Комиссар подумал о Жанвье и других инспекторах с набережной Орфевр, по долгу службы призванных разгадывать такие сложные загадки, и прошло довольно много времени, прежде чем над огорчением вновь возобладало чувство юмора, и он посмеялся над самим собой, сообразив, что у него сработал рефлекс среднего читателя, которому не дали своего — пару раз в день — чтива. В какой-то момент у него, как у заурядного гражданина, возникло впечатление, будто полиция бездействует, и теперь он стал лучше понимать настойчивость репортеров, штурмовавших дверь его кабинета в ходе расследования какого-нибудь сенсационного дела. «Сообщите нам хотя бы что-нибудь новое, комиссар, любую мелочь!» Он наскоро просмотрел газету: прогноз погоды на различных курортах и модных пляжах, остроты кинозвезд, дорожные происшествия — и дошел до длиннющей статьи о будущем телевидения. Остаток утра прошел спокойно. Он побродил по улицам, посетил пару небольших бистро, где выпил аперитива… Когда он вернулся домой, его ожидал домашнего приготовления цыпленок и мадам Мегрэ, уже сожалевшая о том, что наговорила ему утром. — Ты не рассердился? — Из-за чего? — Надеюсь, ты не подумал, что мне скучно с тобой? Это все мои ноги… — Я знаю. — Тем не менее тебе ничто не мешает пройтись одному, побывать на людях. Возможно, вскоре вновь разразится гроза или просто задождит, потому что и небо стало беспросветно серым. Солнце совсем скрылось. Мегрэ не знал, куда теперь направить свои стопы, но все же вышел, ворча. Вместо того чтобы пойти налево, на бульвар Вольтер, он свернул вправо, и когда уже добрался до площади Республики, в самом деле начался дождь, расчерчивая все вокруг серыми штрихами. Мегрэ зашел в знакомое кафе, как раз напротив мэрии, где в заднем зале находилась бильярдная, и сказал себе, что, подвернись сейчас хороший партнер, он бы с удовольствием с ним сыграл очков на двести. Когда-то раньше он неплохо играл на зеленом сукне. Любил следить за перемещениями шаров, которые, если придать им соответствующее вращение, выглядят почти разумными, любил слушать стук, который они издавали, ударяясь друг о друга. Оба бильярдных стола были закрыты чехлами. Напротив, возле окна, сидели игроки в белот[3], и Мегрэ устроился неподалеку от них. Со своего места он видел карты сразу двух игроков, и один из них не преминул начать оборачиваться к нему и подмигивать всякий раз, когда на руках у него собиралась хорошая масть. В конечном счете здесь было довольно уютно. Старший из четверых игроков, вероятно пенсионер, некогда вращался в высоких административных кругах, ибо являлся офицером ордена Почетного легиона, а его партнера называли профессором. Впрочем, он, возможно, был простым преподавателем лицея. — Пики-козыри, еще раз пики-козыри и туз… Отставник был единственным, кто, помимо Мегрэ, протянул руку, когда в зал заскочил разносчик газет. Однако занятый картами, он довольствовался тем, что не глядя положил свой экземпляр на соседний столик. Наконец-то появилось кое-что новенькое. Уголовная полиция — Мегрэ в этом нисколько не сомневался — не бездействовала, просто дважды в день представлять сенсационные новости прессе она, конечно, не могла. Первая страница пестрела многими заголовками, но самыми крупными были следующие: АЛИБИ ДОКТОРА ЖАВА ИНСПЕКТОР ЖАНВЬЕ В КАННАХ ДРАГОЦЕННОСТИ УБИТОЙ Для одного раза этого было предостаточно, и Мегрэ перестал следить за игроками, погрузившись в чтение. «Дело о трагедии на бульваре Османн, — писал Лассань-проныра, — за последние сутки приняло новый оборот, что позволяет в дальнейшем ожидать сюрпризов. Как представляется, заслуга в этом целиком и полностью принадлежит инспектору Жанвье, который в отсутствие комиссара Мегрэ, все еще находящегося в отпуске, руководит расследованием. С самого начала расследования в департамент Приморские Альпы была направлена мобильная бригада, которая допросила мадемуазель Жюссеран, няню маленькой Мишель Жав, все еще находящуюся на вилле „Мария-Тереза“. Что же за сведения получила там уголовная полиция? Их нам не сообщили, но вчера утром один из наших репортеров, крутившийся на набережной Орфевр, последовал за инспектором Жанвье, который в спешке выехал оттуда на машине. Эта слежка, если будет позволено так выразиться, привела нашего сотрудника в Орли, где инспектор Жанвье устремился в самолет, почти сразу же взлетевший. Мы немедленно позвонили нашему корреспонденту на Лазурном берегу и оказались в курсе нового витка этой истории. Как мы уже сообщали, мадемуазель Жюссеран до сих пор отказывалась от каких бы то ни было заявлений, и репортеры только и могли, что время от времени наблюдать, как она прогуливалась с ребенком в