— Что вы хотите узнать? — Все. — Я сказал правду. — Нет. Мегрэ даже не повернулся, чтобы на него посмотреть. Могло показаться, что стоит человек, которому больше нечего делать, как покуривать трубочку и внимательно изучать уличное движение. Альберт замолчал. Он молчал так долго, что посыльный из пивной уже принес поднос и поставил его на край стола. Мегрэ открыл дверь в комнату инспекторов: — Жанвье! Жанвье явился. — Соединят минут через двадцать. — Бери. Это нам принесли. И одновременно дал ему знак, чтобы пошел есть в свою комнату. А сам сел поудобнее и тоже занялся едой. Они поменялись ролями. Теперь ел Мегрэ, а Альберт смотрел. Казалось, что комиссар совершенно забыл о нем, что он целиком поглощен едой и пивом. Взгляд его бродил по разложенным на столе бумагам. — Вы настаиваете на своем, месье? Мегрэ кивнул с полным ртом. — Месье думает, что я расколюсь? Мегрэ пожал плечами, давая понять, что ему это безразлично. — Почему вы дали приказ Растяпе возвращаться? Мегрэ усмехнулся. Альберт с бешенством раздавил в руке сигарету. Наверное, обжег себе пальцы, потому что выругался: — Дерьмо! Он не мог сдержать волнения. Встал, подошел к окну и, прижав лоб к стеклу, стал смотреть на улицу. Потом он решительно повернулся. Его нервозность исчезла, напряжение спало. Без разрешения он глотнул пива из стоящей на подносе кружки, вытер рот и сел. Это была последняя демонстрация характера и независимости. — Как вы догадались? Мегрэ спокойно ответил: — Я не догадывался. Я знал это с самого начала. Глава девятая, в которой оказывается, что лестница может играть важную роль, а дамская сумочка — еще более важную Мегрэ попыхивал трубкой и молча смотрел на Альберта. Можно было подумать, что он держит паузу, как актер, чтобы придать больший вес словам, которые произнесет через мгновение. Но он не играл. Лицо бармена расплылось у него перед глазами. Мыслями комиссар был с Луизой Лабуан. Все то время, проведенное в баре на улице Этуаль, пока Жанвье ходил вниз звонить, Мегрэ пытался вообразить себе, как она заходит в переполненный бар, одетая в бедненькое вечернее платье и бархатную, не подходящую к платью, накидку. — Видишь ли, — заговорил он в конце концов, — на первый взгляд твоя история безупречна, слишком правдоподобна, и я бы в нее поверил, если бы не знал эту девушку. Удивленный Альберт не мог удержаться от вопроса: — Так вы ее знали? — Сейчас могу сказать, что знаю ее хорошо. Даже сейчас, говоря это, комиссар видел, как она прячется под кроватью у мадемуазель Поре, как ссорится с Жанной Арменье в квартирке на улице Понтье. Он ходил вместе с ней из скучной комнатенки на улице Абукир в магазин на бульваре Мажента, где она работала на улице при любой погоде. Он мог бы дословно повторить каждую фразу о ней. И то, что рассказала консьержка, и то, что поведала вдова Кремье. Он видел, как она входит к «Максиму» и как через месяц пробирается между веселыми гостями в «Ромео». — Во первых, она не села около стойки. Чувствовала себя не в своей тарелке, так как все глазели на нее. Сразу было видно, что на ней поношенное платье. Во-вторых, она не заказывала мартини. Это твоя ошибка. Ты думал, что она такая же, как все твои посетительницы, и когда я спросил, что она пила, ты без колебаний ответил: «Мартини». — Она ничего не пила, — признался Альберт. — Она также не спускалась вниз, чтобы прочитать письмо. В таких барах, как твой, куда приходят только завсегдатаи, над лестницей нет никакой надписи. А если бы она и была, я сомневаюсь, что девушка набралась бы храбрости идти на виду у толпы подвыпивших мужчин. Газеты не опубликовали подробные результаты вскрытия. Было написано только, что в желудке убитой находился алкоголь, но не уточнялось, что это был ром. А коктейль «мартини» делается из джина и вермута. Мегрэ не торжествовал. И быть может, потому, что думал о Луизе. Говорил вполголоса, как бы самому себе: — Ты отдал ей письмо? — Отдал. — Хочешь сказать, конверт? — Да. — А в нем был лист чистой бумаги? — Да. — Когда ты открыл письмо? — Когда убедился, что Джимми сел в самолет, улетающий в Штаты. — Ты ездил за ним в аэропорт? — Да. — Зачем? Ты еще не был в курсе дела? — Если выпущенный из тюрьмы человек путешествует через океан только для того, чтобы сообщить девчонке какое-то известие, там должно быть что-то важное. — Письмо у тебя? — Я его уничтожил. Мегрэ верил, что Альберт уже не лжет. — Что было в письме? — Что-то в этом роде: «Может быть, до сих пор я мало о тебе заботился, но когда-нибудь ты поймешь, что это только ради тебя. Что бы ни говорили, не суди меня сурово. Каждый сам выбирает себе дорогу, часто тогда, когда еще не может понять, что хорошо, а что плохо, а потом бывает уже поздно. Можешь доверять тому, кто отдаст тебе это письмо. Когда ты получишь его, меня уже не будет в живых. Пусть это тебя не огорчает, я уже в том возрасте, когда пора умирать. Успокойся, так как с этого времени ты забудешь, что такое нищета. Как только сможешь, получи заграничный паспорт и поезжай в США Бруклин — одно из предместий Нью-Йорка, ты, наверное, проходила это в школе. Там, по адресу, указанному ниже, найдешь маленькую швейную мастерскую. Хозяин ее — поляк по фамилии…» Альберт замолчал Мегрэ жестом приказал ему продолжать. — Не помню… — Нет, помнишь. — Ладно! «…по фамилии Лукашек. Пойдешь к нему. Покажешь ему свой паспорт, и он даст тебе значительную сумму наличными…» — Это все? — Там было еще что-то сентиментальное, но я не запомнил. — Помнишь адрес? — Да. Тридцать седьмая улица, № 1214. — Кого ты втянул в это дело? Альберт снова замолчал, но Мегрэ не спускал с него сурового взгляда. — Я показал письмо приятелю. — Кому? — Бьянки.