— Кальвадос занесите на мой счет. — Как вам будет угодно. Кафе они покинули вместе и не успели добраться даже до моста Сен-Мишель, как хозяин закрыл ставни. — Вы направляетесь туда? — Нет. Я выжидаю. К счастью, набережная Орфевр была плохо освещена. Оставаясь на тротуаре, тянувшемся вдоль Сены, они не выходили из тени, и постовой у здания уголовной полиции не мог их разглядеть. — Вы полагаете, он признается? Мегрэ лишь пожал плечами. Он не был Господом Богом. И сделал то, что было в его силах. Остальное касалось Жанвье. Они шли в полной тишине. Издалека их, должно быть, принимали за парочку влюбленных или скорее за чету, вышедшую на набережную подышать вечерним воздухом, прежде чем отойти ко сну. — Знаете, я почти сожалею, — ни с того ни с сего проворчал комиссар, — что виновным оказался не доктор Негрель. Девушка резко дернулась, вперив в него внезапно ставший жестким взгляд. — Как это прикажете понимать? — Не гневайтесь. Я ничего не имею против вашего Жильбера, наоборот, но будь это он, дело можно было бы рассматривать как несчастный случай. Понимаете? — Пожалуй, начинаю улавливать вашу мысль. — Во-первых, ваш жених не имел достаточных мотивов для этого убийства. Особенно учитывая то обстоятельство, что вы были в курсе его связи с Эвелин Жав. А это так, верно? — Да. Он приостановился и спросил, не глядя на нее: — Почему вы говорите неправду? — Я не лгу. То есть… — Ну говорите же, говорите. — Я знала, поскольку он сам мне в этом признался. Эта женщина, по сути дела, вынудила его вступить с ней в близкие отношения. Знала я и о том, что она продолжала бегать за ним… — Но вы и понятия не имели насчет ее приезда в субботу из Канн? — Не знала. — Как не знали и о том, что она заходила к вашему жениху домой уже после его знакомства с вами. — Все правильно. Видите, я вполне искренна с вами. Из-за присущего ему такта он ни словом не обмолвился мне об этом. Разве это что-либо меняет? Комиссар не торопясь размышлял. — Теперь уж нет. При любом раскладе мотив для убийства не был бы достаточно убедителен. И, как я только что вам объяснил, будь то Негрель, все свелось бы к несчастному случаю — ошибке с ампулой. — Вы все еще полагаете, что это возможно? — Боюсь, что нет. — Почему? — Да потому, что уже с вечера пятницы Жав знал о том, что его жена вылетает в субботу в Париж. Он прибыл в столицу вовсе не на свидание с Антуанеттой. И отнюдь не опаздывал на тот самолет, которым отправилась Эвелин. Он сознательно воспользовался лондонским рейсом, так как — я убежден в этом — был заранее осведомлен о расписании полетов. Окна в верхней части здания уголовной полиции были по-прежнему освещены. Дважды или трижды мелькнул силуэт — конечно, это был Жанвье, слишком взвинченный, чтобы спокойно восседать за столом Мегрэ. — Вы полагаете, что у него-то, у доктора Жава, имелись достаточно веские основания для преступления? — Неужели мало того, что выяснилось в отношении Эвелин? — Чтобы убить ее? Мегрэ вновь пожал плечами. — Мне претит, — признался он как бы нехотя, — что он раздел ее. — К чему вы клоните? — Все указывает на то, что он стремился направить подозрения на кого-то другого. — На Жильбера! — Несомненно. Ему мнилось, будто действует он весьма хитроумно. Так вот, как ни странно, но именно толковые люди всегда и попадаются. Некоторые убийства с целью наживы, совершенные каким-нибудь мелким хулиганом или свихнувшимся типом, так и остаются нераскрытыми. Интеллектуальное же преступление — никогда. Умники стремятся предусмотреть все, перетянуть на свою сторону малейшие шансы на удачу. Они филигранно оттачивают планы. И это их вылизывание, какая-нибудь «лишняя» деталька в конечном счете и губит их. Убежден, что Жав торчал в жилой части апартаментов, напротив квартиры, где его жена встречалась с вашим женихом. Что уж она там говорила Негрелю, мне невдомек, а, учитывая его характер, сомневаюсь, что он когда-либо вам расскажет об этом. — Это уж точно. — Я бы не удивился, если бы она объявила ему о своем намерении развестись и даже о готовности хоть сейчас начать жить с ним. — Как вы считаете, она любила его? — По крайней мере, ей нужен был свой мужчина. Она столько раз пыталась добиться этого! С четырнадцати лет — и все напрасно… — Она была несчастной женщиной? — Понятия не имею. Но она буквально вцепилась в него. Даже оторвала пуговицу от его пиджака. — Не желаю даже думать об этой сцене. — Я тоже. Негрель предпочел уйти. Заметьте, он сделал это в пять тридцать, в то время как период консультаций — с двух до шести часов. После этого Жаву оставалось только пересечь лестничную площадку. — Замолчите! — Я не собираюсь вдаваться в подробности. Подчеркну лишь, что затем он снял с Эвелин одежду и уничтожил ее. — Понимаю. Давайте больше не будем об этом, ладно? Но что, если они там, наверху, не додумаются? Она вскинула голову к светившимся в ночи окнам. — Почему вы не хотите пойти туда, комиссар? Все сразу бы кончилось. Уверена, что вы… Минула полночь. Набережная и мост Сен-Мишель опустели. И вдруг послышались какие-то отдаленные звуки. Мегрэ сразу понял, что это топот множества ног во дворе здания уголовной полиции. — Что там такое? Комиссар прислушался, пытаясь проследить направление движения. Наконец он расслабился. — Кто-то отвел его в камеру заключения. — Вы уверены в этом? — Я узнал скрип решетки. — Это Жав? — Полагаю, да. В этот миг погас свет в одном из окон — в кабинете инспекторов. — Идите сюда. Комиссар увлек Мартин за собой в более темное место, и действительно спустя несколько мгновений на набережную Орфевр вышли Сантони, Лапуэнт и Бонфис. Лапуэнт и Сантони направились к мосту Сен-Мишель, Бонфис — к Новому мосту. — До завтра. — Спокойной ночи.