В стенном шкафу номера 332 комиссар увидел чемоданы, изготовленные в знаменитой сундучной мастерской на проспекте Марсо. Все обиходные вещи графини, даже мелочи, например рожок для обуви или пресс-папье, были с эмблемами самых прославленных домов. Но свои фотографии и фотографии своих друзей графиня хранила в простой коробке из-под печенья. Они лежали там вперемешку, как попало — моментальные снимки, зафиксировавшие отдельные, случайные секунды ее движения по миру. На них графиня была то в купальнике на борту яхты, видимо в Средиземном море, то на водных лыжах, то высоко в горах среди снега. На некоторых из этих фотографий она была вместе с полковником, иногда только с ним, но чаще еще и с другими людьми, которых комиссару иногда удавалось узнать, потому что это были актеры, писатели или люди, чьи портреты часто мелькают в газетах. — Вы берете коробку с собой, шеф? Ноги словно не хотели уносить Мегрэ с этого этажа, хотя комиссару казалось, что здесь больше ничего нельзя узнать. — Позови медсестру. Но сначала убедись, что это та, которая дежурила прошлой ночью. Медсестра была та же — по той простой причине, что к отелю была прикреплена только одна медсестра. Как Мегрэ узнал позже, ее работа заключалась в том, чтобы лечить похмелье и делать уколы: несколько последних лет каждый третий постоялец отеля по предписанию своего врача принимал то или иное лекарство в виде уколов. — Скажите мне, мадемуазель… — Мадемуазель Женеврие. Это была достойная грустная женщина неопределенного возраста, с тусклыми глазами человека, который слишком мало спит. — Когда графиню Пальмиери увезли из отеля в машине «Скорой помощи», она была одета по-ночному, верно? — Да. Ее завернули в одеяло. Я не хотела терять время на то, чтобы одевать ее. Я положила ей в чемодан кое-что из белья и одежды. — Платье? — Синий костюм — первое, что попалось мне под руку. Разумеется, туфли и чулки тоже. — Больше ничего? — Еще дамскую сумочку, которая была в спальне. Я проверила: в ней лежало все, что нужно женщине, — расческа, пудреница, помада. — Вы не знаете, были в этой сумочке деньги? — Я видела в ней бумажник, чековую книжку и паспорт. — Паспорт французский? — Итальянский. — Графиня по происхождению итальянка? — Француженка. Итальянской гражданкой стала, когда вышла замуж за графа Пальмиери; я думаю, она сохранила это гражданство при разводе, но точно не знаю: такими вещами я не интересуюсь. В лифте вместе с ними ехал какой-то мужчина. Лапуэнт просто ел его глазами, и в конце концов Мегрэ узнал в этом человеке самого великого комика американского кино. Комиссару это тоже показалось забавным — столько раз видел человека на экране, и вдруг встречаешь его в кабине лифта, одетого как все люди, и у него мешки под глазами да еще похоронный вид, который бывает у тех, кто накануне выпил лишнего. Перед тем как направиться к вестибюлю, комиссар зашел в бар, где Джон Т. Арнольд сидел, опершись локтем о стойку, перед своей порцией виски. — Перейдите на минуту вон в тот угол… В баре пока было мало народа. Лица большинства клиентов являли то же кислое выражение, что и у американского актера. Исключение составляли только два человека, которые разложили на столике деловые бумаги и что-то серьезно обсуждали. Мегрэ стал показывать своему собеседнику фотографии из коробки, каждый раз по одной. — Полагаю, вы знакомы с этими людьми: я вас увидел на нескольких моментальных снимках. Арнольд действительно знал их всех, и Мегрэ тоже знал многих, но только по именам. Два бывших короля, которые когда-то правили своими странами, а теперь жили на Лазурном берегу; бывшая королева, обосновавшаяся в Лозанне; несколько