Как будто у него был выбор! Префект был новым человеком. Молодой. Это было модно. Ему не было и сорока, но он успел уже набрать столько дипломов, что мог занять место во главе любого учреждения. Пять минут двенадцатого… Десять минут двенадцатого… Четверть двенадцатого… Привратник дремал за маленьким столиком, изредка касаясь Мегрэ безразличным взглядом. Звонок. Привратник лениво поднимается, приоткрывает дверь, делает знак, и Мегрэ проходит в большой кабинет, где царствуют зеленый плюш и стиль ампир. — Садитесь пожалуйста, господин комиссар… Мягкий голос приятного тембра. Тонкое лицо, обрамленное светлыми волосами. Из газет всем было известно, что префект каждое утро, перед тем как сесть в свое кресло, заезжал на стадион Ролан-Гарро, играл несколько партий в теннис, дабы не утратить элегантности. Он приятно поражал здоровьем, энергией, изысканностью. И постоянно улыбался. На всех своих фотографиях он улыбался, хотя его улыбка никому не адресовалась. Он улыбался самому себе с каким-то целомудренным удовлетворением. — Скажите, пожалуйста, Мегрэ… Префект начал теми же словами, что и Пардон в тот вечер, с той только разницей, что он курил не сигару, а папиросу. Может, потому, что здесь не было его жены? — Вы, по-видимому, поступили в полицию совсем молодым? — В двадцать два года. — А сколько вам сейчас? — Пятьдесят два. Те же вопросы, что задавал Пардон, но, несомненно, с другими целями. Мегрэ вертел в руках пустую трубку, не решаясь ее набить. Бросая вызов судьбе, он добавил: — Через три года отставка… — А не кажется ли вам, что три года — слишком большой срок? Мегрэ почувствовал, что краснеет, и, чтобы не дать воли гневу, уставился на бронзу, украшающую ножки бюро. — Вы сразу начали с уголовной полиции? В голосе по-прежнему звучали мягкость и доброта. Безликая доброта. — В мое время не начинали сразу с уголовной полиции. Как все, я начинал с полицейского участка. В полицейском участке IX округа… — В какой должности? — Я был секретарем комиссара. Позднее патрулировал на улицах города… Префект изучал его с любопытством, в котором не было ни доброжелательности, ни враждебности. — После этого — метро, большие магазины, вокзалы, игорные дома… — По-видимому, все это оставило у вас приятные воспоминания — вы охотно говорите об этом. Мегрэ побагровел от гнева. — Вы очень известны, господин Мегрэ, очень популярны… Можно подумать, что префект пригласил Мегрэ, чтобы принести ему свои поздравления. — Ваши методы, если верить газетам, очень эффективны… Префект поднялся, подошел к окну. Постоял несколько секунд, наблюдая за движением улицы, где располагался Дворец правосудия. Когда он вернулся к своему столу, его улыбка, а следовательно, и довольство собой, достигли апогея. — Поднявшись на вершину служебной лестницы, вы все же не смогли избавиться от привычек, приобретенных в начале карьеры… Говорят, вы проводите очень мало времени в кабинете? — Верно, господин префект, очень мало. — Вы любите брать на себя задачи, которые должны выполнять подчиненные. Молчание. — Вас можно видеть в течение многих часов подряд в маленьких… барах, кафе, во многих других местах, где недопустимо находиться должностному лицу вашего ранга… Решится Мегрэ или не решится зажечь свою трубку? Пока еще он не смел этого сделать. Он сдерживал себя, продолжая сидеть в кресле, в то время как тонкий и элегантный префект ходил взад и вперед по другую сторону стола. — Это устаревшие методы, которые в свое время, возможно, и давали положительные результаты… Раздался треск зажженной спички. Молодой человек вздрогнул от неожиданности, но не сделал никакого замечания. После секундного отсутствия его улыбка водворилась на свое место. — У старых полицейских есть хорошие традиции… Дружеский контакт с людьми, находящимися на грани закона, — полиция закрывает глаза на их грешки, за что они, в свою очередь, оказывают ей мелкие услуги… Вы продолжаете пользоваться услугами осведомителей, господин Мегрэ? — Как и все полиции мира. — Вы также закрываете иногда глаза? — Когда это необходимо. — Вы никогда не задумывались над тем, что с тех времен, когда вы начинали карьеру, многое изменилось? — На моих глазах сменилось девять начальников уголовной полиции и одиннадцать префектов. Это было вопросом чести в отношении самого себя и в отношении товарищей по работе. Во всяком случае, старых товарищей, так как новые охотно перенимали положения, проповедуемые этим любителем тенниса. Если префект и почувствовал нанесенный ему удар, то ничем этого не выдал. Он мог бы быть дипломатом. Кто знает, возможно, он еще получит должность посла? — Вы знаете мадемуазель Приер? Вот где начинается настоящая атака! Но на какой почве? Мегрэ пока еще не был в состоянии разгадать это. — А я должен ее знать, господин префект? — Безусловно. — И все же я впервые слышу это имя. — Мадемуазель Николь Приер… Вы также никогда не слышали о господине Жане Приере, докладчике Государственного совета? — Нет. — Он живет на бульваре Курсель, номер 42. — Не стану вам возражать. — Он доводится дядей Николь. Она живет у него. — Я вам верю, господин префект. — А я, господин комиссар, прошу вас ответить мне, где вы были сегодня в час ночи? — На этот раз голос звучал сухо, и глаза не улыбались. — Жду вашего ответа. — Это что — допрос? — Называйте это как вам будет угодно. — Могу я вас спросить, в качестве кого вы задаете мне этот вопрос? — В качестве старшего по должности. — Хорошо. Мегрэ не торопился с ответом. Никогда в жизни он не чувствовал себя в таком унизительном положении. Пальцы его, сжимающие погасшую трубку, побелели от напряжения. — Я лег в половине одиннадцатого, после того как вместе с женой посмотрел телевизионную программу. — Вы обедали дома? — Да.