Мегрэ не видел ни головы Каласа, ни его фотографии. Голову так и не нашли и теперь уж, конечно, не найдут. Этот человек был из крестьян, низкого роста, коренастый; он каждый год ездил покупать вино у виноделов Пуатье, носил костюмы из довольно тонкой шерсти и играл после полудня на бильярде где-то у Восточного вокзала. Были ли в его жизни другие женщины, кроме жены? Знал он или нет, что происходит дома в его отсутствие? Он не мог не встретиться с Папом и, если только у него была хоть капля сообразительности, должен был угадать отношения, установившиеся между Папом и его женой. Эти двое походили не столько на любовников, сколько на старых супругов, связанных мирным и глубоким чувством на основе взаимного понимания, снисходительности и той особой нежности, которая встречается только у людей пожилых и много прощавших друг другу. Если муж знал, то смирялся ли он? Закрывал ли на все глаза или, напротив, устраивал жене скандалы? И как он реагировал на других, на тех, кто, подобно Антуану, приходил тайком пользоваться слабостью его жены? Знал ли он о них? Мегрэ в конце концов подошел к стойке. Рука его помедлила перед бутылками и взяла ту, в которой был кальвадос. Он подумал, что нужно не забыть опустить деньги в выдвижной ящик-кассу. Кот уселся у печки, но не задремал, удивленный отсутствием привычного тепла. Мегрэ понимал отношения между г-жой Калас и Папом. Понимал также Антуана и прочих, сменявших друг друга. Не понимал комиссар только Каласа и его жену. Как и почему они сошлись, поженились и прожили вместе столько лет? Они даже к дочери, казалось, не проявляли никакого интереса, равно как и у той не было с ними ничего общего. Не было ни единой фотографии, никакой переписки, которые могли бы пролить какой-то свет, не было вообще ничего, что в обстановке дома позволяет угадать внутренний мир его обитателей. Мегрэ осушил рюмку кальвадоса, угрюмо налил вторую и уселся за стол, за которым обычно сидела г-жа Калас. Он выбил трубку о каблук, снова набил ее табаком, раскурил и неподвижно уставился на стойку с рюмками и бутылями. Комиссар спрашивал себя: не нащупывает ли он сейчас ответ на свой вопрос или хотя бы на часть его? Из чего, в общем, состоял этот дом? Из кухни, где не ели, так как супруги обедали за столом в бистро, и из комнаты наверху, служившей только спальней. И Калас, и его жена жили именно здесь, в бистро, которое заменяло им то, чем в обычных семьях бывает столовая или общая комната. А когда эта чета прибыла в Париж, разве не здесь, на набережной Вальми, она сразу же обосновалась и уже не переезжала больше? У Мегрэ теперь даже было впечатление, что это проливает новый свет и на отношения г-жи Калас с Дьедонне Папом. Мысли Мегрэ были еще очень смутны, тем не менее вялость, которая сковывала его столько часов, исчезла. Осушив рюмку, он направился к телефонной кабине и набрал номер дома предварительного заключения. — Говорит комиссар Мегрэ. Кто у телефона?.. Это вы, Жори?.. Как ведет себя ваша новая подопечная?.. Ну да, жена Каласа… Как? И что вы сделали? Жори жаловался: она дважды вызывала надзирателя и пыталась уговорить принести ей немного спиртного, обещая заплатить любую цену. Жори не приходило в голову, как страшно она мучается от этого лишения. Мегрэ не мог посоветовать нарушить тюремные правила. Завтра утром он, наверное, сам принесет ей спиртного или передаст ей его у себя в кабинете. — Прошу вас заглянуть в ее документы. Там должно быть удостоверение личности. Я знаю, что она родом откуда-то из-под Жьена, но не помню названия деревни. Ждать пришлось довольно долго. — Как?.. Буассанкур, почтовое отделение Сент-Андре, Буассанкур с двумя «с»?.. Спасибо, старина! Доброй ночи! Не будьте к ней слишком строги. После этого Мегрэ вызвал справочное бюро и назвал себя. — Будьте добры, мадмуазель, поищите Буассанкур, почтовое отделение Сент-Андре, между Монтаржи и Жьеном, и прочтите мне список абонентов. — Вы будете у телефона? — Да. В этот раз он ждал недолго: видимо, дежурную воодушевляла мысль, что она сотрудничает со знаменитым комиссаром Мегрэ. — Вы записываете? — Д'Айвар, Дубовая улица, без профессии. — Дальше. — Анслен Виктор, мясник. Номер нужен? — Нет. — Оноре де Буассанкур, замок Буассанкур. — Дальше. — Доктор Камюзе. — Дайте, пожалуйста, номер. — Семнадцать. — Затем? — Калас Робер, скототорговец. — Номер? — Двадцать один. — Калас Жюльен, бакалейщик. Номер три. — Есть еще Каласы? — Нет. Остались Луше, без профессии, Пьебеф, коммивояжер, и Симонен, торговец зерном. — Вызовите мне, пожалуйста, первого из Каласов, а потом и второго. Он слышал, как переговаривались на линии телефонистки и как одна сказала: — Сент-Андре слушает. Потом долго вызывали номер 19, пока наконец не послышался другой женский голос: — Кто там еще? — Говорит комиссар Мегрэ из парижской уголовной полиции. Вы госпожа Калас?.. Ваш муж дома? Оказывается, он лежит в постели с гриппом. — Вы из тех Каласов, что и некий Омер Калас? — А что с ним стряслось? Что-нибудь натворил? — Вы его знаете? — Никогда не видела. Я ведь не здешняя, а из Верхней Луары, и он уже уехал, когда я вышла замуж. — Он брат вашего мужа? — Двоюродный. Здесь живет еще один брат, Жюльен, он бакалейщик. — Вы больше ничего о нем не знаете? — Об Омере? Не знаю, да и знать не хочу. Она, должно быть, повесила трубку, так как голос телефонистки спросил: — Вызывать второго Каласа, господин комиссар? На этот раз ответили быстрее и говорил мужчина. Он был еще неразговорчивее. — Я вас хорошо слышу. Но что вам, собственно, от меня нужно? — Омер Калас ваш брат? — У меня был брат, которого звали Омер. — Он умер? — Я о нем ничего не знаю. Вот уже больше двадцати лет, почти двадцать пять, я не имею о нем сведений. — Некий Омер Калас убит в Париже. — Я слышал это недавно по радио. — Вы слышали также его приметы. Они подходят к вашему брату? — Спустя столько лет трудно сказать.