Неожиданно Мегрэ посмотрел на нее пристально, будто хотел уличить во лжи: — Что было в ее сумочке? — Неужели вы думаете? — Прошу отвечать. Наверное, вам случалось заглянуть, когда Луиза ее оставляла. — Она редко ее оставляла. — Вам должно было бы хватить и одного раза. Вы не видели ее удостоверения? — Нет. — Не было? — В сумке — нет. Я ни разу его там не видела. Только неделю назад мне подвернулся случай в нее заглянуть, и то потому что я начала что-то подозревать. — Что именно? — Если бы она где-то постоянно работала, ей бы хватало денег платить за квартиру. К тому же я первый раз видела, чтобы девушка в ее возрасте имела только одно платье. Но ни за что на свете из нее невозможно было вытянуть, кто она на самом деле, откуда приехала и где ее родственники. — И что вам пришло в голову? — Что, может быть, убежала из дома. Или… — Или что? — Не знаю. Понимаете, месье, я не могла ее разгадать. С другими сразу понятно, как себя вести. С ней — нет. Никакого акцента. Не выглядела сельской девушкой. Производила впечатление образованной. Если бы не привычка оставлять вопросы без ответов и постоянно избегать меня, можно было бы предположить, что она достаточно хорошо воспитана. — Что было в ее сумке? — Губная помада, пудреница, носовой платок, ключи. — Какие ключи? — Ключ от комнаты, который я ей дала, и от своего чемодана. Также там был истрепанный бумажник и какая-то фотография. — Мужчины или женщины? — Мужчины. Но ничего такого, о чем подумал месье. Это была фотография, наверное, пятнадцатилетней давности, пожелтевшая, сломанная. Мужчина лет сорока. — Мадам может его описать? — Очень солидный, элегантный. Запомнилось, что он был в светлом костюме, кажется, в полотняном. Я такие часто видела в Ницце. Подумала сразу о Ницце, так как сзади было видно пальму. — Вы заметили какое-нибудь сходство? — С ней? Нет. Я тоже об этом подумала. Если это и ее отец, она на него совсем не похожа. — Если бы вы его встретили, узнали бы? — Если он не очень изменился… — Вы говорили с ней об этом? — Признаться, что видела фотографию? Что открывала ее сумку? Разговаривали только о Ницце, о юге… — Будь любезен, забери это, Жанвье, — сказал Мегрэ, указывая на содержимое ящиков, халат и чемодан. Все уместилось в чемодане, и поскольку замок был сломан, пришлось попросить у хозяйки веревку. — Вы думаете, у меня будут проблемы? — С нами — нет. — А с этими — сборщиками налога? Мегрэ пожал плечами и буркнул: — Нам до этого нет дела. Глава четвертая, в которой рассказывается о девушке на скамейке и о невесте в ночном ресторане Через полуоткрытую дверь, которую старая дама умышленно не закрыла, она увидела, что полицейские пошли не к лифту или к лестнице, а прямиком к квартире напротив. Когда они вышли оттуда, уже на ступеньках, Мегрэ, видя, как закрывается дверь, бросил: — Завидует! Когда-то на процессе одного молодого человека, которого он сам поставил перед судом присяжных, какой-то тип, сидевший рядом с Мегрэ, шепнул ему: — Интересно, о чем он думает? Мегрэ сразу ответил: — Что о нем напишут в сегодняшних газетах! Комиссар знал, что все преступники, по крайней мере до момента вынесения приговора, относительно мало озабочены совершенным преступлением, вообще не думают о своих жертвах, а занимает их прежде всего, какое впечатление они производят на публику. Они чувствуют себя звездами. Их окружают журналисты и фоторепортеры. Люди часто встают в очередь, чтобы только увидеть их. Можно ли после этого удивляться, что в них так много лицемерия? Вдова Кремье не была в восторге от визита полиции в ее дом. Кроме того, у Мегрэ была специфическая манера задавать вопросы, которая не давала возможности отвечать так, как бы хотелось. Это и заставило мадам Кремье признаться в некоторых не очень приятных для нее вещах. Но все-таки наибольшее впечатление на нее произвело то, что каждое ее слово записывалось, в специальную тетрадку. И тем не менее в следующую минуту комиссар звонил в квартиру напротив и собирался оказать такую же честь какой-то невоспитанной домработнице. — Может, выпьем по стаканчику? Был уже двенадцатый час. Мегрэ и Жанвье зашли в бар на углу и молча выпили по аперитиву, как-бы переводя дух после всего, что только что услышали. Луиза Лабуан напоминала негатив, который положили в проявитель. Два дня назад она не существовала для них вообще. Потом была голубым силуэтом на мокром асфальте площади Вэнтимиль, белым контуром на мраморном столе в Институте судебной экспертизы. Сейчас у нее были имя и фамилия. Образ начал приобретать отчетливость, но все еще оставался схематичным. Хозяйка Розы тоже была удивлена, что Мегрэ пришел не к ней. — Не могла бы мадам заняться детьми, пока я задам несколько вопросов вашей служанке? Розе не было еще и шестнадцати. — Это ты звонила мне сегодня утром? — Да, месье. — Ты знала Луизу Лабуан? — Не знаю, как ее звали. — Вы встречались на лестнице? — Да, месье. — Она разговаривала с тобой? — Никогда не разговаривала, только улыбалась мне. Она всегда была грустная. Как артистка кино. — Ты никогда не встречала ее где-то в других местах, кроме лестницы? — Несколько раз. — Где? — На скамейке в сквере около церкви Святой Троицы. Я туда хожу с детьми почти каждый день после полудня. — Что она там делала? — Ничего. — Может, ждала кого? — Никогда не видела ее с кем-то.