— Вы не приняли вашего обычного снотворного? — Нет. Я не посмела… В конце концов я все-таки легла, положив рядом пистолет, решив не засыпать. Я лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к шорохам спящего дома… — Вы слышали, как он вошел? — Прошло не меньше часа… Кажется, я ненадолго задремала. Потом я услышала скрип паркета в коридоре… Я села на кровати… — Ваша дверь не была заперта на ключ? — Ключа не было, так же как и в других дверях этого дома, и потом — замок был уже очень давно сломан… Мне показалось, что кто-то поворачивает ручку двери, и тогда я осторожно встала и прижалась к стенке недалеко от кровати. — В коридоре горел свет? — Нет. Кто-то вошел. Я ничего не видела в темноте. Я боялась слишком рано стрелять, уверенная в том, что, если я промахнусь… Она не могла больше сидеть и продолжала свой рассказ стоя, обращаясь к Мегрэ, а не к следователю. — Я почувствовала чье-то дыхание. Чужое тело почти задело меня. Я уверена, что его рука поднялась, чтобы ударить то место на подушке, где должна была находиться голова. И тогда, не отдавая себе отчета, я нажала курок… Мегрэ нахмурился. Внезапно, не обращая внимания на субординацию, он произнес: — Разрешите, господин следователь? И, не дожидаясь ответа: — Кто зажег лампу? — Не я. Я не могу вспомнить. Я бросилась в коридор, сама не зная, куда бежать… Конечно, я бы выскочила в одной рубашке на улицу… — На кого вы натолкнулись? — На моего мужа… Должно быть, это он зажег лампу. — Он был совершенно одет? Она смотрела на него широко открытыми глазами. Сделав усилие, чтобы восстановить в памяти эту картину, она пробормотала: — Да. Но тогда меня это не удивило… — Что было дальше? — Должно быть, я закричала… Я помню, что я открыла рот, чтобы закричать… Потом я потеряла сознание… А потом, позже, начался весь этот кошмар… Сверху спустился мой свекор… Катрин тоже… Она больше всех говорила… Я слышала, как она заставила Жан-Поля вернуться в его комнату... Я видела, как Арман вышел из моей комнаты с огромным гаечным ключом… — С тем ключом, которым Леонар пытался вас убить? — Наверное… Они приказали мне замолчать, перестать плакать… — Кто они? — Мой свекор… И эта ведьма Катрин… В особенности она!.. Это она вымыла полы и помогла Арману перенести тело… И она же заметила пятна крови на моей простыне, потому что Леонар упал поперек раскрытой постели… — Они были поражены тем, что случилось? — спросил, в свою очередь, следователь. — Я не могу этого сказать… Они были подавлены, но не удивлены… Следователь продолжал: — Именно тогда они занялись лестницей и оконным стеклом? — Нет. Мегрэ снова вмешался: — Не забывайте, господин следователь, что около десяти часов вечера видели кого-то, очевидно Леонара, разбивающего бутылочные осколки на стене… В это же самое время они перетаскивали лестницу, смазывали мылом оконное стекло… Она вздохнула: — Я тоже так думаю… Радель снова начал: — Вы видите, господа, что моя клиентка…. — Минутку! Следователь заговорил сухо и строго: — Кто велел вам молчать и делать вид, что произошло ограбление? — Никто в частности. — Боюсь, что я вас не понимаю. Черт побери! Его напичкали теориями, и теперь он хотел, чтобы истина подчинялась этим теориям и подходила бы под ту или иную категорию. Полет ответила, не заботясь о том, что она восстанавливает против себя чиновника: — Сразу видно, что вы сами не пережили этой ночи!.. Я уже не понимала больше, что реально и что нереально… Я вспоминаю, например, хотя и не уверена, что это было в действительности, как Катрин визжала: «Окна!» Потому что вначале повсюду зажгли свет. На окнах нет ставен, только занавески, которые не задергиваются плотно. Она везде погасила свет… И она же нашла карманный фонарик, кажется, на кухне… Потом она вернулась с ведром… «Лучше вам пойти спать, месье Арман… и вам тоже, месье Феликс…» Но они оба остались. А потом я еще помню, что просила рюмку вина, и они мне отказали, говоря, что нельзя, чтобы утром от меня пахло алкоголем… — А что произошло утром? Рассказали Жан-Полю о том, что случилось? — Нет! Ему сказали, что у его дяди был припадок… Но так как он настаивал, что он слышал звук выстрела, все начали убеждать его, что это был шум проходящего мимо поезда или машины на набережной, от которого он и проснулся… Как только он ушел в школу, произвели нечто вроде репетиции… Она взглянула на своего адвоката. Расскажет ли она о том, что она позвонила ему, чтобы посоветоваться? Сделает ли он ей знак, чтобы она молчала? Уже несколько минут Мегрэ не вникал в ее слова, прислушиваясь к легкому шороху за дверью. И вдруг, когда Полет Ляшом хотела продолжить свой рассказ, раздался выстрел, за которым последовал шум быстрых шагов и взволнованные голоса. В одно мгновение все пять человек в кабинете следователя застыли на месте, как статуи из музея восковых фигур. В дверь постучали. Мегрэ первый медленно поднялся и, прежде чем открыть дверь, тихо сказал, обращаясь к Полет: — Боюсь, что ваш муж умер. Арман лежал на пыльном полу. Он выстрелил себе в рот, и недалеко от его судорожно сжатой руки лежал автоматический пистолет калибра 6,35. Мегрэ взглянул на неподвижную женщину, на побледневшего адвоката, на чиновника, который еще не успел сообразить, какое выражение лица ему принять. Мегрэ ограничился тем, что произнес: — Надеюсь, я вам больше не нужен, господин следователь? Больше он ничего не сказал, направляясь по длинному коридору к маленькой двери, ведущей в уголовную полицию. Может быть, если бы допрос происходил там, в его кабинете, все кончилось бы иначе? Но зато Полет Ляшом созналась по всем правилам. Ее муж умер тоже по всем правилам. Кто знает, может быть, для того и для другого лучше, что так кончилось? А теперь остались только три старика в доме на набережной де-ля-Гар, и последний потомок Ляшомов 1817 года находится в интернате колледжа. Не успел Мегрэ войти в свой кабинет, как Люка выскочил из соседней комнаты, явно собираясь что-то спросить. А комиссар уже снял телефонную трубку и набирал номер телефона Вероники Ляшом. Она-то, прежде чем принять решение, имела право узнать обо всем. * * *