— Откуда мне знать? В газете ничего не пишут о подробностях преступления. Полагаю, самоубийство можно исключить? — Почему вы спросили? У графа были причины покончить с собой? — Я не вижу ни единой, но никогда нельзя угадать, что у человека на уме. — Вы его знали? — Когда я был ребенком, мать как-то показала мне его. Потом мы встречались в свете. — Вы говорили с ним? — Никогда. — Вы были на него в обиде? — С какой стати? Он тоже искренне удивлялся подобным вопросам. У него тоже был вид честного человека, которому нечего скрывать. — Всю свою жизнь мать питала к нему некую мистическую любовь, которой не приходилось стыдиться. Мой отец первый улыбался, слыша об этом; даже бывал чуточку растроган. — Когда вы приехали из Нормандии? — В воскресенье после полудня. На прошлой неделе, после несчастного случая с отцом, я приезжал один, но потом уехал снова, видя, что жизнь его вне опасности. В воскресенье, когда мать позвонила мне и сказала, что он умер от приступа уремии, я был поражен. — Вы поехали всей семьей? — Нет. Жена и дети прибыли только в понедельник. Кроме, разумеется, старшего сына, который учится в школе. — Ваша мать говорила с вами о Сент-Илере? — Что вы имеете в виду? — Мой вопрос, может быть, покажется смешным. Сказала ли она вам в какой-то определенный момент, что собирается выйти замуж за графа? — Излишне было бы говорить об этом. Я уже давно знал, что, если отец умрет раньше матери, этот брак состоится. — Вы никогда не вели такую же светскую жизнь, как ваш отец? Вопрос, казалось, удивил его, и он задумался, прежде чем ответить. — Кажется, я начинаю понимать, к чему вы клоните. Вы видели в журналах фотографии отца и матери, когда они прибывали с визитом к какому-нибудь европейскому двору, присутствовали на великосветской свадьбе или помолвке. Я, естественно, принимал участие в подобных церемониях в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет. Последнюю дату я назвал весьма приблизительно. Потом я женился и уехал в деревню. Мать говорила вам, что я закончил Сельскохозяйственный институт в Гриньоне? Отец отписал мне одно из своих имений в Нормандии, там я и живу со всей семьей. Вы именно это хотели узнать? — Вы кого-нибудь подозреваете? — В убийстве Сент-Илера? Мегрэ показалось, что губы его собеседника слегка дрогнули, но он не осмелился бы это утверждать. — Нет. Подобные подозрения лучше держать при себе. — И все же у вас есть какое-то предположение? — Оно совершенно несостоятельно, и я предпочитаю о нем умолчать. — Вы подумали о ком-то, чья жизнь изменилась бы со смертью вашего отца? Филипп де В. потупил взгляд, затем снова посмотрел на Мегрэ: — Одна мысль пришла мне в голову, но я не стал задерживаться на ней. Я столько слышал о Жакетте и ее преданности… — Он, казалось, был недоволен тем оборотом, который принимал разговор. — Мне не хотелось бы показаться нелюбезным, но я должен попрощаться с домашними: желательно, чтобы они доехали до темноты. — Вы остаетесь на какое-то время в Париже? — До завтрашнего вечера. — Будете жить на площади Вандом? — Мать сказала вам? — Да. Для очистки совести я должен задать вам последний вопрос, прошу на меня не обижаться. Я был вынужден задать его также и вашей матери. — Где я был вчера вечером, я полагаю? В котором часу? — Положим, от десяти до полуночи. — Немалый промежуток времени. Погодите! Я ужинал здесь, с матерью. — Наедине? — Да. Я ушел где-то в половине десятого, когда явился аббат Гож, к которому я не питаю особой симпатии. Затем я поехал в гостиницу, обнять жену и детей. Наступило молчание. Филипп де В. глядел прямо перед собой, явно смущенный, не решаясь продолжать. — Потом я вышел подышать свежим воздухом на Елисейские поля… — Вы гуляли там до полуночи? — Нет. На этот раз он заглянул Мегрэ прямо в лицо с несколько пристыженной улыбкой. — Вам это покажется странным, особенно если учесть, что я в трауре. Но для меня это нечто вроде традиции. В Женту меня слишком хорошо знают, чтобы я мог позволить себе какие-либо похождения: мне это и в голову не приходит. Может, виной всему воспоминания молодости? Всякий раз, когда я бываю в Париже, я имею обыкновение проводить пару часов с хорошенькой женщиной. А поскольку я не желаю, чтобы это имело продолжение и как-то осложнило мою жизнь, то и удовлетворяюсь… Он неопределенно махнул рукой. — Всегда на Елисейских полях? — уточнил Мегрэ. — Я бы никогда не признался в этом жене: она бы не поняла. Для нее существует только определенный круг… — Как девичья фамилия вашей жены? — Ирен де Маршанжи… Могу добавить, если это вам окажется полезным, что моя вчерашняя подружка — темноволосая, не очень высокая, одета в светло-зеленое платье, над грудью — родимое пятно. Кажется, над левой грудью, но я не вполне уверен. — Вы пошли к ней? — Думаю, девушка живет в гостинице на улице Берри, куда она меня привела: в шкафу висели ее платья, а в ванной лежали личные вещи. Мегрэ улыбнулся: — Простите мою настойчивость, вы проявили массу терпения. — Вы убедились, что я тут ни при чем? Сюда! Вам придется спуститься без меня: я так тороплюсь… — Он взглянул на часы и протянул комиссару руку. — Удачи вам! Во дворе шофер дожидался около лимузина, мотор которого еле слышно рокотал. Через пять минут Мегрэ, как пловец в морскую пучину, бросился в густую вонь какого-то бистро и заказал себе кружку пива. Глава 6 Мегрэ разбудил солнечный луч, проникший сквозь жалюзи, и жестом, который после стольких лет сделался машинальным, он протянул руку туда, где обычно спала жена. Простыни еще хранили ее тепло. Из кухни доносился аромат свежесмолотого кофе и клокотание закипающей воды. Здесь, как и на аристократической улице Варенн, птицы щебетали на ветвях, хотя и не так близко от окон, и Мегрэ ощущал во всем теле блаженную истому, к которой примешивалось, правда, какое-то смутное, неприятное ощущение. Ночь он провел беспокойно. Ему постоянно что-то снилось, и, насколько комиссар мог припомнить, он по крайней мере единожды проснулся в холодном поту. И разве жена не уговаривала его тихим голосом, протягивая стакан воды? Припомнить сон оказалось нелегко. Разные сюжеты перепутались, и он без конца терял нить. Но о чем бы ни шла речь, он, Мегрэ, всегда оказывался в унизительном положении. Ярче всего вспоминалась одна картина: какой-то дом, похожий на особняк В., более обширный, но не такой роскошный. Он напоминал то ли монастырь, то ли министерство, с бесконечными коридорами и бесчисленными дверьми.