— Шесть лет тому назад, два года спустя после смерти мадам Марсель. — Простите, кто была эта мадам Марсель? — Жена месье Леонара. — Итак, значит, шесть лет тому назад Арман Ляшом женился на Полет… Полет, как дальше? — Полет Зюбер. — У нее было состояние? — Очень большое. — Ее родители живы? — Ее отец умер пять месяцев назад, она была его единственной дочерью. Что же касается матери, то она ее не знала. — Кто был Зюбер? Это имя, несомненно, было знакомо Мегрэ, почему-то ему казалось, что он слышал его в криминальной полиции. — Фредерик Зюберский, называвший себя Зюбером, торговал кожей. — У него были какие-то неприятности с полицией, не так ли? — Налоговый инспектор одно время буквально гонялся за ним. И кое в чем он был замешан во время войны… Вспомнил! Зюберский, называвший себя Зюбером, одно время пользовался широкой известностью. Он начал свою карьеру с того, что ездил на тележке по деревням и собирал у крестьян необработанные шкуры, затем он обзавелся складом — как раз в Иври, недалеко от дома Ляшомов. Еще до войны состояние его считалось значительным. К тому времени у него было довольно много грузовиков и многочисленные склады в провинции. Позднее, спустя два-три года после освобождения, ходили слухи, что он сколотил себе огромное состояние во время оккупации, и поговаривали о его скором аресте. То, что газеты так много писали о нем, можно в большой степени отнести за счет живописности этой фигуры. Зюбер был простак, плохо скроенный, плохо одетый, говорящий по-французски с сильным акцентом, почти безграмотный. Он ворочал миллионами, некоторые утверждали, что даже миллиардами, и еще поговаривали, что в действительности он лично или через подставных лиц имел монополию на все кожевенное сырье. Сам Мегрэ не занимался делом Зюбера, оно проходило через финансовый отдел. В конце концов об этом деле перестали говорить, и комиссар не знал, как оно кончилось. — Отчего умер Зюбер? — От рака, его оперировали в клинике Сент-Жозеф. — Если я вас правильно понял, фирма Ляшом продолжает еще кое-как существовать благодаря его деньгам? — Вступая в брак, мадам Полет принесла значительное приданое… — Которое она целиком вложила в кондитерскую фабрику Ляшомов? — В большей или меньшей степени. Скажем, что к ее помощи прибегали каждый раз, когда это было необходимо. — А затем, когда это приданое было истрачено? Оно ведь было быстро истрачено? — Да. — Так что же предприняли, тогда? — Мадам Полет отправлялась к своему отцу… — А он не приезжал сюда сам? — Я его здесь ни разу не видел. Если он и бывал в доме, то по вечерам, в квартире хозяев, но я в этом не вполне уверен. — Я, право, не понимаю, господин комиссар, чего вы добиваетесь, — снова запротестовал адвокат. Следователь же казался весьма заинтересованным, и в его светлых глазах появились лукавые огоньки. — Я и сам этого не знаю, — признался Мегрэ. — Понимаете, метр, в начале расследования продвигаешься в полной темноте, и поэтому можно идти только ощупью. Итак, Фредерик Зюбер выдал замуж свою единственную дочь за младшего сына Ляшомов, Армана, и дал ей значительное придание. Вы не знаете сумму? — Я протестую. Это снова, сказал Радель, который просто не мог усидеть на месте. — Хорошо. Я не настаиваю. Кондитерские изделия поглотили приданое. Затем периодически Полет посылала к отцу, которого не принимали в доме… — Месье Брэм этого не говорил. — Хорошо, я делаю поправку… Которого не принимали или же который не был близким другом семьи… Затем папаша Зюбер выкидывал им подачку. Вульгарность Мегрэ была выражением протеста против навязанного ему присутствия молодого следователя и адвоката. — Потом Зюбер скончался. Ляшомы присутствовали при его погребении? Месье Брэм слабо улыбнулся. — Это меня не касается… — А вы сами были на похоронах? — Нет. — Я полагаю, что существует свадебный контракт. Такая старая лиса, как Зюбер, не мог бы… — Они поженились по свадебному контракту, предусматривающему раздельное владение имуществом. — И Полет Ляшом несколько месяцев назад получила наследство после смерти отца? Так? — Да, так. — Таким образом, теперь она оплачивает все расходы? Это к ней надо обращаться, когда в кассе нет денег, а нужно рассчитываться с поставщиками и выдавать жалованье рабочим? Радель, навязчивый как муха, снова вмешался: — Я не знаю, куда вас все это приведет… — Я сам не знаю, метр. Но я также не знаю, куда меня приведет, если я начну разыскивать по всему Парижу настолько глупого грабителя, что он способен влезть в дом, где нет никаких денег, воспользовавшись при этом огромной тяжелой лестницей и разбив окно, в то время как под этим самым окном, на первом этаже, есть застекленная дверь. И все это он проделывает для того, чтобы проникнуть в комнату спящего человека, убить его из оглушительно стреляющего револьвера и завладеть почти пустым бумажником. — Откуда вы знаете? Может быть, все было совсем иначе. — Действительно! Мадам Ляшом могла вчера вечером вручить месье Леонару определенную сумму. Но все-таки не надо забывать, что здесь, в кабинете, стоит этот монументальный сейф. Открыть его мог бы ребенок, но к нему даже не прикоснулись! Я должен напомнить, что в момент преступления в доме находилось по меньшей мере шесть человек… — Случались ограбления еще более загадочные. — Согласен. Но чтобы проникнуть во двор, в котором находилась лестница, надо было перелезть через ограду высотой три с половиной метра, если я верно заметил. И наконец, в нескольких шагах от комнаты, где раздался выстрел, спали два человека, которые ничего не слышали. — Дом находится в непосредственной близости от железной дороги, по которой беспрерывно идут поезда. — Я этого не отрицаю, месье Радель, моя профессия заключается в поисках истины, и я ее ищу. Само ваше присутствие могло бы подсказать мне, что искать эту истину нужно недалеко, ибо редко случается, чтобы родственники убитого вызывали адвоката прежде, чем полиция успеет их допросить. Я задам вам вопрос, на который вы, конечно, не ответите. Арман Ляшом при мне позвонил вам, чтобы вызвать вас сюда. Где вы живете, метр? — На площади Одеон. В двух шагах отсюда. — Действительно, вы приехали через десять минут. Вы не проявили особого удивления и задали очень мало вопросов. Можете ли вы утверждать, что вы не были в курсе дела раньше нас? Не было ли вам уже известно, о том, что произошло сегодня ночью? — Я решительно протестую против… — Против чего? Как вы сами понимаете, я не обвиняю вас в том, что сегодня ночью вы проникли в этот дом через окно. Я только думаю, не позвонили ли вам первый раз рано утром, чтобы поставить вас в известность о случившемся и спросить вашего совета? — Я вынужден проявить максимальное самообладание, чтобы в присутствии господина следователя не указать на то, к каким последствиям может привести подобное обвинение. — Это не обвинение, метр, а простой вопрос. Если вам угодно, вопрос, который я задал самому себе. Мегрэ был крайне раздражен. — Что касается вас, месье Брэм, я вам весьма благодарен. Мне, конечно, придется вернуться сюда и задать вам еще несколько вопросов. Господин следователь сам решит, нужно ли опечатать кабинет. — А вы как считаете? Анжело предоставлял Мегрэ решать все самому. — Я не считаю, что это необходимо. После того, что нам сообщил месье Брэм, вряд ли документы и бухгалтерские книги откроют что-либо новое.