Квартал на осадном положении Репортер Барон, проведший в уголовной полиции столько же лет, сколько и Мегрэ, малыш Ружин, совсем молодой, но более настырный и продувной, чем его коллеги, четверо или пятеро масштабом помельче, в том числе и Маги, никогда не упускавшая случая с невинным видом заглянуть в дверь или полистать бумаги на столе, один или два фотографа провели большую часть дня в коридоре префектуры, избрав ее своим наблюдательным пунктом. Уходя перекусить в пивную «Дофин» или звонить, они всегда оставляли кого-нибудь. Дверь кабинета Мегрэ была под постоянным наблюдением. Ружин, кроме того, поставил своего человека у дверей дома Лоньона, который повсюду следовал за полицейским с самого утра. Эти люди, по их собственному выражению, знали эту «кухню», разбирались в делах полиции не хуже иного инспектора. Однако вряд ли кто из них догадывался об операции, разворачивающейся у них на глазах, беготни с раннего утра, задолго до визита Мегрэ к судье Комельо. Не случайно же сотрудники таких дальних округов, как двенадцатый, четырнадцатый и пятнадцатый, пришли переодетые, некоторые с чемоданами, корзинами и, согласно полученным указаниям, имели вид приезжих. Жара была тягостной, жизнь города, за исключением районов, посещаемых туристами, замерла. Изредка проезжали автобусы, заполненные иностранцами, да слышались голоса гидов. В восемнадцатом округе, особенно в секторе, где было совершено пять убийств, у гостиниц останавливались такси, выходившие из них были очень похожи на провинциалов, и все они требовали комнату непременно с окнами на улицу. Все это происходило по заранее разработанному плану, и некоторые инспектора приехали даже с женами. Редко принимались такие предосторожности. Но на этот раз разве можно доверить кому-нибудь тайну происходящего? Ведь никаких сведений о преступнике нет. Кстати, и этот вопрос Мегрэ и Тиссо обсуждали на ужине у Пардона. — В целом он ведет себя нормально, исключая эти припадки, иначе его странности могли бы привлечь внимание окружающих его людей. — Обязательно, — согласился психиатр. — Однако по своей внешности, привычкам, профессии он может быть человеком, которого можно меньше всего заподозрить. Речь не шла о сексуальных маньяках, те были известны, а со второго февраля за ними следили, но безрезультатно. Он не был и бродягой, из тех, на кого оглядываются на улице. Чем занимался он до первого убийства? Что делал между другими? Был ли он холостяком, живущим в меблированных комнатах? Мегрэ рассудил, что нет, он женат, ведет обычную жизнь, и Тиссо с этой гипотезой согласился. — Все возможно, — вздохнул профессор. — Если мне скажут, что это один из моих коллег, я протестовать не буду. Да, может, это и не важно, кто он: рабочий, служащий, мелкий коммерсант или важное должностное лицо. Это мог быть и один из владельцев отелей, куда приехали переодетые полицейские. И поэтому они не могли сказать как раньше: — Полиция! Комнату с окнами на улицу — и никому ни слова! Нельзя было больше доверять и консьержкам. Даже осведомителям, живущим в квартале. По пути от Комельо Мегрэ перехватили журналисты. — Вы ходили к судье за инструкциями? — Я нанес ему обычный каждодневный визит. — Вы поставили его в известность о вчерашнем допросе? — Мы просто поболтали. — Вы так ничего и не скажете? — Мне нечего сказать. И он прошел к шефу. Рапорт продолжался довольно долго. Патрон был озабочен. — Комельо не требовал, чтобы вы отказались? — Он, кажется, махнул на меня рукой. — Вы берете ответственность на себя? — Да, так будет лучше. Мегрэ не обманывался, хотя и был доволен: он ощущал груз того, что он на себя брал. — Вы уверены, что репортеры не подозревают, как вы водите их за нос? — Я сделал все возможное для этого. Обычно Мегрэ работал в тесном контакте с прессой, и она никогда не оставалась в долгу. Но на этот раз он не имел права рисковать, невольно проговорившись о чем-нибудь. Даже полицейские, следившие за кварталом Гранд-Карьер, не были посвящены в детали дела. Они получили приказ вести себя таким-то образом, поселиться в таком-то месте и ждать