принцев, английский режиссер, владелец знаменитого сорта виски, балерина, чемпион по теннису… Арнольд немного раздражал комиссара тем, как говорил о них: — Не узнаете его? Это Поль. — Поль, а как фамилия? — Павел Югославский. А это Ненетта. Уменьшительное имя «Ненетта» принадлежало не актрисе и не даме полусвета, а даме из Сен-Жерменского предместья, которая принимала у себя за столом министров и послов. — А кто этот мужчина рядом с графиней? — Жеф. — Какой Жеф? — Ван Мелен, химическая продукция. Еще одно имя, которое Мегрэ, разумеется, знал: его можно было прочесть на коробках с краской и на множестве других изделий. Ван Мелен был в шортах и в огромной соломенной шляпе южноамериканского плантатора. Он играл в шары на площади в Сен-Тропе. — Он второй муж графини. — Еще один вопрос, месье Арнольд. Вы не знаете, кто сейчас живет в Монте-Карло, в отеле «Париж», такой, что графине пришло бы на ум позвонить ему, если бы она попала в трудное положение? — Она звонила в Монте-Карло? — Я задал вам вопрос. — Конечно, Жеф. — Вы хотите сказать: ее второй муж? — Он живет на побережье немалую часть года. Владеет виллой в Мужене возле Канн, но чаще всего останавливается в отеле «Париж». — Отношения между ним и графиней остались хорошими? — Прекрасными. Она и теперь называет его «папа». Комик-американец, побродив по вестибюлю, теперь вошел в бар и оперся локтем о стойку. Даже не спрашивая, чего он желает, бармен стал готовить большой стакан джина с томатным соком. — Ван Мелен и полковник были в хороших отношениях? — Они были друзьями с незапамятных времен. — А граф Пальмиери? — Он есть на одном из тех фото, которые вы мне только что показали. Арнольд нашел этот снимок: высокий молодой человек с пышными черными волосами, в плавках на носу яхты. — Тоже друг? — А почему бы и нет? — Благодарю вас. Мегрэ начал подниматься на ноги, но вдруг передумал вставать и спросил: — Вы знаете, кто нотариус полковника? Джон Т. Арнольд снова ответил с оттенком нетерпения — так, словно собеседник был уж слишком невежественным: — У полковника много юристов. И это не обязательно нотариусы во французском смысле слова. В Лондоне у него солиситоры — господа Филпс, Филпс и Хэдли. В Нью-Йорке его интересы представляет фирма «Харрисон и Шоу». В Лозанне… — Как вы считаете, к кому из этих господ полковник отдал на хранение свое завещание? — Он держал по завещанию почти во всех этих местах. Нечасто менял завещания. Мегрэ согласился, когда Арнольд предложил угостить его виски, но Лапуэнт застеснялся и выпил только стакан пива. — Благодарю вас, месье Арнольд. — Главное, не забывайте о том, что я вам рекомендовал: осторожность и благоразумие. Вот увидите: в этом деле последуют неприятности. Мегрэ так мало сомневался, что неприятности последуют, что на его лице уже было то выражение, которое появлялось в трудные дни. Его раздражали все эти люди, у которых привычки не как у простых смертных. Комиссар осознавал, что плохо подготовлен для того, чтобы их понять. Ему понадобится не один месяц, чтобы войти в курс их дел. — Идем, Лапуэнт. Он прошел через вестибюль быстрым шагом, не глядя ни налево, ни направо, потому что боялся встретиться с месье Жилем. Месье Жиль очень нравился комиссару, но он обязательно стал бы говорить ему про благоразумие и сдержанность. Сейчас вестибюль был почти запружен людьми. Здесь говорили на всех языках и курили сигары и сигареты всех стран мира. — Сюда, месье Мегрэ… Служащий, отвечавший за парковку, провел комиссара и Лапуэнта к тому месту, где раньше поставил их маленький полицейский автомобиль. Место было между «роллс-ройсом» и «кадиллаком». Дать на чай? Или не давать? Мегрэ не дал.