Через застекленную дверь посетитель увидел накрытый на кухне стол и спросил: — В этот час вы обычно ужинаете, не так ли? — Присаживайтесь, — повторил комиссар со вздохом. Хотя он и вернулся сегодня домой раньше обычного, с ужином, видимо, придется подождать. Так и быть с этой запеканкой! Да и любимая телевизионная передача уже пройдет! За последние несколько недель он и жена привыкли ужинать, глядя на экран. Чтобы лучше видеть, они даже передвинули стол на кухне. — Вы сказали, что писали мне? — Да, я написал около десятка писем. — Вы их все подписали? — Первые письма я не подписывал… Я их порвал… Да и остальные тоже порвал… Тогда и решил встретиться с вами… Теперь и Мегрэ учуял запах спиртного от своего собеседника, но тот вовсе не выглядел пьяным. Он, похоже, сильно нервничал и так сжимал пальцы на руках, что фаланги побелели. Немного освоившись с обстановкой, он начал посматривать на комиссара, и во взгляде его читалось отчаяние. Сколько же ему было лет? Трудно определить: ни молодой, но и не старый, и складывалось впечатление, что он был таким всегда. Может, ему лет тридцать пять? Нелегко было определить и к какой социальной категории он принадлежал. Его одежда была плохого покроя, но хорошего качества. Очень чистые руки указывали на то, что он занимался физическим трудом. — Почему вы порвали эти письма? — Боюсь, вы примете меня за сумасшедшего… И подняв глаза, он добавил, словно хотел убедить Мегрэ: — Я вовсе не сумасшедший, господин комиссар… Умоляю вас, поверьте мне — я не сумасшедший. Обычно это было плохим признаком, но Мегрэ все же поверил ему. Он слышал, как жена суетится на кухне. Должно быть, она вынула из печи запеканку, которую ему так и не придется поесть горячей. — Итак, вы написали мне несколько писем… Затем приходили на набережную Орфевр… Каждую субботу, если не ошибаюсь? — Да. По субботам я не работаю… — Чем вы занимаетесь, господин Планшон? — У меня малярная мастерская… О, совсем небольшая… В разгар сезона у меня работают пять или шесть маляров… Сами видите, что это немного… Из-за заячьей губы невозможно было понять, улыбается ли он или морщится. Глаза у него были светло-голубые, а волосы светло-рыжие. — Первый раз вы приходили в полицейское управление около двух месяцев тому назад… В карточке вы указали, что желаете видеть меня лично… Почему? — Потому что я мог бы довериться только вам… Я прочел в газетах… — Хорошо! В ту субботу вы ждали в приемной всего лишь десять минут, а потом ушли… — Я испугался… — Чего вы испугались? — Я подумал, что вы не воспримете мою историю всерьез… Или помешаете совершить мне то, что я задумал… — В следующую субботу вы явились снова… — Да… В тот день Мегрэ вместе с начальником управления и двумя заведующими отделами был на конференции. Когда он освободился, в приемной уже никого не было. — Вы по-прежнему боялись? — Скорее, меня терзали сомнения… — Сомнения в чем? — Я сомневался, стоит ли мне доводить до конца то, что я задумал… Он провел рукой по лбу. — Мне трудно вам объяснить… Видите ли, временами я и сам не знаю, как поступить… Когда Планшон явился в третий раз, Мегрэ поручил Люка принять его. Но посетитель отказался сообщить цель своего визита, заявив, что пришел по личному делу, и буквально сбежал из приемной. — Кто вам дал мой адрес? — Я следил за вами… В прошлую субботу я чуть было не подошел к вам прямо на улице, но потом подумал, что это не совсем подходящее место для беседы… Ваш кабинет меня тоже не устраивал… Возможно, вы поймете меня… — Откуда вы узнали, что сегодня вечером я вернусь с работы прямо домой? Внезапно Мегрэ вспомнил, как ему показалось на мосту, что кто-то шел за ним по пятам. — Вы следили за мной уже на набережной, не так ли? Планшон утвердительно кивнул головой. — И шли за мной до автобусной остановки? — Да, верно… Когда вы садились в автобус, я взял такси и приехал сюда раньше вас… — У вас произошли неприятности, господин Планшон? — Хуже чем неприятности. — Сколько рюмок вы выпили до того, как пришли сюда? — Две… А может быть, три?.. Раньше я не пил, разве лишь позволял себе стаканчик вина за обедом… — А теперь? — Смотря когда… Днем я не пью, а только по вечерам… Прежде чем прийти к вам, я выпил три рюмки коньяка для храбрости… Вам это неприятно? Мегрэ неторопливо курил трубку, не отрывая глаз от собеседника и пытаясь составить о нем свое мнение. Сделать это было трудно: слишком противоречиво вел себя Планшон, это сбивало комиссара с толку. Он видел, что посетитель с трудом сохранял самообладание, весь его облик говорил о постигшей его беде, и в то же время он пытался сдержать свои чувства. Мегрэ мог бы поклясться, что Планшон был человеком замкнутым и все переживания хранил в себе. Однако вот уже два месяца его мучило желание поделиться с кем-нибудь своим горем. Несколько раз, по субботам, он пытался поговорить с Мегрэ, но в последний момент уклонялся от встречи с ним. — Может быть, будет лучше, если вы расскажете мне свою историю? Планшон вновь посмотрел в сторону кухни, где на столе, напротив телевизора, стояли два прибора. — Мне очень неудобно, что я мешаю вам ужинать… Это долгая история… Боюсь, что ваша жена на меня рассердится… Послушайте!.. Может, я подожду здесь, а вы поужинаете?.. Или я зайду попозже… Да, так будет лучше! Я скоро вернусь… Он уже собирался встать, но комиссар знаком удержал его на месте. — Нет, господин Планшон!.. Лучше поговорим сейчас, согласны?.. Поделитесь со мной тем, что вас тревожит… Расскажите, о чем вы писали мне в письмах, которые затем порвали… Посетитель, уставившись взглядом на цветные узоры ковра, вдруг негромко произнес: — Я хочу убить свою жену… После этих слов Планшон посмотрел прямо в глаза комиссару, и тому с трудом удалось скрыть удивление. — Вы намерены убить жену? — Я просто вынужден это сделать!.. Другого выхода нет… Не знаю, как вам все объяснить… Каждый вечер я твержу себе, что это должно произойти когда-нибудь… Поэтому я и подумал, что если все расскажу вам… Вынув платок из кармана, он принялся протирать стекла очков, пытаясь подыскать необходимые для объяснения слова. Вдруг Мегрэ заметил, что одна из пуговиц его пиджака висела на нитке. Несмотря на волнение, Планшон перехватил взгляд комиссара, и на лице его, обезображенном заячьей губой, появилась то ли улыбка, то ли гримаса. — Да… И из-за этого тоже… — произнес он, едва слышно. — Она даже перестала притворяться… — Притворяться в чем? — Ну, делать вид, что заботится обо мне… Что она по-прежнему моя жена… Уж не жалел ли он о том, что пришел сюда? Сидя на стуле, он ерзал и иногда посматривал на дверь, словно хотел вскочить и убежать из квартиры. — У меня невольно возникает сомнение: а стоило было обращаться к вам за помощью?.. И вы же, вы — единственный человек, которому я мог бы довериться… У меня такое чувство, что мы уже давно знакомы… Уверен, вы поймете меня…