы к кому? — К доктору Фабру. — Сейчас он принимает больных. — Будьте добры, передайте ему мою визитную карточку. Я надолго его не задержу. — Пожалуйста, сюда... Она открыла дверь приемной, где сидело с полдюжины мамаш и детей всех возрастов. Все, как один, посмотрели на него. Он опустился на стул, испытывая некоторую неловкость. На полу были разбросаны кубики, на столе лежали книжки с картинками. Одна из женщин качала на руках младенца, ставшего почти фиолетовым от крика, и непрерывно поглядывала на дверь кабинета. Мегрэ догадывался, что они думают: «Неужели он вызовет его без очереди?» Но в его присутствии они молчали. Ожидание длилось около десяти минут, и, когда доктор открыл наконец дверь кабинета, он сразу же обратился к комиссару. Фабр был в очках с толстыми стеклами, за которыми был еще заметнее усталый взгляд. — Входите... Простите, что не могу уделить вам много времени... Вы не к жене? Она у матери. — Знаю. — Садитесь. В кабинете стояли детские весы, застекленный шкафчик с никелированными инструментами и нечто вроде мягкой кушетки, накрытой простыней и клеенкой. На письменном столе были беспорядочно свалены бумаги, а стопки книг лежали на камине и даже на полу в углу комнаты. — Слушаю вас. — Простите, что беспокою в разгар приема, но я хотел поговорить с вами без свидетелей. Фабр нахмурил брови. — Почему без свидетелей? — спросил он. — По правде сказать, не знаю. Я нахожусь в довольно затруднительном положении, и мне казалось, что вы сможете мне помочь... Вы регулярно бываете в доме родителей жены... Знаете их друзей... — У них очень мало друзей... — Не доводилось ли вам встречать у них в доме темноволосого мужчину лет сорока, приятной наружности? — А о ком идет речь? Было похоже, что и он занял оборонительную позицию. — Не знаю. У меня есть причины считать, что и ваш тесть, и ваша теща были знакомы с человеком, который соответствует этому схематическому описанию. Доктор через очки устремил взгляд на какую-то точку в пространстве, и Мегрэ, дав ему некоторое время на раздумье, наконец вышел из терпения: — Ну, так что? Фабр снова очнулся ото сна: — Что? Что вы хотите узнать? — Вы его знаете? — Я не знаю, о ком вы говорите. Чаще всего я ходил к ним по вечерам, и мы проводили время вдвоем с тестем, пока женщины ходили в театр. — И все-таки вы должны знать их друзей. — Некоторых... Но не всех... — Я думал, что они редко принимали гостей. — Да, очень редко... Это было невыносимо. Он без конца отводил взгляд, лишь бы не встречаться глазами с комиссаром. Было похоже, что для доктора этот разговор — тяжкое испытание. — Моя жена гораздо чаще, чем я, бывала у родителей... Теща приходила к нам почти ежедневно... Я в это время либо бывал в больнице, либо принимал здесь... — Вам известно, что месье Жослен играл на скачках? — Нет. Я считал, что днем он редко выходит из дому. — Он играл на тотализаторе... — А! — Похоже, что его жена тоже не знала об этом. Выходит, он не всем с ней делился... — А с какой стати он стал бы говорить со мной? Я ведь прихожусь ему только зятем. — Со своей стороны, мадам Жослен тоже что-то скрывала от мужа.