саду виллы „Мария-Тереза“. Этот особняк, снятый на шесть месяцев доктором Жавом, расположен за чертой города и находится чуть ли не на широте Калифорнии. Окрашенное в желтый цвет здание построено в начале века, в эпоху расцвета стиля рококо. При вилле довольно обширный парк, заросший эвкалиптами и зонтичными соснами. В течение трех дней местные журналисты и фотографы напрасно томились ожиданием перед воротами, которые открывались только для того, чтобы пропустить поставщиков продуктов. Инспектор Жанвье зашел на виллу вместе со своим коллегой из Канн, и их встреча с мадемуазель Жюссеран длилась более трех часов. Мадемуазель Жюссеран — женщина лет пятидесяти, может несколько старше, с суровыми манерами, бледным и малоподвижным лицом, — особа, судя по всему, неприветливая. Она долгое время работала медсестрой в частной клинике, и, кажется, именно там доктор Жав и отыскал ее, когда у него родилась дочь. Она не замужем, и, глядя на нее, даже трудно себе представить, что в ее жизни был хотя бы один мужчина. Наш корреспондент сообщил об укладе жизни, которую вели супруги Жав в Каннах до того момента, как произошла трагедия. В их распоряжении был большой „понтиак“ серого цвета, на котором они приехали из Парижа, однако Эвелин Жав, кажется, сама никогда не садилась за руль. Доктор же пользовался машиной каждое утро, чтобы отвезти жену с ребенком и няней на пляж, где сам не задерживался, поскольку тут же отправлялся на ближайший теннисный корт и тренировался там с профессионалом по два часа. Эвелин Жав на пляже не поддерживала никаких знакомств. Она купалась в море вместе с ребенком, а потом ложилась на песок — всегда под зонтом, скрываясь от солнечных лучей, — передоверив заниматься малышкой няне. К полудню доктор Жав забирал их и отвозил на виллу „Мария-Тереза“. Наш корреспондент, которому удалось поговорить с кухаркой, нанятой из числа местных жителей на период отпуска Жавов, спросил ее: — У них все шло гладко? — Я не знаю. — Случалось ли им ссориться? — Ничего подобного не слышала. — А не приходилось ли вам хотя бы иногда видеть, как они целуются? — О месье… Послеполуденное время доктор проводил либо в глубине парка за чтением медицинских трудов, либо прогуливался по Круазет, где неизменно выпивал аперитив в баре „Мажестик“. Выйдя из особняка „Мария-Тереза“, инспектор Жанвье выглядел озабоченным, отказался от каких бы то ни было заявлений и поспешил в аэропорт. Но сегодня утром, уже в Париже, вероятно, после обсуждения ситуации со следователем Комельо, он решил встретиться с журналистами и сообщить им некоторые подробности своей поездки. Происходившее несколько напоминало пресловутые пресс-конференции в Белом доме, хотя, разумеется, в уменьшенном масштабе. Каждый из присутствовавших задавал вопросы. Инспектор ответил не на все. А теперь в нескольких словах о том, как провели доктор Жав и его жена часы, предшествовавшие смерти последней. Речь идет о версии, выдвинутой мадемуазель Жюссеран. В пятницу, часов в девять вечера, пока ее муж совершал прогулку, Эвелин Жав позвонила в Париж и имела с кем-то довольно продолжительный разговор. Инспектор Жанвье не скрыл от нас, что номер ее собеседника установлен и закреплен за квартирой доктора Негреля на улице Сен-Пер. Позже мадам Жав заявила няне: — Завтра я буду отсутствовать весь день. Нужно встретиться с подругой в Сен-Тропе, — и дала указания, что нужно сделать по дому. Вполне возможно, то же самое она сказала мужу. Мадам должна была сесть на автомотрису, которая отправлялась из Канн в восемь десять, и заказала такси, дабы добраться до вокзала. Вот теперь-то и начинает по-настоящему меняться ситуация. Считалось, что Жав отправился следом за женой, упустил в Ницце девятичасовой самолет на Париж и, стремясь ее догнать, сел на лондонский рейс в девять пятнадцать. Заявление же мадемуазель Жюссеран разрушает эту версию и высвечивает врача с бульвара Османн в новом ракурсе. Жав действительно покинул виллу „Мария-Тереза“ вскоре после своей жены, точно дожидался, пока путь освободится, и, сидя за рулем собственной машины, покатил в аэропорт Ниццы. На парижский рейс он опоздал всего на две-три минуты. О жене он не спрашивал ни у кого из служащих аэропорта. Согласно показаниям няни, он в тот момент не знал, что мадам Жав села в самолет и всерьез верил, что она отправилась к подруге в Сен-Тропе. Так что доктор Жав воспользовался отсутствием жены, чтобы улизнуть из Ниццы. Речь, несомненно, идет о тайном бегстве, что полиция вскоре докажет». Мегрэ должен был перевернуть страницу и тем временем машинально взглянул на игроков в карты. На третьей полосе он обнаружил новый заголовок: ТАЙНАЯ ЖИЗНЬ ДОКТОРА ЖАВА