— Да. Пока следствие ведут его коллеги из восемнадцатого района. Мегрэ маленькими глотками пил горячий кофе, не испытывая обычного удовольствия. — Я решил, что вы непременно захотите поговорить с ним, если он придет в сознание. Машина внизу. — Что известно о нападении? — Почти ничего. Не знают даже, что он делал на авеню Жюно. Консьержка услышала выстрелы и позвонила в полицию. Одна пуля пробила в ее комнате ставень, разбила стекло и застряла в стене над кроватью. — Сейчас оденусь… Мегрэ прошел в ванную. Мадам Мегрэ накрывала стол для завтрака, а Лапуэнт, сняв пальто, поджидал комиссара. Инспектор Лоньон не был сотрудником Центрального управления уголовной полиции на Кэ-дез-Орфевр, хотя давно мечтал попасть туда. Мегрэ хорошо знал его — им нередко приходилось работать вместе, когда в 18-м районе случалось что-нибудь серьезное. Коллеги считали его типичным обывателем. Он был одним из двадцати участковых инспекторов уголовной полиции, сидевших в районной мэрии на Монмартре, на углу улиц Гонкур и Монсени. За угрюмый, неприветливый вид некоторые за глаза называла его Ворчуном, но для Мегрэ он был просто Невезучий. И действительно, казалось, что бедняга Лоньон притягивает к себе все беды, как магнитом. Маленький, щуплый, постоянно простуженный, он вечно ходил с красным носом и слезящимися, как у пьяницы, глазами. На самом же деле он, пожалуй, был первый трезвенник на всю полицию. Бог наградил его вдобавок больной женой, которая едва добиралась от кровати до кресла у окна. Горемыке Лоньону после работы приходилось еще заниматься хозяйством: ходить за продуктами и готовить обед. Самое большое, что он мог себе позволить, — нанять раз в неделю поденщицу для генеральной уборки. Четыре раза он сдавал конкурсный экзамен на должность инспектора Центральной уголовной полиции и всякий раз проваливался на пустяковых вопросах, хотя и был мастером своего дела. В работе Лоньон чем-то напоминал охотничью собаку, которая, напав на след, уже не сходит с него до конца. Неутомимый и неподкупный, он обладал редкой интуицией и мог, что называется, учуять неладное, мельком взглянув на случайного прохожего. — Есть надежда, что он выживет? — В клинике говорят: процентов на тридцать. Для человека с репутацией неудачника это совсем немного. — Он сказал что-нибудь? — спросил Мегрэ. Мадам Мегрэ принесла из прихожей пакет с рогаликами, который рассыльный из булочной только что положил у дверей, и все трое уселись за стол. — Ребята из восемнадцатого ничего не говорили, а я не стал спрашивать… Комплексом неполноценности страдал не один Лоньон. Большинство участковых инспекторов завидовали служащим Большого Дома — как они называли Кэ-дез-Орфевр, и терпеть не могли, когда начальство забирало у них из-под носа интересное дело, которое потом шло в газетах под аршинными заголовками. — Идем, — вздохнул Мегрэ, надевая еще не просохшее за ночь пальто. Поймав взгляд жены, он сразу понял, что та хочет ему что-то сказать и что думают они об одном и том же. — Ты вернешься к завтраку? — Вряд ли. — Тогда, может быть… Она подумала о мадам Лоньон, беспомощной в своей осиротевшей квартире. — Одевайся быстрей! Мы подбросим тебя к площади Константин-Пекер. Вот уже лет двадцать Лоньоны жили там в красном кирпичном доме с каймой из желтых кирпичей вокруг окон. Номер дома Мегрэ никак не мог запомнить. Машина выехала на улицу Коленкур на Монмартре. — Здесь… — сказал Мегрэ. — Позвонишь мне на работу. Я, наверное, буду там около двенадцати. Итак, одно дело сделано, а о другом, в котором предстояло разобраться, Мегрэ пока ничего не знал. Лоньон ему нравился, и в своих докладах Мегрэ не упускал случая подчеркнуть его заслуги, а иногда и приписать ему свои. Но тщетно — инспектору все равно не везло. — Первым делом в Биша, — сказал он Лапуэнту. Лестница. Коридоры. За открытыми дверьми палат — ряды больничных коек. Прикованные к постели люди провожали взглядом пришедших. Сначала им неправильно указали дорогу — пришлось во второй раз спускаться во двор, затем снова подняться по другой лестнице. Наконец, перед дверью с табличкой «Операционная», они увидели Креака, одного из инспекторов 18-го района с незажженной сигаретой во рту. — Трубку-то лучше погасить, господин комиссар. Есть у них здесь одна серьезная дама — сущий дракон. Хотел я закурить, так она меня в два счета выставила за дверь. — Его все еще оперируют? Было без четверти девять. — Начали около четырех! — Что слышно? По коридору сновали санитарки с тазами, кувшинами и подносами. На подносах среди склянок и пробирок громоздились блестящие никелем инструменты. — Ничего… Я сунулся было в эту вот дверь, налево, но старуха… Это был кабинет старшей медсестры — дракона, как окрестил ее Креак. Мегрэ постучал. В ответ послышалось неприветливое «Войдите». — В чем дело? — Извините за беспокойство, сударыня. Я комиссар уголовной полиции…. Холодный взгляд женщины, казалось, говорил: ну и что? — Я хотел бы узнать о состоянии инспектора, которого сейчас оперируют… — Прооперируют, тогда и узнаете! Пока он жив, ведь профессор еще в операционной… — Говорил ли он, когда его привезли? Она посмотрела на него, как на дурачка. — Он с ведро крови потерял, нужно было срочно переливать! — Как по-вашему, когда он придет в сознание? — Спросите об этом профессора! — Я был бы вам очень признателен, мадам, если бы вы поместили больного в отдельную палату. Это очень важно. Около него будет дежурить инспектор… В этот момент дверь операционной отворилась, и в коридор вышел мужчина в белой шапочке и забрызганном кровью фартуке поверх халата. — Господин профессор, этот человек… — Комиссар Мегрэ… — представился Мегрэ. — Очень рад… — Он еще жив? — Пока да… Надеюсь, он выкарабкается, если не будет осложнений. Пот ручьями струился по лбу профессора, а взгляд выдавал крайнюю усталость. — И вот еще что… Совершенно необходимо поместить его в отдельную палату… — Мадам Драсс, распорядитесь! Прошу извинить. Размашистым шагом он прошел в свой кабинет. Дверь операционной снова отворилась, и санитар выкатил носилки, на которых под простыней угадывались очертания человеческого тела. Была видна только верхняя часть осунувшегося, помертвевшего лица. Мегрэ с трудом узнал Лоньона. — Бернар, поместите больного в двести восемнадцатую палату. — Слушаюсь, мадам. Она пошла за санитаром, Мегрэ, Лапуэнт и Креак последовали за ней. Тусклый свет падал из высоких окон на скорбную процессию, которая медленно тянулась по коридору. Они проходили мимо ровных рядов больничных коек. Все было как в страшном сне. Их догнал студент-практикант, вышедший из операционной. — Вы его родственник? — спросил он Мегрэ. — Нет, я комиссар Мегрэ.