Занятно, что родственники как будто не испытывали никакого горя, только какую-то подавленность, беспокойство и оцепенение. Множество раз за свою долгую практику Мегрэ оказывался в подобных же обстоятельствах, когда ему приходилось врываться в жизнь людей, в доме которых произошло преступление. Но ни разу он не испытывал подобного ощущения нереальности всего происходящего. Ко всему этому добавился еще молодой следователь, представитель другого поколения, который ходил за ним буквально по пятам. — Пойду погляжу, — пробормотал Мегрэ, — надо отдать кое-какие распоряжения… На самом деле ему не надо было давать никаких распоряжений, никаких советов, ибо люди, пришедшие с носилками, хорошо знали свое дело, Мегрэ ограничился тем, что на мгновение приподнял простыню, прикрывавшую лицо убитого, и взглянул на него еще раз. Он заметил боковую дверь, открыл ее и очутился в пыльной неприбранной комнате, которая, по-видимому, была рабочим кабинетом, покойного Леонара Ляшома. Жанвье, который стоял, наклонившись над письменным столом, вздрогнул от неожиданности: — Ах, это вы, патрон… Он открывал один за другим ящики старинного бюро. — Что-нибудь нашел? — Нет. Мне не нравится эта история с лестницей. Мегрэ она тоже не нравилась. У него не было еще возможности побродить по дому и вокруг него, но тем не менее в этой истории с лестницей было нечто странное. — Понимаете, — продолжал Жанвье, — ведь прямо под окном находится застекленная дверь, в которой выбито одно стекло. Войдя в эту дверь, можно легко пробраться сюда. Таким образом, грабителю не было никакой необходимости разбивать стекло в окне, так как в дверях вместо него был уже давно прибит картон. Зачем было тащить через весь двор такую тяжелую лестницу… — Понимаю. — Он будет привязываться до конца? «Он» — это был, конечно, следователь Анжело. — Не знаю. Вполне возможно. На этот раз они оба вздрогнули, так как на пороге комнаты неожиданно появилась маленькая старушонка, почти горбатая, которая мрачно и злобно смотрела на них. Безусловно, это была та самая старая служанка, о которой рассказывал районный комиссар. Ее взгляд скользнул по их лицам, по выдвинутым ящикам, разбросанным бумагам. Наконец она пробормотала, явно сдерживаясь, чтобы не разразиться проклятиями: — Комиссара Мегрэ ожидают в гостиной. Жанвье спросил вполголоса: — Мне продолжать, патрон? — При данных обстоятельствах я и сам не знаю. Делай что хочешь. Мегрэ последовал за горбуньей. Она открыла ему дверь в гостиную, где уже находилось новое лицо. Незнакомец представился: — Метр Радель… Не начнет ли он говорить о себе в третьем лице? — Очень приятно, метр. Еще один молокосос, правда, постарше следователя Анжело. В этом старомодном доме, принадлежавшем прошлому веку, Мегрэ ожидал встретить иного адвоката, старого нечистоплотного сутягу. Раделю никак нельзя было дать больше тридцати пяти лет, и, он был почти так же подтянут и выхолен, как, и следователь Анжело. — Господа, мне известно лишь то, что месье Арман Ляшом счел необходимым сообщить мне по телефону, и посему я прежде всего прошу извинения за реакцию моего клиента. Попытавшись представить себя на его месте, вы его, безусловно, поймете. Я пришел сюда скорее в качестве друга, чем адвоката. Для того чтобы рассеять это недоразумение, заявляю, что Арман Ляшом очень плохо себя чувствует. Смерть его брата, бывшего душой этого дома, глубоко потрясла его, и нет ничего удивительного, что, будучи незнакомым с работой полиции, он уклонился от некоторых вопросов. Мегрэ вздохнул, как бы набираясь терпения, и зажег потухшую трубку. — Следовательно, я буду присутствовать по просьбе месье Ляшома при дальнейшем допросе, который вам угодно будет вести, но я настаиваю на том, чтобы мое присутствие не воспринималось как стремление данного семейства занять оборонительную позицию. Он взглянул на следователя, затем на комиссара. — Кого вы желаете допрашивать? — Мадам Ляшом, — сказал Мегрэ, указывая на молодую женщину. — Я только попрошу вас не упускать из виду, что мадам Ляшом так же глубоко потрясена, как и ее супруг. — Мне хотелось бы допросить каждого из свидетелей в отдельности. Арман Ляшом нахмурился. Метр Радель прошептал ему что-то на ухо, и тогда только он решился выйти из комнаты. — Скажите, мадам, не получал ли ваш шурин в последнее время каких-либо угрожающих писем? — Конечно, нет. — Он вам бы рассказал? — Полагаю. — И вам, и всем остальным членам семьи? — Он бы сказал нам всем. — И своим родителям тоже? — Возможно, нет, считаясь с их преклонным возрастом. — Следовательно, он рассказал бы об этом только вам и вашему мужу. — Я считаю это вполне естественным. — Отношения между обоими братьями были дружескими, родственными? — Очень дружескими и очень родственными. — А с вами? — Я не понимаю, что вы хотите этим сказать. — Какой характер носили ваши отношения с шурином? — Простите за то, что я прерываю вас, — вмешался метр Радель, — но этот вопрос задан в такой форме, что может показаться тенденциозным. Я надеюсь, месье Мегрэ, что вы не имели намерения инсинуировать… — Я ничего не инсинуирую. Я только спрашиваю, были ли отношения между мадам Ляшом и ее шурином дружескими? — Конечно, — сказала она. — Нежными? — Как во всех семьях, я думаю… — Когда вы видели его в последний раз? — Но… сегодня утром… — Вы хотите сказать, что сегодня утром вы видели его мертвым в его комнате? Она кивнула головой. — Когда вы его видели в последний раз живым? — Вчера вечером. — В котором часу? Невольно она бросила быстрый взгляд на адвоката. — Было приблизительно половина двенадцатого ночи. — Где вы его видели? — В коридоре. — В том самом коридоре, куда выходят двери и вашей и его комнаты?