инструкций. Они, конечно, догадывались, что все это связано с убийцей, но ничего не знали о самой операции. — Вы считаете его умным? — спросил Мегрэ профессора Тиссо в тот вечер. У него уже было свое мнение, но он любил получать подтверждение. — Он настолько же разумен, как и все подобного рода люди. Например, он должен быть способен инстинктивно играть комедию таким потрясающим образом. Если, предположим, он женат, то обязан, например, сохранять обычное обличие, не говоря уже о его выдержке, когда возвращается к себе после совершения преступления. Если же холостяк, то не отличается от остальных людей: есть же у него домохозяйка, консьерж, кухарка? Утром приходит в свое бюро, ателье, и там обязательно есть люди, которые говорят об убийце с Монмартра. Однако за целых шесть месяцев никто его не заподозрил. За это время он ни разу не ошибся в выборе места и времени. Ни один свидетель не мог с уверенностью сказать, что видел его в действии или, по крайней мере, на месте преступления. Это соображение порождало еще один вопрос, волновавший комиссара: — Мне хотелось бы услышать ваше мнение по следующему аспекту. Вы говорите, что основное время он ведет себя вполне нормально и, конечно, думает более или менее как нормальный человек, ведь так? — Я понимаю. Возможно. — Пять раз у него было то, что я называю кризисом, пять раз разум покидал его, и он убивал. Когда происходит этот взрыв? Вы понимаете, что я хочу сказать? Когда он переставал вести себя, как мы с вами, и превращался в убийцу? Происходило ли это в любое время дня, и он лишь ждал ночи, готовя план преступления? Или, наоборот, — этот взрыв происходил случайно или под воздействием каких-либо обстоятельств, неожиданно или проходя по безлюдной улице, он поджидал свою возможную жертву? Для него ответ имел огромную важность, так как мог сократить или расширить круг поисков. Если взрыв происходил в момент убийства, тогда этот человек должен был жить в Гранд-Карьер или рядом, или, по крайней мере, проводить там вечер, на работе или благодаря каким-нибудь другим банальным причинам. В противном случае он мог прийти откуда угодно и выбрал эти улицы, от площади Клиши до улицы Ламарк и улицы Аббес, по воле случая или по причинам, только одному ему известным. Прежде чем ответить, Тиссо долго размышлял: — Я не могу поставить точный диагноз, как если бы пациент был передо мной. Он сказал пациент, словно речь шла об одном из его больных. Это не ускользнуло от комиссара и понравилось ему. Это подтверждало, что оба они рассматривают трагедию с одной точки зрения. — На мой взгляд, однако, если применять сравнение, у него бывают моменты, когда он отправляется на охоту, как рысь, пантера или обычная кошка. Вы когда-нибудь наблюдали за кошкой? — В молодости очень часто. — Она сжимается, все ее чувства напряжены, начеку. Она становится способной воспринимать малейший звук, колебание, самый слабый запах на огромном расстоянии. С этого момента она чует опасность и уклоняется от нее. — Понимаю. — Примерно то же самое происходит и в нашем случае. В подобном состоянии он как бы обладает двойным зрением. — И ничто не подсказывает вам, что же приводит этот механизм в действие? — Ничего. Это может быть воспоминание, взгляд прохожего в толпе, запах каких-нибудь духов, случайно услышанная фраза. Это может быть все что угодно, включая вид ножа или цвет платья. Кстати, о цвете одежды, которую носили жертвы. Газеты не упоминали об этом. — Она была различного, почти нейтрального цвета. Такой трудно различить ночью. Вернувшись в свой кабинет, Мегрэ, как обычно, снял пиджак, галстук, расстегнул ворот рубашки. Солнце падало прямо на его кресло, и он опустил штору. Потом открыл дверь в кабинет инспекторов. — Жанвье, ты здесь? — Да, шеф. — Ничего нового? Никаких анонимных писем? — Только доносы на соседей. — Проверьте. Приведите Мазета. Вчера тот покинул Дворец правосудия через потайную дверь. С восьми часов утра он должен был занять свое место в тюрьме Сурисьер. — Мне сходить за ним самому? — Это было бы лучше всего. — Опять без наручников? — Да.